Ишемия (СИ) - "happynightingale" Страница 22

Бен склонил голову. Ему не хотелось уточнять, как она выживала на этих улицах, что продавала за то, чтобы дойти до мечты. Наркоту? Диски в круглосуточном магазине? Себя? Вдруг Микеланджело – имя её сутенёра или ещё что-то подобное? Это было страшно и неважно одновременно, потому что, через что бы Рей ни прошла, – она не спилась, не скатилась, а дошла, сбив ноги в кровь, до цели. Оставшись с раной в душе, с ишемией в голове, но дошла, не потерявшись. Он смотрел на девушку, склонившую перед собой Манхэттен, и сам ощутил желание преклонить голову и колено. Да все, что угодно. Перед такой силой духа.

- Я довольно быстро усекла, что на улицах долго не протяну, пристроилась в какой-то бар официанткой на три смены, и там вдруг меня встретила судьба.

- Мужчина?

- Как эгоистично. Конечно, только мужик мог меня вытащить, да? Это не сказка, где ты раздвигаешь ноги и просыпаешься звездой. В лучшем случае, тебя отымеют и дадут денег на такси. В худшем – бесцеремонно отымеют дважды. Потому мужчина мне точно был не нужен. – она заправила волосы дрожащей рукой. Говорила гордо, с вызовом, а Бен был поглощен её рассказом. - Кир Рояль. Я там впервые попробовала Кир Рояль и поняла, что однажды буду пить его, сидя на крыше мира. То было какое-то утро после ужасно тяжелой ночи, и бармен сделал мне этот коктейль. Рассказал, что богатые девочки его очень любят за пафосность. Мне Кир Рояль показался не пафосным. Знаешь, его ведь придумали, чтобы скрасить вкус паршивого дижонского вина. Разбавляли для дорогих гостей ликером из смородины, потому что весь другой урожай немцы во время войны уничтожили. И я подумала, если паршивое происхождение разбавить талантом, то коктейльчик тоже выйдет ничего. Главное, подать себя так, будто ты не кислое вино из бедного региона, а королевское игристое с необычным оттенком смородины. И тогда я устроилась официанткой в кейтеринг, который обслуживал элиту Манхэттена. Ты удивишься, но там очень низкие требования, потому что скотские условия и низкие зарплаты, никто даже не заглянул мне в паспорт. Но я не искала крутую зарплату, мне нужно было попасть в тот мир, и я сделала это. Сначала ходила и подавала всем шампанское и устрицы. Кто знает, может, и ты брал их с моих рук, да? Я слушала, изучала. Смотрела на поведение, на облики, на то, кто и как себя подает. Но, главное, я искала редакторов. Людей, которым можно было дать рукопись. При этом, я понимала: если это будет просто официантка, они выбросят её. Поэтому начала создавать Рей Кеноби. Взяла фамилию у одинокого старика, живущего отшельником, из тех, кто пропил юность, наследство, но имел вес. Мы с ним круто сошлись – я снимала в его огромной, захламленной квартире комнатенку, помогала, а он дал мне фамилию. Так я обрела свою первую семью, класс? За мойку полов и уборку паутины со старинной лепнины. А ещё я обрела место на Манхэттене, подальше от притонов. Купила крутой телефон, оставшись без еды месяца на три, и начала новую жизнь по ночам, после работы. Знаешь, в комиссионках всегда можно купить отличные подделки Джимми Чу, и, если правильно себя преподнести, эта тупая элита думает, что ты - одна из них. Какая разница, какое у тебя лицо, главное, что дизайнерская бирка на платье. Мой путь был долгим, но однажды он увенчался успехом. Я отдавала свои рукописи издателям так, будто баловалась, как бы нехотя, вдруг они глянут одним глазком на досуге. Это было так смешно, потому что сердце от страха колотилось неимоверно сильно каждый гребанный раз.

И вот однажды случилось чудо – в мою дверь позвонил Ункар Платт. Он, конечно, всё понял, но… понял и то, что мой талант принесет ему кучу бабла и, не раскрыв мой секрет даже издателю, он стал моим помощником, агентом и, сука, рабовладельцем, помог мне подняться выше и еще немного. Так вот родилась Рей Кеноби. Беззаботная девочка, покорившая мир от безделья.

- Но почему ты не захотела сказать правду, когда стала популярной?

