Юрий Пивоваров - Архив Смагина Страница 19

Дед Михаил был неглупый мужик, слыл в посёлке грамотным человеком. Читал газеты и даже книги. Любил вставить в свою речь мудрёные слова, смысл которых и сам не всегда понимал. Но что такое «волосы встали дыбом», он знал – и по рассказам, и по книжкам. И сейчас убедился наяву. Он замер, медленно, через силу и со слабой, не осознанной надеждой перевёл взгляд на канат. Натянут – гад в море. А это тогда что? Его охватил ужас, волосы…именно дыбом. Он стоял, как изваяние, не в силах не то, что сдвинуться с места, а даже пальцем пошевелить. И в этот кошмар не верилось, и в смерть не верилось, ни в старость, ни в молодость, ни во что не верилось. Было только какое-то настолько несоразмерное недоумение, что в парализованном ужасом сознании места для животного убийственного страха не осталось. И потому был пока жив.

21

Тролль

Не скрою, поначалу возня с архивом Смагина меня не прельщала. Пришлось много и тяжело повозиться, прежде чем бумажный хаос приобрёл черты хронологичности и понятной событийности. Что-то пришлось додумывать, дорисовывать. Постепенно моему уставшему взору открылось несколько законченных, свёрстанных в отдельную подшивку историй, заслуживающих, на мой, возможно, и не достаточно взыскательный взгляд, внимания читателя. Я был удивлён, порой ошарашен и даже не знал, какой из них отдать предпочтение.

Велико было желание, руководствуясь личными симпатиями, забежать вперёд, вырвать из попавших в мои руки расследований лакомые куски и сделать ставку на сенсационность. Вскоре это чувство прошло. Я решил не мудрить и распределил документальный материал по возрастающей – от 1922 к последующим годам. Уже просматривалось «Морское танго», где-то вдалеке замаячили сибирские «Зёрна», сбивались в единое целое другие сюжеты. Работа увлекла. Единственное, по поводу чего слегка приходилось досадовать, это позиция изначально предполагаемого соавтора. Речь идёт об Иване. Он целыми днями где-то пропадал, на связь выходил редко. У меня даже сложилось впечатление, что его не только мало интересует пост-экскурс в дела давно минувших дней, но и необходимые для формирования современной части Архива регулярные отчёты о расследовании.

Когда он позвонил, я подумал: наверное, осознал человек и свою вину, и необходимость более частых контактов… Но причина его появления была иной – он сделал мне неожиданное, я бы сказал, не лишённое некоторой деликатности предложение. Начало было витиеватям:

– Я Машку обещал на природу вывезти, хандрит она, бьётся со своей выставкой, ни черта у неё не выходит. А от меня что толку – я в их богемных играх ничего не понимаю. А ты как?

Вопрос получился двойной. То, что я в богемных играх тоже ничего не понимаю, было и так известно. А насчёт поездки – немного растерялся. Я удивился. Машку я видел два раза. Первый – когда Иван затащил меня к ней в гости, дабы я оценил качество её художественного творчества. Я, конечно, выразил восхищение и вообще-то был искренним. Но моё восхищение было более связано художницей, чем с её работами. Не знаток, я не знаток, признаю. А второй раз мы случайно встретились в парке. Иван с Марией прогуливались, а тут я на скамейке сижу. Сбежать не удалось, пришлось общаться. Поначалу я чувствовал себя неловко, но потом расслабился и не чувствовал себя в спонтанной компании чужим – день прошёл прелестно. И вот такое предложение.

– Опять на Весёленькое? – спросил я.

– А почему бы и нет?

– Я-то вам зачем?

– А ты нам и не нужен. Просто захотелось тебе сделать приятное.

Как тут не согласиться? Такая дружеская забота. Сборы были недолги. Иван заехал за мной, я, как мне показалось, изящно запрыгнул на свободное переднее сиденье, оглянулся, что б поздороваться с Машкой. На заднем сиденье сидели Машка и Глеб. Притом Глеб выглядел настолько смущённым, что мне стало его жалко. Иван мудро включил музыку, и до места мы добрались почти без разговоров. Моё внимание привлёк тот факт, что Иван был необычно озабочен, хотя тщательно это скрывал. Я ещё подумал: «Ну, зачем в такой напряжёнке ещё устраивать такие сложные пикники». Да и Глеб меня беспокоил. Два творческих человека, особенно когда один из них активно пьющий, это слишком много.

Расположились мы неплохо, недалеко от воды. Чуть правее того места, где мы высадились десантом с Глебом в прошлый раз. Иван бросил на землю старую плащ-палатку, достал из багажника нехитрую снедь и пакет с одноразовой посудой. Было уже тепло, даже жарковато. Жидка тень пока спасала, но по мере продвижения светила по небосклону росла опасность оказаться под прямыми солнечными лучами.

Машка пила понемногу красное вино, много болтала. Глеб сидел как китайский божок и, что меня поразило, не пил вообще. Иван задумчиво молчал. Я был вынужден хоть как-то поддерживать разговор, получалось неважно. Но неуютность, видимая невооружённым глазом, совершенно не отражалась на Машке. Сам факт нахождения на этой симпатичной лужайке, у реки (озеро Машка упрямо называла рекой) уже настроил её на необратимо позитивный лад, и, я думаю, если бы даже мы, мужики, вдруг оставили её в одиночестве, она бы сильно не расстроилась.

Иван шевелил губами, возможно, силился что-то вспомнить. Встал, прошёл к машине, вернулся со злополучным блокнотом. Не спеша полистал его, что-то нашёл, захлопнул и опять отрешился. Нормальный отдых, подумал я, особенно у Глеба.

Иван встрепенулся, посмотрел на Глеба. Они встретились глазами. Иван встал и отошёл в сторонку, Глеб не без облегчения последовал за ним. Они перебросились парой-другой слов и довольно быстро направились по тропинке в лесок. Я не придал этому значения, Машка вообще, как мне показалось, не обратила внимания: мало ли кто, куда и зачем? Минула деликатная пауза – парочка не появлялась. Машка осмотрелась по сторонам и только сейчас осознала, что мы остались одни. Отреагировала она по—своему:

– Командиров-начальников нет – командовать некому. Я свободная женщина: что хочу, то и делаю. Я хочу купаться.

Отсюда я сделал вывод: ни к командирам, ни к начальникам я не отношусь, мнение моё для дамы ничего не значит, и посему не надо даже предпринимать попытку его высказать – решение уже принято. Возник вопрос: обязан ли я как джентльмен сопроводить даму в ответственный период купания? В воду я лезть не хотел и, признаться, с трудом представлял, как отреагирует на такую вольность Иван. Я решил не мешать. Машка отошла к машине, я, естественно, направил свой взор в противоположную сторону, напряжённо пялясь на кусты, куда удалились Иван и Глеб. Через мгновенье Машка победно взвизгнула, я повернулся. Она уже была в купальнике, осторожно ступая, шла к воде и бормотала что-то вроде «солнце, воздух и вода…» Решительно вошла в воду, резко присела и громко сказала: «Вот такая я!».

Место было неглубокое, но я на всякий случай переместился поближе к берегу, выбрав себе статус среднеарифметического от наблюдателя и праздно шатающегося отдыхающего. На потенциального спасателя я не тянул, так как сам плавал неважно и с водой не дружил.

Вдалеке послышались голоса. Я прислушался, и у меня сложилось впечатление, что или мои компаньоны по отдыху ведут чрезмерно оживлённую дискуссию или их больше двух.

Я машинально направился навстречу и на мгновенье потерял из виду Машку. И тут она пронзительно закричала: «Тянет! Тону!» Я остолбенел. Но пока ни страха, ни даже волнения не было. Просто лёгкий ступор. В это мгновенье надо было понять: что вообще происходит? Это могла быть явная опасность, это могла быть явная шутка. Я, всё ещё не осознав реальное положение дел, сделал несколько шагов в сторону озера. Машка билась в воде, отчаянно гребла, но не двигалась, она была словно на привязи. Картина открылась жуткая и, как я позднее для себя определил – не воспринимаемая. Слева от меня произошло нечто, напоминающее прорыв бизона через густые заросли. Кто-то ломанулся через кусты со скоростью метеора и через секунду оказался в воде. Этот кто-то был одетый Глеб. В несколько взмахов мощных рук он приблизился к Машке. Она уже скрывалась под водой, но продолжала отчаянно бороться за свою жизнь.

Глеб вопреки моим предположениям не бросился прямо к ней. Он встал на дно, вода доходила до груди, что придавало разыгрывающееся трагедии какой-то зловеще-иррациональный смысл. Она тонет, он стоит почти рядом. Глеб приблизился к Машке и провалился, потерял дно.

Я бросился в воду и не заметил, что то же самое сделал Иван. Я грёб изо всех сил, Иван – тоже. До опасного места было не более пятнадцати метров и нам понадобилось несколько секунд, чтобы их преодолеть. И тут я услышал громкий крик Глеба: «Не приближайся, стой на твёрдом!» И затем: «Игорь, не лезь – я сам!» Это уже кричал Иван, опередивший меня на пару метров. Я растерялся и встал на дно, глубина по грудь. Рядом была видна голова и верхняя часть спины Ивана. Он тащил за руку Глеба, Глеб держал за волосы Машку. Я приблизился и тоже стал кого-то хватать и тащить. Много шума, восклицаний и даже крепких выражений.