GrayOwl - Замок Эйвери Страница 22

Что было потом, я плохо помню, вот только сипящий мужской голос заставил меня мгновенно прийти в себя, а потом вдруг улететь по «ак-кяфир ан-натх» далеко, где меня не достать, вот только боль я чувствую, свою и чью-то ещё, они долго не выпускают меня из мира «внутри стен» в звёздное, - боги! Как больно! - но боль тупеет, и я улетаю-таки в «аль-абдерраль», путешествие к звезде, прозванной человечеством Солнцем. Я подлетаю на самое близкое расстояние и вижу, что Солнце - не твёрдая шарообразная поверхность, а сгусток плазмы, так в Великой Алхимии называют самый странный металл - ртуть.

И, хотя по структуре Солнце вовсе не похоже на преливающийся каплями в запаянной пробирке жидкий малоизученный по причине ядовитости и его самого, и его паров, металл, но оно словно бы кипит изнутри, выбрасывая наружу факелы своей сущности, которые, взлетая, распадаются на тысячи расплавленных капель, и они вновь падают и погружаются в пучину кипящего пламени.

Неужели это та долгожданная звезда, восходы и закаты которой я наблюдал из своего лондонского сада? Когда Солнце прельщало взор не столько само по себе, сколько красками, играющими в небесах то на востоке, то на западе, окрашивая небо в самые неимоверные пастельные цвета золота, багрянца, зеленоватого подземного света, которым, наверное, освещается Посмертие, лиловыми оттенками, и, наконец, последним пронзительным лучом, напоследок освещающим, как невероятной мощи факел, уже потемневшее небо…

А на восходе та же последовательность, только звезда, находящаяся ещё под горизонтом, как рассказывала Элиза, уже окрашивает, хотя и слабо, небеса в мягкие розоватые тона, пока не прорежется первый, самый яркий, как я думал раньше, тот же луч, что и прощальный на закате, и не пронзит небо молодым, отдохнувшим за ночь, золотисто-розовым лучом…

А оказалось, что прекраснейшая и ближайшая из звёзд - горящая, жаркая, выпускающая целые фонтаны, бурлящая, беспокойная, самостоятельная Жизнь. Вот и первая разгадка на «неверном пути», и меня тут же ударяет обо что-то жёсткое, в первый раз оказавшееся сильнейшим ударом по голове, а теперь - о грудь Рема, лежащего рядом со мной в наших аппартаментах и сипящего:

- А знаешь, я ведь не только ему вставил…

- Прости, что? - недоумеваю я.

- Я вытряс немного пыли из твоего любовничка - неудачника, а потом и из тебя, когда тот свалился с койки. Кажется, он от страха потерял сознание, а после всего этого я унёс тебя с собой. Ведь я нёс тебя на руках почти через весь замок, а ты тяжёлый…

- Мне это уже говорили, - завляю я мстительно чудовищу, в которое превратился Рем, мой добрый Рем, ожидая его вопроса, и вот он:

- И кто ещё посмел носить тебя на руках?! - сипит он.

- Ты ведь знаешь сам, Ремус Джеральд Люпин, это был Блейз Коэлис Забини.

- Да я ногами сейчас забью этого Забини! - сипит Ремус. - Вот прямо сейчас и отправлюсь, и раз уж я для всех в этой долбаной Школе - недочеловек, и меня вот уже скоро уволят, взяв тебя на моё место, да-да, Минни уже сделала мне выговор при всём преподавательском составе, на педсовете, который ты пропустил, валяясь в отключке пять дней…

- Откуда у тебя такие словечки, Ремус?

- Из «Башки Борова», откуда же ещё, не от наших же бла-ародных дам.

- Ремус, от тебя разит перегаром. Ты, что, пьёшь в «Башке Борова»?

- Да, не всем же, как ты, напиваться по ночам месяцами, онанируя на этого мордредова Блейза, сидя дома, с комфортом и Антипохмельным зельем, сваренным в промежутки просветления. Север, ты за всё лето хоть что-то варил, кроме этого жизненно необходимого тебе грёбаного зелья?! Вспомни - я лично помню только один раз, и ты заработал тогда кучу бабла, на что мы до сих пор и живём - видно, яд какой-то заковыристый сварил, вот тебе и откатили.

- Прекрати, Ремус! Во-первых, я ни-ког-да не онанировал на Блейза, а, во-вторых, да, у меня был запой по ночам, но днём, когда мы с тобой в июле расстались, я работал! И варил вовсе не яды, а, как всегда, лекарственные зелья.

- В добрячка играешь, а, Север? А кто мне, находящемуся в глубоком шоке от неудавшегося самоубийства, наговорил столько злых слов, что, видите ли, повесься я удачно, то ты бы и вкуса еды не чувствовал всю жизнь?! Жратвы ему вкусной захотелось!

Да разве ты можешь понять… что я испытывал, залезая в петлю?! Я же… жить хотел, с тобой, как ещё полгода назад, когда нам было так хорошо вместе!

- Но ведь было и примирение, причём с обеих сторон, разве ты забыл первую половину августа, до полнолуния, которое исковеркало, пусть и незаметно, наши жизненные пути. И вот из-за моего нежелания заниматься с тобой любовью, ночного запоя, из-за этого ты полез в петлю?! Какой же ты слабохарактерный и, одновременно, невероятно жестокий, Рем!

- Я хотел освободить тебя от тинктуры, связывающей нас, а я ведь видел, как из тебя выходила та, первая, после смерти Гарри, и я понял, что мне надо умереть за тебя…

А ты предавался разврату с этим Забини, ты смотрел на него, голого, и залечивал раны, нанесённые мной… Я это словно видел, как сквозь мутное стекло или по этому… те-ле-ви-… ну, ты меня понял.

- Да, в ту ночь я действительно лечил Блейза, но между нами не было, да и не могло быть ничего предосудительного.

- А тот кровавый поцелуй? Это уже не предосудительно для тебя - при живом, несмотря ни на что всё-таки твоём супруге по всем законам, целовать другого мужчину?!

- Я хотел лишь утешить его…

- А сегодня он улизнул с обеда, чтобы утешить тебя?

- Прости, Ремус, но мы… страстно, очень сильно любим друг друга. Сегодня я пошёл второй раз по «неверному пути» и узнал, как на самом деле выглядит наше Солнце вблизи. Это от того, что я изменил тебе, и при каждой измене мне будут открываться чудесные истинные тайны мироздания, как это было бы и в первый раз, если бы ты не ударил меня по голове чем-то тяжёлым. Хочешь, расскажу про Солнце?

- Оставь свои глюки себе - мне они не в кайф. Видите ли, нашёл благородную основу для измен! Хороший же ты жук, Север!

Я мало, что понял из высказывания Ремуса - его языковой запас изменился неимоверно, но я, тем временем, продожаю:

- Мне так необыкновенно хорошо с Блейзом, как, извини, но это правда, не было с тобой. Кстати, если хочешь знать, с Гарри тоже так не было.

А ты, вместо того, чтобы попытаться поговорить со мной о Блейзе, действуешь грубой физической силой, то есть, уродуешь, насилуешь, хочешь избить человека, оказавшегося от боли без сознания по твоей вине… Разве это действительно твоя вторая, глубоко прятавшаяся все одиннадцать лет, что мы знаем друг друга, сущность?! Скажи, всё, как есть - я попробую понять.

- Нет, Север, ни ты, да и никакой другой маг, не поймёт разгневанного оборотня-нелюдя.

Я понимаю, быть может, ты хочешь вернуться на полгода назад, когда у тебя был ручной вервольф, как хотел этого и я. Но всего лишь мгновение потому, что понял - хроновороты существуют для событий, но не для восстановления отношений между… людьми, скажем так. Верно, наша тинктура испортилась от того, что я - нелюдь.

- Но ты же чувствуешь её в венах, Ремус, иначе бы не стал стараться освободить меня от неё…

- В моих венах - серебро, которое я никогда не потеряю. Ты же забил на философский камень, Север.

- Прости, что я сделал и куда забил?

- Вот дурилка картонная. Языка человечьего не знает! Забил - значит, оставил, пропустил мимо себя, не захотел заниматься… теперь сечёшь?

- Секу, - отвечаю я механически, не зная значения слова.

Но, что бы ты ни подумал обо мне, Рем, у меня просто не было времени и возможности прочитать всё это… - в панике ищу сундуки взглядом, но, нет, всё осталось, так и не собранным, в Лондоне.

- Извини, Ремус, мне нужно срочно в лондонский дом - если не доверяешь мне, аппарируй вместе со мной…

За всеми этими злоключениями там остались несобранными вещи и книги, которые я накупил в Лондоне - и волшебную, и маггловскую литературу, касающуюся философского камня. А вечером того же дня я, оставив сбор вещей и книг назавтра, отравился к Эйвери. Остальное ты более-менее знаешь

Да, и не смей останавливать меня - я ещё, по крайней мере, раз, аппарирую в Маунт-Горроу, к Эйвери в замок. Он очень хорош собой - не похож ни на что, виденное мною до сих пор в Британии - этакое итальянское палаццо…

- Не хочу и слышать об этом гнезде разврата. Помнится, к Уорси ты так не спешил на рауты и балы. Видно, есть у этих Эйвери какая-то гнильца, которую ты, как любитель полуразложившихся трупов…

- Я вовсе не такой извращенец, как ты говоришь. Да, я вскрывал несвежие трупы, но только ради того, чтобы понять, как действует на магов и магглов Avada Kedavra.

- Ну и как, понял?

- Нет, это магия, не поддающаяся медицинскому объяснению - древняя, арамейская или родственная ей. А всё, что пришло с Востока, европейцу трудно объяснить логически, уж поверь мне, угробившем не один и не два года на выяснение этих подробностей, на слово.

- Да хрен с ней, этой Авадой. А Блейза, значицца, если я его зааважу, вскрывать ты не будешь, так сказать, из уважения к памяти покойного и в знак, - Рем сглотнул, - вашей неземной любви.