- Эта стая никогда бы не приняла меня на равных, если бы я была полуголодной девкой из приюта, а я хотела эту свору не только возглавить, но и кормить со своих рук, потому легенда осталась навсегда при мне. Легенда, которую знает только Ункар, мой давно почивший «дедушка» Кеноби и… ты, Бен Соло. Даже Финн, проживший со мной пять лет, к счастью, понятия не имел, кто я такая. Просто, идиот такой, думал, что я ненавижу своих родственников. Обманывать всех так просто. Люди мечтают об этом, просят, чтобы их обманули. Знаешь, ведь обман - соблазн покруче секса, так говорил доктор Кедр, правда? Как там - сирота, не нашедший семью, достигнув опасного подросткового возраста и не познав родительскую любовь, потому будет обманывать и себя, и других, ведь пристыдить его некому*. - в её глазах мелькнула горечь. Она так просто цитировала “Правила виноделов”, грустный роман о докторе, который основал приют и воспитывал в нём детей, брошенных проститутками, что Бен сразу понял - это была её Библия в детстве, зачитанная до дыр. Интересно, грешила ли она тем, что и сироты в том приюте, придумывала ли своим талантливым мозгом сказку о том, что родители однажды вернутся за ней, или сразу росла с ненавистью к людям, которые от неё отказались?

- В эпоху инстаграм тебе просто нужно запостить платье от Диор, и пофиг, что ты его сфотографировала на работе, пробравшись в чужой гардероб. - продолжила, тем временем, Рей, пока Бен все ещё мыслями пребывал в Сент-Облаке**. - Такая ирония. Ну, была и ещё одна причина. Если бы поднявшаяся волна популярности снова принесла меня на порог родного приюта, семья, которая цинично выбросила меня, тоже появилась бы, обливаясь слезами и ища поддержки, а я не хочу никого знать. Тем более, что они мне ещё вон какую подставу в мозге подарили. Эту энцефалопатию.

Бен смотрел на нее ошарашенно. Он поверить не мог, что мир одурачить было так просто, но, с другой стороны, зачем девчонке его обманывать? Она говорила так насмешливо, остро, но мужчина ощущал, как кровоточит там, под бледной кожей, её красивая, избитая жизнью, душа. Понимал, почему её так тронуло, что он о ней позаботился, ведь, похоже, обычного участия она была лишена все свои годы. Понимал, и это не на шутку испугало его. Не её происхождение – чхать на то, откуда она, а уровень ответственности. Он вдруг подумал, что на эту девочку ему не хватит души. Он не сможет отогреть её, даже если захочет, потому что для такого одиночества и его лечения нужна вся жизнь, всё существующее в мире время, а у него времени не было, не было совсем. И пускай Рей кривила губы, презрительно насмехалась, Бен понимал – она бы не отказалась от простого участия, вон с какой благодарностью смотрела на него, хотя он, по сути, ничего ещё не сделал.

Он не знал, что сказать, а Рей устало откинулась на подушку. Правда опустошила её. Она выговорилась, но теперь вместо тяжести ощущала звенящую пустоту, которую разбил звонок её телефона, валявшегося на полу. Бен подал ей его, а сам вышел.

Зашел на кухню, посмотрел на часы. Ему пора было уезжать в клинику, но Рей отпускать было нельзя. Эти её боли и чрезмерная болтливость свидетельствовали о том, что она все ещё не в себе. Потому мужчина достал стакан, налил воду и прикинув вес девушки, разбавил жидкость снотворным. При приступах головной боли в её случае нужно было просто отоспаться, ничего не чувствуя, потому преступление никакое он не совершал. По-другому уложить её на целый день в кровать не удастся, а Бен как врач…и не только как врач, да, ощущал ответственность. До сих пор не мог понять, отчего его к ней так бездумно и безумно тянет, но отпустить восвояси в таком состоянии просто не мог.

Когда вернулся, то услышал, как тот её агент орет на девушку. Орет так громко, что Бен различил каждое грязное слово, которым он ударил Рей. Девушка безуспешно пыталась объяснить, что плохо себя чувствует, а человек просто кричал на неё, захлебываясь злостью. И всегда такой спокойный Бен неожиданно ощутил, как в нем пробуждается гнев на кого-то, кого он никогда не видел.

Как там Рей назвала агента? Рабовладелец? Судя по тому, кем-то подобным он себя и считал, своими нескончаемыми воплями только усугубляя состояние девушки, которая сгорбилась и больше не огрызалась. Только молча угукала, упершись головой в колени, как бы соглашаясь с тем, что да, она вот такое безответственное ничтожество, такая безалаберная дура, которая просто набралась, и теперь уходила от своих прямых обязанностей, подводя его, Ункара.