Черные дни в Авиньоне - Akana again Страница 11

Азирафель вскочил со своего места:

— Доктор Оккам, я распоряжусь, чтобы сюда принесли горячего молока с медом. Вам не следовало бы сегодня вставать.

— Спасибо, мой друг, мне уже лучше, — исхудавшие пальцы подрагивали, но Оккам с жадным интересом перебирал пергаментные листы, уложенные в кожаную папку. — Это стихотворение я непременно включу в свой новый трактат. Дорогой Вайскопф, должен отметить, королевской библиотеке невероятно повезло с хранителем!

Уходя, Азирафель позволил себе довольную усмешку. Это в самом деле была непростая и кропотливая работа: внушить кастеляну королевской резиденции в Мюнхене, что у него имеется горячо любимый племянник, лиценциат богословия и большой разумник, который прямо-таки создан для работы с личным собранием книг Людвига IV Баварского, короля Германии, императора Священной Римской империи. Прежний библиотекарь срочно попросился на покой, благо, был уже в летах, и вскоре должность перешла к скромному и обходительному господину лет тридцати, представленному кастеляном как Азария Вайскопф.

Ангел, как и полагается полевому агенту, знал все языки мира, но в бытовом лексиконе нередко путался. Смешав латынь и немецкий, он кое-как выкроил себе подходящие имя с фамилией, и долго еще сокрушался о безвозвратно ушедших временах, когда никого не смущал просто «Азирафель».

Внедрение прошло как по маслу. Новый библиотекарь умел не попадаться на глаза императору, но всякий раз, когда Его Величество интересовался состоянием книгохранилища, обнаруживалось, что число фолиантов возросло, и каждая новинка являла собой сокровище в отношении и содержания и оформления. А общение с библиотекарем неизменно приводило обычно раздражительного Людвига в благодушное настроение. Правда, на его распрю с папой Иоанном XXII это никак не влияло, но Азирафель не отчаивался: здоровье у императора было отменное, ум крепкий и ясный, а это значит, ангельское воздействие со временем возьмет свое.

В 1330 году, спустя год после появления нового библиотекаря, в Мюнхен прибыли беженцы из Авиньона, искавшие высочайшего покровительства: монахи-францисканцы Уильям Оккам и Михаил Цезенский. Михаила главным образом беспокоили дела ордена, переживавшего не лучшие дни. Оккам же, поклявшись королю защищать его словом в ответ на защиту мечом, занялся политикой. Для сочинения злободневных трактатов ему требовались самые разнообразные книги, поэтому не удивительно, что он сделался частым гостем в библиотеке. И вскоре искренне привязался к обаятельному и образованному библиотекарю, найдя в нем достойного собеседника и преданного слушателя.

Азирафель тоже был очень рад этим беседам. После Аристотеля ему уже давно не с кем было поговорить по душам, потолковать со вкусом обо всех гранях Непостижимого замысла. Только требовалось следить за тем, чтобы случайно не обронить в разговоре фразы вроде «как-то спросил я у Платона».

Прошло двенадцать лет. Людвиг IV за эти годы доспорился с папой Иоанном до отлучения от церкви, своевольно заменил его антипапой, изъездил подвластные земли вдоль и поперек, воевал, заключал мир, плодил наследников, овдовел, вновь женился, — словом, вел себя как типичный монарх той бурной эпохи, меньше всего склонный к смирению и кротости. Ничего удивительного: ангел совсем забросил свои обязанности. Огромная библиотека, спокойная жизнь, разнообразный, а порой изысканный стол и, наконец, прекрасный собеседник — этого оказалось достаточно, чтобы посланник Рая перестал думать о чем-либо другом. В отчетах Наверх он неизменно ссылался на упрямство и непоседливость Людвига, мешавшие вести планомерную деятельность по склонению к добру, но в заключение уверял, что работает не покладая рук. А вот смертный философ в самом деле трудился на совесть: все эти годы его трактаты и публичные речи не хуже мечей и копий утверждали независимость светской власти от духовной. По сути он сводил на нет и без того ничтожные ангельские усилия, но какое это имело значение, если Оккам с упоением рассуждал об абсолютной свободе Бога делать все или не делать ничего, и выводил отсюда возможность существования решительно любой вещи в этом мире. «Так уж и любой?» — полушутя-полусерьезно уточнял Азирафель. «Любой. Существовать может все, но число объяснений для каждой вещи ограничено Божьим промыслом. Думается мне, не существует основания для того, чтобы объяснять с помощью многих допущений то, что может быть объяснено с помощью одного».

И все-таки время напомнило о себе, сделав это, по своему обыкновению, внезапно и грубо. В 1342 году умер Михаил Цезенский. Смерть старого друга и сподвижника подкосила Оккама: до этого ни разу не хворавший, он слег в горячке. Азирафель выпросил в Верхней конторе одно чудо в счет следующего года. Болезнь отступила, но оставила после себя долгие приступы мучительного кашля. Унять их лучше всего помогало молоко из рук королевского библиотекаря: обычное коровье молоко, если не считать капли Любви, добавленной в него. Она возвращала бодрость, подкрепляла силы, но ей не дано было остановить годы, продолжавшие неумолимое движение. В августе 1346 года Уильям Оккам провожал свое шестьдесят первое лето и как-то с грустной усмешкой заметил: «Азария, вы годитесь мне в сыновья, а ведь шестнадцать лет назад мы выглядели почти ровесниками. Очевидно, борьба с авиньонскими христопродавцами ежегодно отнимает у меня по два, если не по три года жизни».

Азирафель редко отлучался куда-либо из Мюнхена; он устроил так, что все книжные поступления сами стекались в город, ему оставалось лишь не пропустить их прибытие. Но три или четыре раза хранителю королевской библиотеки все-таки приходилось покидать уютные апартаменты, если речь шла о крупном наследстве, ожидающем в каком-либо монастыре или замке.

Вот и теперь, в начале осени, господину Вайскопфу предстояло путешествие — не слишком далекое, всего три-четыре дня верхового пути.[3] Скончался старый барон фон Швангау, чей замок Вестен, как гнездо стервятника, возвышался над единственной дорогой, по которой везли соль из Тироля в Баварию. Барон отписал короне, как говорилось в послании, «множество драгоценных библий, евангелий и трудов мужей великой учености».

— Сдается мне, это тот самый Швангау, что в битве под Мюльдорфом выступил на стороне Фридриха Австрийского, вместо того, чтобы держаться руки императора, — прокомментировал Оккам. Он великолепно разбирался в делах германской знати, давая Азирафелю еще один повод для восхищения. — И я почти уверен, не существует никакого завещания: наследники предателя надеются вымостить драгоценными библиями для себя новую дорогу во дворец. Очевидно, им наскучило грабить обозы с солью.

***

Хранитель королевской библиотеки — фигура достаточно значительная, чтобы не путешествовать в одиночку. Господин Азария Вайскопф покидал