Варвара Мадоши - Жертвы Северной войны Страница 22

Мари знала, что приюты получились нормальные — сама в таком жила, и до, и после реформы, и понимала, что такое ад кромешный, а что такое неплохо. И все равно — в жертвы верилось, а в благотворительность не слишком.

«И как я могла сказать Алу еще совсем недавно, что она ничего особенного из себя не представляет?.. Черт, надо было сразу понять, что он ее лично знает!»

— Где он? — спросила женщина.

Мари удивилась: чтобы такая особа — да не заметила кровать с больным позади нее.

Но говорить ничего не стала — просто отступила в сторону, давая обзор.

Женщина замерла на секунду. За ней в палату уже протиснулась секретарша с блокнотом и ручкой наперевес и какой-то молодой парень, не то телохранитель, не то тоже секретарь. А позади, блестя очками, маячили главврач вкупе с дежурным по этажу и что-то говорили по поводу того, что никого нельзя….

— Выйдите все, — коротко приказала Лиза Мустанг. — На минуту. Ровно. Я тоже своего рода… родственница.

И так она это сказала, что все удалились. Просто исчезли — были, и нет их. А Мари осталась стоять — наверное, про нее просто забыли.

Жена фюрера удивила Мари. Девушка понятия не имела, что та может сделать в такой ситуации (в голову приходило разве что: немедленно застрелит несчастного коматозника из пулемета, который, конечно же, всегда таскает под полой белого халата… что тогда — кидаться защищать больного собственным телом?), но первая леди вдруг подошла к кровати, на которой лежал инспектор Элрик, и осторожно взяла двумя руками его безвольно лежащую поверх простыни руку.

— Эдвард… — тихо, ласково позвала она. Ее лицо как-то вдруг смягчилось, стало на удивление человечным и… материнским, наверное. — Эд… просыпайся…

«Господи, любовник он ее, что ли?!» — пронеслось в голове у Мари. Слава богу, хоть вслух не выпалила. Столько тоски было в голосе женщины, что Мари стало не по себе. И подумалось, что ведь Лиза Мустанг лет на двенадцать-четырнадцать, а то и больше, старше инспектора Элрика. Вполне значительная разница. А единственный сын фюрера и его жены погиб два года назад в возрасте двенадцати лет. Погиб во время покушения на фюрера. Даже фотография в газете припомнилась, с похорон: такой же дождь, как сегодня, наверное, потому что все под зонтами. Фюрер, сутулый, с палочкой, и рядом его жена, прямая, стройная, сжатые в ниточку губы лицо ничего не выражает…

— Эд… — тихо и как-то безнадежно повторила женщина. — Эд… ты, главное, не сдавайся. Я позвонила Уинри, она уже едет. Держись.

И тут, как ни странно, веки больного дрогнули! Мари даже ахнула.

Лиза Мустанг обернулась к ней, глаза ее прищурились, как у зверя перед прыжком.

— А вы что тут делаете? — она умудрилась произнести это спокойно, хотя Мари показалось: сейчас рявкнет.

— То же, что и вы, — отпарировала Мари. Нет уж, не собирается она тушеваться! У нас демократия! Пусть и куцеватая, но все-таки… Конституцию, слава богу, пока не отменяли… хотя, может быть, только пока.

И вообще, подумаешь, в одной комнате с легендой! Да с ней такое по сто раз на дню происходит!

Тем временем инспектор Элрик открыл глаза и заморгал ими, щурясь от неяркого серого света, заливающего комнату. Его лицо исказила какая-то странная гримаса, как будто он пытался что-то вспомнить, и не мог.

«Ну вот, — со страхом подумала Мари. — Сейчас повторится то же, что и с беднягой Михаэлем…»

Он повернул голову и увидел Лизу Мустанг.

— Лиза? — он поморгал снова, и Мари почувствовала, что ей надо срочно сесть на стул, а не то ноги ее не удержат. Но стул был за спиной у мадам Мустанг, так что она отступила на пару шагов и уселась на широкий подоконник. А, плевать…

Жена фюрера кивнула.

— Да… мне позвонили, и я сразу же приехала. Что случилось, Эд?

— А вы кто? — Эдвард Элрик посмотрел на Мари.

— Врач, — сказала она. — Врач из Маринбурга. Ассистировала вашему брату, и… — это тоже была заготовленная фраза, но ей не дали произнести ее до конца. Инспектор Элрик нервно облизнул сухие губы, и хрипло спросил:

— Ал! Что с Алом?! С ним все в порядке?!

— Нет… — Мари качнула головой. — Боюсь… боюсь, что нет. Он пропал. Мы искали. Но пожар…

Даже комка в горле не было, словно чужой человек слова произнес.

— Был взрыв? — спросил старший Элрик.

