Павел Буркин - Обречённые. Том 1 Страница 23

— Они уже у себя, за Барьером, — произнёс Мэтхен первое, что пришло в голову. — Вдобавок летят по воздуху, в вертолёте, а то и гравилёте. Нет, не догоним…

— А что это такое — вертолёт и гравилёт?

Мэтхен вздохнул: её неуёмная любознательность порядком надоела.

— Потом объясню, — отмахнулся он. — Пошли. На всякий случай — запоминай дорогу. Может, всё это пригодится.

— Может, и пригодится, — эхом откликнулась Эири. Мэтхен надеялся, что они ошибаются — но чем дальше, тем больше понимал: всё верно. Раз начались избиения целых посёлков, значит, второе издание Великой Чистки тоже не за горами. Всё-таки хорошо, что есть этот склад. Хотя… Что толку от оружия, если далеко не у всех, не говоря уж о мозгах, есть нормальные пальцы? Оно ведь на людей рассчитано, не на мутантов. Да и хватит ли одного склада, чтобы отбиться ото всего мира? Впрочем, сейчас важнее вернуться в посёлок. Синтетическая баланда лучше крыс.

Посёлок кончился, под ногами снова захлюпало. Вряд ли они успели убежать далеко, когда по пятам мчались каннибалы. Но никаких ориентиров путники не запомнили: выбираться из посёлка оказалось труднее, чем думалось вначале. Как назло, дождь уничтожил следы. А свернуть, если казалось, что они идут неправильно, не получалось: по обе стороны от тропы тянулись топи.

Словно назло, то принимался барабанить мутный дождь, то наотмашь хлестал ветер, то подворачивался какой-нибудь корешок, и кто-то из них падал лицом в грязь. Радовало то, что на складе нашёлся рулон толстого, прочного полиэтилена. Прихваченным там же штык-ножом Мэтхен отрезал большой кусок и плотно замотал книгу. Чтобы свёрток не распался, историк перетянул его проводом. Получилось неплохо: даже при полном погружении влага внутрь не проникала. Может, немножко и просочилось: к вечеру у Мэтхена не было сил проверить, не позволяла и мгла. Другие куски пошли на самодельные дождевики, которые вырезали ножом, а по швам «запаяли» головнёй из костра. Получилось грубо и неказисто — но ядовитый ливень такая одежда худо-бедно держала. Мэтхен не отказался бы ни от противогазов, ни от противорадиационных костюмов. Увы, их почему-то не отказалось.

День выдался хмурый и болезненный, даже для Подкуполья: опять, наверное, на востоке что-нибудь прорвало. Стало быть, и дряни же выльется с прохудившихся небес! И нет на этот раз нормальной крыши над головой. Тьма всё сгущается, хотя дождь вроде перестал… Мэтхен был уверен, что сейчас часа четыре пополудни, и солнце ещё довольно высоко. Но казалось, что уже настали короткие подкупольские сумерки, равноценные летней ночи Там. И не в городе, а в лесу. «Ещё немного, и ночевать придётся здесь» — думал мокрый до нитки, дрожащий от озноба Мэтхен. Неужто он, наконец, простыл? Или… не просто простыл?

— Становимся, — произнёс он, выбрав островок посуше. На нём была даже какая-то груда кирпичей, уже почти скрытая мутировавшей травой — наверняка тут что-то стояло. Конечно, крыши над головой всё равно нет, да и о костре, когда всё вокруг промокло, остаётся только мечтать. Но, по крайней мере, нет дурнопахнущей маслянистой воды, покрытой чёрной липкой коркой. Уже — лучшая постель на свете.

Он думал, что заснёт, едва коснётся земли — но ошибся. Голова горела огнём, остальное тело бросало то в жар, то в холод, колотил озноб. Сейчас бы… ну, не таблеточку да микстурочку, да тёплую постель впридачу, но хоть костёр и еду. Любую, вчерашняя крыса совсем даже ничего оказалась, почти крольчатина. Если, конечно, забыть, где она могла бегать и что есть. И что ело то, что ела она сама…

Эири заметила его состояние. Скинула почерневший от грязи самопальный дождевик, следом полетел на землю плащ Мэтхена. Получилась жёсткая и холодная, зато сухая постель.

— А ты как же?

— А, — махнула рукой Эири. — Обойдусь. Скоро и ты научишься. Вы, забарьерные, тут или дохнете сразу, или привыкаете.

— И много ты видела… забарьерных?

Девчонка задумалась, покрытый разводами грязи лобик прорезали морщинки. Грязь и сгустившийся мрак начисто скрадывали всё, кроме зыбкого абриса, сейчас Эири казалась неотличимой от любого из людей. Да и мрак кругом скрывал… эээ… особенности пейзажа. Казалось, да и то больше благодаря слуху и обонянию, чем глазам, что они вовсе не в Подкуполье. Какая-нибудь свалка бытовых отходов, не более. Таких стало гораздо меньше с тех пор, как возникло Подкуполье, и всё-таки возле крупных городов — оставались: далеко не всё успевало перерабатывать Подкуполье, а теперь нанороботы. Много оставлял мусора Свободный Мир, ой много. Много матерят его экологи разной степени дурости и отмороженности — но статьи свои пишут на инфоцентре, даже не на компьютере, живут не в саманной хижине, а в комфортабельном коттедже. Да и воду пьют — не из луж, а прошедшую многоуровневую очистку, текущую по стерильным трубам… И дома свои не дровами обогревают, а автономной системой отопления на холодном термоядерном синтезе…

— Ну, парочка была. Вон, Хоха, например. Ничего был парень, только какое-то ширево всё искал. Так и не нашёл. А может, нашёл, да нам не сказал. Налакался из краников, как ты, да на светящей поляне заночевал. А там даже мне порой плохо становится.

Прикрывая собой от пронизывающего ветра, Эири прильнула поплотнее. Она наверняка мёрзла и сама: это в «металлическом» облике её не беспокоили ни мороз, ни огонь. Но девушка понимала, что холодный металл застудит спутника. И потому, хотя худенькие плечи дрожали от порывов ветра, остальное тело ластилось к его боку. Впервые в жизни Мэтхен ощутил бархатистую мягкость кожи, стоит чуть приподнять руку — и она коснётся упругих, неотличимых, наверное, от человеческих, девичьих грудок. На лице Мэтхен ощутил тепло её дыхания: почти не заметные во мраке губы придвинулись совсем близко.

— Тебе плохо? — прошептали эти губы. — Что с тобой, поранился?

Трудно сказать. То есть просто — но попробуй объясни никогда не болевшему человеку, что такое ангина. В Подкуполье выжили лишь жалкие остатки прежнего населения. Тысячи, да, — но из десятков миллионов. Зато остались самые живучие. Они привыкли к синтетической баланде, способной довести прихотливого забарьерца до рака желудка, и к провоцирующему мутации пойлу. И к химическим ливням, порой таким, от каких слезает кожа, а от капель, как от ожогов, остаются шрамы и рубцы. И к радиоактивному смогу. И к мутировавшим до неузнаваемости бактериям. Они просто не представляли иного. Они никогда не болели — правда, и жили хорошо, если лет тридцать.

Так, может, вершина эволюции — подкупольцы, а не забарьерцы?

— Приболел немножко, ничего страшного, — негромко произнёс Мэтхен. Его колотил озноб, но изгнанник старался, чтобы зубы не стучали. — Завтра буду как огурчик.

Сам он, правда, был в этом вовсе не уверен. Если уж тут прихватило — мало не покажется.

Помолчали. Ночь тянулась, мрак густел, хотя, казалось, куда уж дальше. Отравленное болото жило — чавкало, булькало, временами кто-то душераздирающе выл за пеленой мрака и смога. Мэтхен хотел спросить, есть ли тут чудовища. Потом вспомнил Бига. Наверняка есть и другие «красавцы», только вряд ли многие из них сохранили разум. Да, шататься по болотам без автомата — чревато. Да и с автоматом — что, лучше? А танк по этаким топям не пройдёт. Вывод: тут скорее сам станешь пищей, чем добудешь что-то съедобное.

Мэтхен чувствовал себя препаршиво, но всё равно легче, чем когда шёл. По-настоящему заснуть не получалось: он то проваливался в зыбкий полубред-полудрёму, то снова выныривал, чувствуя, как кружится и горит огнём голова, как подкатывает к горлу тошнота. Бросало то в холод, то в жар. А время тянулось бесконечной многоножкой, единственным лучиком надежды была невидимая во тьме улыбка Эири. Отчего-то Мэтхен не сомневался: она улыбается, немного смущённо — но всё равно ободряюще. Мол, ничего, жить будем — не помрём. В этой улыбке смешались тревога за друга, надежда, стремление помочь… Мэтхен нашёл в себе силы улыбнуться в ответ.

Вспомнился Двуглавый Боря. Мэтхен не понимал, как он стал её мужем? В посёлке, как вообще в Подкуполье, давным-давно не помнят, что такое семьи: каждый спит, с кем понравится, а надоест — уходит ещё к кому-нибудь. И результаты творящегося тихого разврата — как говорится, налицо. Что может родиться, к примеру, от союза трёхрукой, зато безногой особы с полуметровыми острыми, как копья, рогами над ушами — и трёхглазого, с девятипалыми руками и свиным пятаком вместо носа, похожего на мелкого кентавра с чешуйчатым задом кавалера? К слову, то самое у «кентавра» имеется аж в тройном экземпляре, что прямо-таки провоцирует устроить оргию.

— Слушай, можно нескромный вопрос?

— Ну, если не совсем нескромный, можно, — во мраке улыбка снова не видна, но тон — шутливый, с затаённым лукавством.

Мэтхен помолчал — и, будто во тьму с крепостной стены: