Михаил Бейлькин - Секс в кино и литературе Страница 49

У нас нет оснований приписывать самому Набокову половое извращение по типу педофилии. Но то, что влечение к «нимфеткам» было для него серьёзным поводом для беспокойства и, в то же время служило мощным стимулом для его творческого воображения, сомнений не вызывает. Похоже, как и Г. Г., он не зря побаивался проницательности врачей.

Именно педофилией объясняется малопочтенный грех Набокова — его гомофобия. Уместность подобного уничижительного эпитета очевидна в свете биографии писателя. Его родной брат Сергей был «ядерным» гомосексуалом. Он не уступал Владимиру по степени образованности и, может быть, даже по уровню литературного дарования (его стихи, пропавшие, к сожалению, во время войны, находили высочайшую оценку у современников). В отличие от своего брата и его жены-еврейки, успевших бежать от немцев в Америку, бедный Сергей угодил в фашистский концлагерь и был там замучен. (Фашисты в своих лагерях смерти умерщвляли гомосексуалов, так же, как и евреев). Казалось бы, в память о нём Владимир Набоков должен был бы подходить к теме гомосексуальности с особой деликатностью и осторожностью. Между тем, он не терпит геев, немилосердно обличает их при каждом удобном и неудобном случае, третирует их в быту, в переписке, в творчестве. Его перу принадлежит «Бледное пламя» — один из самых гомофобных романов во всей мировой литературе. Этот предрассудок, странный для образованного и независимо мыслящего человека, каким был Набоков, можно объяснить двумя причинами, относящимися к области патопсихологии.

Во-первых, нападки на геев служат для писателя своеобразным способом психологической защиты. Дескать, по сравнению с гомосексуальной педофилией, гетеросексуальная выглядит гораздо пристойнее. Чтобы не быть голословным, процитирую размышления по этому поводу Г. Г. Он осуждает некоего Гастона Годэна (ещё один Г. Г.!), преподавателя французского языка, в карикатурных тонах описывает его внешность и манеры и, наконец, признаётся:

«Я бы и вовсе не упомянул его, если бы его существование не представляло бы такого странного контраста моему собственному случаю. Он необходим мне теперь для защиты. Вот, значит, перед вами он, человек совершенно бездарный; посредственный преподаватель; плохой учёный; кислый, толстый, грязный; закоренелый мужеложник, глубоко презирающий американский быт; победоносно кичащийся своим незнанием английского языка; процветающий в чопорной Новой Англии; балуемый пожилыми людьми и ласкаемый мальчишками — о, да, наслаждающийся жизнью и дурачащий всех; и вот, значит, я».

Автор, похоже, не замечает сомнительно-комичного парадокса: он сам, отрекаясь от Г. Г., называет его «иностранцем и анархистом»; теперь те же самые упрёки Г. Г. адресует Годэну! Да разве сам он, Владимир Набоков, не иностранец и, по американским меркам того времени, не анархист?! А насколько порядочны донос на бедного Гастона и провокационные обвинения его в антиамериканизме? Тем более что они исходят от человека, который сам подпадает под все статьи такого доноса, исключая лишь пресловутое «мужеложство»?

Во-вторых, Гумберт испытывает чёрную зависть к геям; он не может простить французу того, что его охотно «ласкают мальчишки», в то время как к нему самому Лолита досадно равнодушна. И впрямь, подростки расценивают однополую связь со взрослыми иначе, чем их ровесницы. Если со стороны старшего нет ни малейшего насилия, то однополые отношения как бы уравнивают партнёров в их статусе, особенно если они оба попеременно выступают в активной роли. Что же касается подростка — «ядерного» гомосексуала, то в половой связи со взрослым он чувствует себя более комфортно и уверенно, чем со сверстниками. Он не опасается, что его пассивная роль, нежная привязанность, и романтическая любовь встретят насмешки и осуждение. Как долго сохранится такая связь, обычно зависит от деликатности и верности старшего партнёра.

Если же на транзиторную или заместительную связь со взрослым согласился гетеросексуальный «фавнёнок», то и тогда в отношениях между партнёрами устанавливается взаимная приязнь. Некоторое чувство превосходства над старшим («я-то нормальный, а не „гомик“!») и ощущение своей власти над ним, позволяют подростку отвергнуть любое подозрение, что его используют в качестве объекта сексуального принуждения. В его представлении всё обстоит прямо противоположным образом: скорее, он сам пользуется сексуальной уступчивостью партнёра. Кроме того, авторитет старшего в большей мере зависит от его профессиональных, физических и иных качеств, наличие которых в глазах гетеросексуальных подростков с лихвой компенсирует те или иные отступления от общепринятой половой морали, допускаемые их взрослым партнёром. Это в значительной мере отличается от того, насколько безжалостно и жёстко относятся подростки в молодёжных группах к своим гомосексуальным сверстникам. Там третирование «пидора» является обязательным и неизбежным ритуалом.

Как только у гетеросексуального подростка появляется возможность реализовать половую связь с женщиной, он без сожаления прекращает любовные взаимоотношения со старшим партнёром, часто не порывая при этом дружеских взаимоотношений с ним. Уже сама по себе способность таких подростков выступать в активной роли, свидетельствует о степени их половой зрелости. Их взрослые партнёры должны, следовательно, квалифицироваться не как педофилы, а как эфебофилы (то есть люди, чьи половые предпочтения направлены на поздний подростковый — ранний юношеский возраст).

Существует чёткая возрастная граница, определённая законом, нарушение которой является преступлением. Вступление в половую связь с подростком моложе 14-ти лет, если даже он сам (или она сама) провоцирует взрослого к осуществлению полового акта, не является смягчающим обстоятельством в суде, так как в этом случае речь может идти о больных детях, страдающих низким порогом возбудимости глубоких структур головного мозга. Их надо лечить, а не использовать в качестве любовников и любовниц. И, разумеется, вовлечение подростков обоих полов в проституцию или порнобизнес является уголовно наказуемым преступлением (ещё раз к вопросу о виновности Куильти).

Итак, ответим на главную загадку «Лолиты»: очевидно знаменитый роман Набокова, подобно «Морису» Форстера, о котором речь пойдёт в следующей главе, послужил автору средством самолечения. Оба писателя в той или иной мере справились со своими проблемами самостоятельно, одарив нас при этом отличными книгами. Конечно же, каждая из них может быть использована в целях библиотерапии и в наши дни. Но даже самый прилежный читатель с помощью чтения «Лолиты» не исцелится. Чтобы избежать беды, надо преодолеть собственную иатрофобию (невротический страх перед врачами, присущий девиантным, и, тем более, перверсным личностям, в том числе Г. Г. и отчасти самому Набокову) и обратиться за помощью к сексологу.

Зато как удивились бы педофилы, узнав, что их предосудительную страсть, разумеется, облагороженную и свободную от сексуальных посягательств к детям, предложит в качестве главного принципа полового воспитания писатель Гай Давенпорт!

Глава VI

Печали и радости однополой любви

Но какая же у вас болезнь?

Диагноз: «интернализованная гомофобия»

Недолюбливающих фантастику успокою: роман Эдуарда Форстера «Морис» написан в сугубо реалистической манере. Перефразируя стихи Пушкина, можно сказать о нём так: «роман классический, старинный, без фантастических затей». Английский писатель намеренно наделил своего героя чертами заурядного парня: «Мне хотелось бы, чтобы он получился красивым, здоровым, физически привлекательным, умственно не изощрённым, неплохим бизнесменом и немного снобом». Правда, умственно не изощрённым Мориса Холла можно назвать лишь по меркам позапрошлого века: он окончил университет, в подлиннике читал эпиграммы римлянина Марциала («порнографическую литературу» питомцев Кембриджа) и «Диалоги» грека Платона. Правда, кое-кто находил его древнегреческий небезупречным; семейный же доктор заметил банальности в докладе своего питомца, составленном и прочитанном на этом языке.

К нему-то и обратился Морис с просьбой об интимной консультации:

«— Это по поводу женщин …

— О, эти женщины! Не бойся, мой мальчик. Это мы живо вылечим. Где ты подхватил заразу? В университете?

Морис ничего не понимал. Потом лицо у него помрачнело.

— Это не имеет ничего общего с подобной мерзостью, — сказал он запальчиво. — Худо-бедно, но мне удаётся сохранить чистоту.

Казалось, доктора Бэрри это задело. Он пошёл запирать дверь, говоря:

— Хм, значит импотенция? Давай посмотрим.