— Да…

— Черт… Ал… как же ты так…

Мари увидела, что зубы его сцеплены в жуткой гримасе, и что из плотно зажмуренных глаз его текут слезы. Со страхом она поняла: он уверен, что его младший брат мертв. Он все помнит и что-то знает. Надежды найти Альфонса Элрика действительно нет.

— Нет… — прошептала Мари. — Нет… нет… нет! Ну может же быть какая-то надежда!

Инспектор Элрик ничего не отвечал ей. Он плакал, отчаянно, сдавленно, полузадушено всхлипывая… каждый всхлип был больше похож на стон, потому что мужчины вроде него не умеют плакать, они разучились это делать, но иногда случаются такие моменты, когда не плакать нельзя…

Мари, как зачарованная, смотрела на его правую руку, на металлические пальцы, которые все пытаются и пытаются сжаться, но лишь слегка подрагивают — повреждения автопротеза оказались слишком сильными, и, хотя сама ладонь была цела, сигналы от нервов не проходили… а потом она заметила, что из левого кулака течет кровь.

Глава 8. Что рассказали Курт и Альберт

Она вышла из палаты и бездумно остановилась посреди коридора. Отвратительное ощущение…. Этот серый слякотный свет, и гладкий скользкий пол, как будто водой покрыт…

Мари остановилась у окна (оно выходило не во двор, как окно палаты, а на проезжую часть, где не было ни единой машины — Орвиль город маленький). Девушка смотрела в окно, и понимала, что понятия не имеет, что ей делать дальше.

В Орвиле у Мари не было ни друзей, ни знакомых. По крайней мере, тех, о которых она знала — мало ли куда могло разметать девчонок из ее университетской группы. На гостиницу денег она тоже с собой не догадалась прихватить. Деньги были — за работу в глуши неплохо доплачивали, а тратить Мари все равно почти ничего не тратила. Если бы она не проявила себя такой растяпой…

Значит, надо ехать домой. Домой она всегда даже без денег доберется — на крайний случай, попросит госпитальное начальство закинуть. Ведь она сюда не абы как приехала, с пациентом, ей полагается проезд обратно… Хотя этого ужасно не хочется. Вообще ничего не хочется. Хочется тупо сидеть на стуле в коридоре, и ничего не делать…

Кто-то положил Мари руку на плечо. Она вскинула голову — это был Вайсен.

— Мари, вам есть, где остановиться? — участливо спросил пожилой врач.

Мари покачала головой.

— А то давайте у меня, — предложил он. — С тех пор, как моя старшая дочь уехала в Столицу учиться, у нас пустует одна комната. Мирей будет вам очень рада. Она вроде бы тоже из ваших краев.

Мари улыбнулась.

— Спасибо, Петер, я вам очень благодарна. Я бы с удовольствием переждала у вас немного, а завтра поехала бы назад.

— На том и порешим. Через двадцать минут кончается моя смена, подождите меня в холле.

У Вайсена была своя машина, и Мари заснула еще по пути, несмотря на то, что дорога была ужасно плохая. Колдобина на колдобине, как говорится. Она очень смутно запомнила жену Вайсена — раньше никогда ее не встречала. Помнила только, что ее положили спать в комнату, всю завешенную какими-то плакатами, и милосердно оставили одну. Мари не знала, что ей хочется больше — плакать или спать.

Плакать она не стала — заснула.

А проснулась от спорящих за дверью голосов. Один, женский, говорил что-то насчет законов гостеприимства, другой, мужской, что-то упорно доказывал. Мари не слышала, что именно — толстая дверь перекрывала все звуки. Она приподнялась на локте и без всякого удивления обнаружила, что спала одетой. Н-да… бывает.

Мари встала, попыталась руками привести в порядок волосы (всем длинноволосым расчесываться по утрам — наказание, но для кудрявых это нехитрое занятие превращается в настоящую пытку)… ну и ладно, не на бал идет… и распахнула дверь. Как и следовало ожидать, хозяйка дома — жена Вайсена — отбивала натиск симпатичного молодого человека, вооруженного армейской рацией и кобурой под пиджаком (кобуру Мари засекла почти случайно — молодой человек в какой-то момент неудачно пошевелился).

Они оживленно спорили на лестнице. Мари уловила обрывок фразы:

— …государственной важности, мадам!

— А мне все равно, юноша! — твердо отвечала хозяйка. — Девочка намаялась, спит, не дам…

— Я уже не сполю, фрау Вайсен, — произнесла Мари, сразу почувствовав все те часы сна, которые она недобрала. — В чем дело, молодой человек?

— Вас вызывают в госпиталь. К подполковнику Элрику.

«Ал — майор», — обрезала она крылья толкнувшейся надежде. Только сказала: