Владимир Артыков - Обнаженная модель Страница 35

В 1983 году я готовился к поездке в Венгрию, на юбилейный международный симпозиум по проблемам современной живописи, традиционно проходивший в городе Хайдубёсёрмень. Представителем от Союза художников СССР откомандировали меня. В иностранном отделе я получал заграничный паспорт и билет на самолет до Будапешта. Зашел попрощаться с Маргаритой Хламинской и Асей Зуйковой в их прокуренную комнату с окнами нараспашку. Дверь их комнаты как всегда была открыта в коридор. Маргарита стала напутствовать меня в дорогу:

— В предыдущую поездку от нашего Союза мы посылали живописца Бориса Окорокова. Он сейчас где-то здесь, в здании, я его только что видела. Постарайся с ним встретиться и послушай, что он тебе расскажет о творческой группе, нужно ли брать с собой этюдник, холст, подрамники, краски, кисти или же там все есть, и тебе не надо с собой в самолет брать тяжести.

Я действительно поймал его на лестнице Союза, но он спешил и предложил встретиться у него в мастерской на Масловке, куда я и пришел вечером.

Главная рекомендация заключалась в следующем:

— Возьми с собой новый этюдник, набор красок, кисти. Там это большой дефицит. После симпозиума подаришь своим новым друзьям, для них это лучший подарок. Возьми для презентов пять бутылок «Столичной» водки. К сожалению, таможня больше вывозить не разрешает. Тебе понравится, там очень хорошо. Не надо писать много этюдов, лучше сделай две-три картины, там это очень ценят.

Когда я прилетел в Будапешт, было утро. Меня встретил переводчик, представился:

— Ян, ваш переводчик.

— Артыков.

Мы пожали руки.

— Товарищ Артыков, машина на Хайдубёсёрмень будет только днем, времени у нас достаточно и мы можем поехать на озеро в центре города, немного отдохнем, и уже оттуда машина отвезет вас до места.

— Ян, вы хорошо говорите по-русски, вы — венгр?

— Нет, я болгарин, студент будапештского университета, учусь на последнем курсе.

Мы погрузили сумку и этюдник в такси. Доехав до озера, окруженного тенистым парком, выгрузили мои дорожные вещи на зеленый газон. Вокруг нас отдыхали горожане с детьми, они купались в озере, загорали, плавали на надувных матрасах. Солнце уже припекало, было довольно жарко, и я сбросил пиджак, развязал галстук и расстегнул ворот сорочки. Ян предложил попробовать венгерского пива и поесть сосисок с горчицей. Рядом с нами стоял киоск с высокими мраморными столиками. Мы купили по две кружки пива и горячих сосисок. Стоя за мраморным столиком, мы с удовольствием потягивали прохладное пиво и разговаривали, а я с удивлением поглядывал на окружающих нас женщин, на которых из одежды были только трусики. Доедая со студенческим аппетитом последнюю сосиску, Ян сказал:

— Когда за вами приедет машина, мы попрощаемся, дальше вы поедете без меня, а там, на симпозиуме к вам приставят персонального переводчика.

В разговоре мы не заметили подошедших к нашему столику двух молодых симпатичных женщин, с кружками пива в руках. Они по-венгерски обратились к нам, Ян им ответил. Выслушав его, они поставили свои кружки пива на столик.

— Сервус, — сказали женщины и положили на прохладную мраморную крышку стола свои очаровательные обнаженные груди с сосками, торчащими, как виноградинки. Дамы продолжали беззаботно щебетать между собой, не обращая на нас внимания. Услышав наш разговор на русском, они замолчали и с удивлением на нас посмотрели. Затем о чем-то спросили Яна, поговорили с ним, все время беззастенчиво меня разглядывая. Ян перевел мне:

— Эти будапештские дамы узнали от меня, что вы художник и только что прилетели из Москвы, они просили узнать у вас, могут ли советские женщины ходить в таком виде в центре Москвы или это запрещено властями.

— Ян, переведи мои слова и постарайся быть точным. Мода в нашей стране всегда немножечко отставала от Европы, но я уверен, что когда венгерские женщины снимут и трусики, наши к тому времени снимут лифчики.

Ян перевел дамам мои слова, что вызвало у них бурный хохот, а одна из них даже дружески похлопала меня по плечу.

Женщины опять заговорили одновременно на очень сложном венгерском языке. Ян перевел мне:

— Дамы очень удивлены, что русский мужчина не лишен чувства юмора.

В это время раздался гудок автомобиля, мы погрузили в багажник «Волги» этюдник и баул, попрощались. Япомахал женщинам рукой, получив в ответ воздушные поцелуи. Я подумал, что вот и состоялась первая дружеская встреча на венгерской земле. Машина тронулась, и покатила по великолепным улицам Будапешта.

Я приехал в Хайдубёсёрмень еще засветло. Меня встретил комиссар симпозиума художников и познакомил с переводчицей Кате, чему я очень обрадовался, иначе мне пришлось бы оставаться глухонемым. Это была брюнетка маленького роста, выпускница будапештского университета, очень плохо говорившая по-русски, но старавшаяся переводить все, о чем я спрашивал. Большую часть ее перевода я скорее домысливал или угадывал по интонации и жестам, и только к концу моего пребывания в Венгрии Кате стала лучше понимать меня, а я, ее.

Мне предоставили просторную мастерскую, в которой были диван, кровать, стол и мольберт, накормили знаменитым венгерским гуляшом и предоставили полную свободу передвижения по городу. Я с наслаждением и большой страстью начал работать уже на следующий день, тем более, что натянутые на подрамники холсты мне принесли в мастерскую, а краски и кисти я привез с собой. Я задумал написать одну работу на тему Москвы, две о Туркмении и одну картину на венгерскую тему, что соответствовало программе симпозиума. Естественно, тему Венгрии, я отложил на конец поездки, чтобы почувствовать дух страны и ее народа.

В семь часов утра я начинал работать стоя у мольберта и отвлекался от холста только на завтрак, обед и ужин. Коллективные поездки по стране, посещение музеев университетского города Дебрецена, городов Ньирбатора,Токая и путешествия по знаменитой Хортобадьской пустыне в центре Венгрии. Ночные бдения у костра с песнями, танцами, венгерскими шашлыками были только по субботам и воскресеньям.

Однажды в дверь моей мастерской постучалась женщина с детьми, она просила разрешения для себя и ее детей посмотреть, как рождается картина. В это время я писал туркменскую свадьбу и древние памятники Каракумов. Неожиданные гости тихонько сели на диван и с любопытством смотрели, как я работаю. К моему удивлению дети сидели молча, не шелохнувшись. Прошел час, или больше, когда пришла Кате, и женщина о чем-то оживленно начала говорить с ней. Кате перевела мне, что гостью заинтересовали пустынные пейзажи на моей картине, потому что венгры в древние времена вышли из степей нынешней Башкирии. Когда я положил кисти и отошел от холста, закончив работу, дети захлопали в ладошки, а их мама достала из сумки большой домашний пирог с мясом, луком и паприкой, острый, жгучий, но очень вкусный и угостила меня. Детям она налила чай из термоса, а мне и себе наполнила стаканы из бутыли прекрасного токайского вина. На прощание она оставила мне все угощение вместе с початой бутылью в подарок. Вечером мы с новыми друзьями художниками из разных стран с аппетитомприкончили пирог и опустошили бутыль, но на этом застолье не окончилось, на дружескую пирушку, продолжившуюся до утра, каждый принес что-то свое. Я поставил на стол бутылку «Столичной», венгерский художник — паленки, поляки — самогона, финн принес батон салями и копченую салаку, болгарин — брынзу.

После окончания работы симпозиума, мэр Хайдубёсёрменя и секретарь горкома партии открыли выставку картин художников. На вернисаж съехались жители окрестных городков, сел и хуторов. Местные крестьяне прибывали целыми семьями, на огромных телегах, запряженных парой лошадей венгерской породы. Эта боевыелошади, как и венгерские длиннорогие быки, в древности вместе с венгерским народом покинули места их обитания на Южном Урале, и чудом сохранились и размножились на новых местах, сохранив свою породу и дойдя до наших дней в первозданном виде.

Крестьяне приезжали на выставку как на народный праздник или ярмарку, со своим вином, угощением, пирогами, национальными музыкальными инструментами. Девушки были одеты в юбочки-колокольчики с талией, затянутой шнуровкой, и глубоким вырезом на кофточках. Вышитые кружевные фартучки, кружева на подоле нижних юбок, венки из живых цветов на головах, во всем преобладал белый цвет, с вкраплением глубоких лиловых, темно-синих и черных тонов. Это было пиршество цвета и красоты. Мужчины, статные, худощавые, многие с черными усами и в черных шляпах, украшенными небольшими перышками, разводили тут же костры и готовили венгерский шашлык. Каждому, стоящему вокруг огня, раздавали свежесрезанные прутики, нарезали ломти крестьянского каравая, большие куски слегка соленого свиного сала величиной с ладонь взрослого мужчины, и каждый накалывал сало на свой прутик, как на шампур, обжаривал его на костре, а жир капал на подставленный кусок хлеба. Когда сало зарумянивалось и покрывалось хрустящей корочкой, его клали на ломоть хлеба. Поверх сала— разрезанный пополам перец, по-венгерски, паприка. В это время девушки с деревянными подносами в руках обносили гостей стопочками паленки, венгерской национальной водки. После выпитой стопки закусываливенгерским шашлыком и запивали красным токайским вином. Выпив и закусив, мужчины и женщины образовывали хоровод, похожий на яркий, бегущий среди зеленой травы ручеек. Танцующие, положив друг другу руки на плечи, двигались в такт музыке и пели под аккордеон, барабан, свирель, и под особый венгерскийнациональный инструмент. Не знаю, как он назывался, но сделан он был из высохшей тыквы, обтянутой козьей кожей, куда была воткнута особая палочка, ее сжимали пальцами, скользя снизу вверх и вызывая странные звуки, напоминающие глухие удары барабана, в этом было что-то шаманское, из очень далеких времен.