Клубника в декабре - LoCas Страница 2

Гарри Поттер. Отвратительная, мучительная, неправильная любовь.

Малфой чудесно выполнял два наказа своего отца — никому не верил и ничего не ожидал. Но совершенно опростоволосился, когда дело дошло до третьего пункта. Разве мог бы он не поймать себя однажды за влюбленностью в Поттера? Он с первого курса не представлял, как смог бы пройти мимо Гарри, не сказав тому ни слова. Полюбить его — очевидная закономерность. Принять это было так легко и так болезненно одновременно. Легко — потому что это не стало новостью. Болезненно — потому что это всё равно ни к чему бы не привело. Драко едва ли мог вспомнить, когда осознал свои чувства; когда именно он понял, что мысли путаются, стоит взглянуть на непослушные тёмные волосы, взор цепляется за красную мантию, и дрожь проходит по телу всякий раз, когда блестят зелёные глаза, спрятанные под круглой оправой очков.

И сейчас Гарри определенно находился за его спиной, когда Драко позорно, подобно маглу, сидел на камне с гитарой в руках и осторожно перебирал струны, пытаясь зацепиться хотя бы за одну здравую мысль и не в силах её отыскать. Нет, это его отец считал, что поступать, как магл — стыдно. Драко буквально мотнул головой в сторону, прогоняя слова Люциуса из своей головы. Малфой мог бы легко обнаружить Поттера, кинуть в него заклинание — или хотя бы колкость, уличить в незаконном преследовании и наконец вызвать хоть что-то в лице Гарри, хоть какую-то эмоцию. Потому что их отношения после войны стали никакими — пустыми, безнадёжными и глухими, затапливающими быстро бьющееся сердце Драко своим равнодушием.

И вот Гарри здесь.

Драко ударил сильнее по струнам, сменяя перебор аккордной партией, и впервые в жизни позволил себе запеть громче.

* * *

Похоже Гарри давно за ним следил. По крайней мере, ещё три следующие субботы Драко своей кожей ощущал присутствие Поттера. Конечно, в какой-то момент, когда он встретился с безучастным взглядом Гарри в Большом Зале, Малфой даже подумал, что ошибся, и всё это не более, чем игра его тоскующего подсознания, но уже тем же вечером он поймал на себе совершенно другой взгляд Поттера: короткий, отрывный, но несомненно что-то выражающий. Драко не знал, что именно.

Почему Поттер приходил послушать, как Драко играет? Вряд ли он находился там в ожидании, когда Малфой снова станет творить бесчинства и обернётся новым вселенским злом. Возможно, Гарри стал его слушателем, потому что ему нравилось то, что делает Драко — то, как еле слышно он протягивает строчки любимых песен и путает пальцы между струн. Это чертовски льстило, порождая невероятный ком теплоты прямо в основании горла.

На четвертую субботу Малфою надоело. Он вряд ли бы смог долго держать оборону и делать вид, что не знает, что происходит в метре от него, несмотря на данное месяц назад обещание самому себе позволить ситуации течь в своем русле. Но Гарри просто приходил и слушал, а Драко продолжал играть — и это совершенно никуда не вело. И это просто невозможно терпеть. В конце концов, Драко — слизеринец, а значит, стоило бы обернуть преследования Поттера в свою пользу.

Драко отложил шестиструнную гитару в сторону на огрубевшую под осенним холодом землю и достал блокнот с самопишущим пером. Обычно он не пользовался подобными вещами и уж тем более никогда не писал письма, проговаривая свои мысли вслух. Но подобная уловка казалась единственной возможностью поговорить с Поттером. Малфой переживал: чертовски, и ему даже пришлось сжать ладони, скрещивая их между собой, чтобы скрыть внезапную дрожь. Ему бы сейчас не помешало хваленое гриффиндорское достоинство: удача любит безрассудных?

— Дорогая мама, — тихо протянул Малфой, слегка приподнимая кончики своих губ, наблюдая, как забегало перо. — Ты спрашивала, как мои дела. С учёбой все в порядке, я исправно готовлюсь к экзаменам и всё так же планирую выбрать специализацию Зельевара, как и было оговорено ранее. Не буду лгать, в Хогвартсе мне сейчас одиноко, как никогда. В этом году ты попросила меня о невозможном — разве могу я теперь завести хотя бы одного друга? — Драко покачал головой. — Все отвернулись от меня, и, может, оно и к лучшему. Это не отвлекает от учебы. Но на самом деле я хотел бы с кем-нибудь общаться. Спасибо, что написала мне. Как вы? Как отец? С любовью и безграничной тоской, Драко.

Перо соскользнуло с листа и опало Малфою на колени.

* * *

К среде Драко решил, что это не сработало: на самом деле он до конца не понимал, какого эффекта ожидал. Гарри всё так же крутился в компании своих друзей и не позволял себе ни одного — даже малейшего — взгляда в сторону Малфоя. И в голове снова закрутились предательские мысли, что Поттер ему только казался.

Но в четверг Гарри вдруг сел с ним на сдвоенной Истории магии.

— Что ты делаешь? — непроизвольно зашипел Драко, замечая, что все студенты тут же обратили внимание на абсолютно нетипичное поведение Поттера. Гарри приподнял бровь, почти равнодушно покосившись в сторону Малфоя.

— Собираюсь писать лекцию. А ты?

— Ты сел со мной, — глупость изо рта Драко вырвалась самостоятельно, и он просто не успел сунуть её обратно.

— Всё верно, — подтвердил Гарри.

— Зачем?

— Захотел.

* * *

— Дорогая мама, — Драко прикусил губу, борясь с внутренними сомнениями: он не отставал от гитары целый час, пока не заболели мышцы пальцев, так и не решив до конца, что произнесёт сегодня. — Спасибо за твой скорый ответ. Я рад, что вы с отцом в порядке, — Гарри определенно был здесь: Малфой ощущал его на физическом уровне, и, кроме того, ветер сегодня дул в его сторону. Драко просто не мог не уловить легкий аромат сладкого одеколона. — Я начал общаться с Поттером, — буквально выдавил из себя Драко. — Наверное, отец сойдет с ума от этой новости, пожалуйста, не говори ему, — спешно добавил он. — Но Поттер первый начал, клянусь. Сначала он сел со мной на уроке, а потом как-то так вышло, что мы за разговором дошли до Подземелий. А на следующий день столкнулись вечером в коридоре и случайно заговорили о магических существах. Вряд ли это приведет к дружбе, о которой ты так меня просила, но, возможно, это начало чего-то большего. Я бы хотел, чтобы это было так. С любовью, Драко.

Гарри должно быть стыдно, что он подслушивает столь