Павел Буркин - Обречённые. Том 1 Страница 25

Губы разошлись только для того, чтобы встретиться вновь, теперь всерьёз. Эири прикрыла глаза, как всегда, когда ей было действительно хорошо, Мэтхен целовался с открытыми глазами — но разницы не было никакой, мрак скрадывал черты лиц. Мэтхен слегка посасывал нижнюю губу, потом верхнюю, потом его язык проник ей в рот, скользнул по ровному, будто только что от хорошего стоматолога, ряду зубов, встретился с её, остреньким в прямом и переносном смысле, язычком, затеял с ним весёлую игру. Руки Мэтхена поглаживали тёплые, мягкие округлости её грудей, но сам он этого не замечал.

Училась Эири быстро. И уже её язык, пробежав по губам Мэтхена, скользнул ему в рот. Во мраке казалось, что он целуется с обычной девушкой. Кстати, помнится, у одной из его студенток был пирсинг во рту — может быть, у её поцелуя был бы такой же привкус? Мэтхен не пробовал, теперь и никогда не попробует. И, странное дело, он поймал себя на том, что ничуть не жалеет. «Нет, ребятки, вы уж там как-нибудь, без меня, — решил он. — А мой дом — Подкуполье. Именно так. Не Зона, не Резервация».

Губы разошлись с клейким, влекущим, воспламеняющим кровь звуком. Мэтхен не удержался, быстро поцеловал ещё раз влажные, чуть припухшие губки Эири. Девушка скользнула по ним язычком, будто спеша в последний раз попробовать вкус поцелуя, и с ним — незнакомых, но волнующих ощущений. Она думала, как это непохоже на тупую однообразность ночей с Двуглавым. В голову полезли и вовсе странные мысли. Мэтхен не был похож на привычных, не очень умных, зато искренних и прямолинейных подкуполян. Не походил и на чванливых, уверенных, что само появление Оттуда даёт им право задирать нос, забарьерцев. Тем более — на «туристов», которые, по словам Эрхарда, похозяйничали в селении. Он был особым — и ещё знал такое, о чём ей и слыхивать не доводилось. Мысли о Мэтхене пугали её саму, ведь так можно зайти очень далеко. Но как от них избавиться, она не знала.

Над Подкупольем висела непроглядная, кромешная тьма. Чуть слышно свистел ветер в камышах, шелестел дождь, кровавили мрак отблески подводного пламени. Но двум усталым и голодным путникам посреди отравленных болот было не до того. Каждый надолго погрузился в свои мысли, пока усталость не победила, и сон не сморил обоих.

— Вот мы и дома, — произнесла Эири. — Спасибо, что помог. Сам-то где живёшь?

Умеет же она задавать вопросы! Мэтхен не знал, что ответить: Двуглавый ничего не говорил, а после краников ему было домом всё Подкуполье. Можно, конечно, остановиться в той самой развалине, где в подвале припрятал трофейный автомат… Решено!

На второй день они едва тащились, если б не Эири, Мэтхен точно бы там остался. Жар прошёл, но навалились обессиливающий кашель и противная слабость. Хотелось прилечь — прямо тут, в ледяную воду, несмотря даже на то, что тогда он сляжет окончательно. Перед глазами всё плыло, голову снова ломило. Спасала Эири — днём она находила дорогу, будто в топях и родилась.

Сперва они, наконец, выбрались на твёрдую землю. Идти стало легче, теперь можно даже не останавливаться, пытаясь унять головокружение и держась за плечо Эири. Впереди, наконец, показалась сперва изуродованная мутацией роща, а потом и озеро. Мэтхен спросил было, где же саркофаг, оказалось, они вышли с другой стороны. Дальше дорога была знакомой, Эири и сама не помнила, сколько раз по ней ходила. Вот и первые, разрушенные почти до основания дома. Это уже начало посёлка. Ещё полкилометра — и появится вожделенный, после вынужденного путешествия, завод. Как всё-таки здорово, когда есть еда, да и отрава из краников нужна многим.

Только он теперь к краникам — не ходок. Одного раза хватило. Вот книга — это, действительно, хорошо.

Остался последний вопрос, жилищный.

— Вон там, — указал он развалину с тайником. — Там же никто не живёт?

— Никто. Зайду как-нибудь в гости.

Дом был, конечно, без крыши и двух стен — зато уцелела часть перекрытия, оставлявшая сухой закуток. Подвал с тайником тоже был цел: все две ночи сюда никто не наведывался. Цементные ступени раскрошились от влаги, перила проржавели в труху, но спуститься ещё можно. Внутри оказался сухой, даже уютный подвал остатками труб отопления: последний раз по вода текла по ним сто тридцать лет назад. Мэтхен уже собрался искать хлам для лёжки — но Эири потеряла терпение. — Да хватит суетиться, вечером поселишься, никто тебя отсюда не выгонит! Пошли, на завод пора.

— Так ведь уже опоздали! Да и день пропустили…

Девчонка засмеялась, весело, заливисто, только как-то странно. Звучали в этом смехе жёсткие металлические нотки — будто кто-то клацал ложками, или вилками. Или, наоборот — затвором? Впрочем, к этому смеху Мэтхен уже привык.

— Первый раз у краника — значит, молодой, неопытный. Петрович — он всё понимает, хоть сам только по праздникам к кранам приходит.

«Так тут ещё и праздники есть!» — теперь Мэтхен был совсем сбит с толку. Зачем праздники, если у поселковых каждый поход к кранику — праздник?

— Пошли быстрее, нехорошо весь день пропускать.

— Почему?

— Ну… Не принято, значит.

Мэтхен поплёлся за беспечно насвистывающей Эири. Хотя голову по-прежнему ломило, а после озёрной водички появилась ещё и острая резь в животе. Впрочем, много ли осталось от привычного въедливого, дотошного историка Мэтхена, который попал в Подкуполье за то, что слишком много знал? С каждым днём он вытеснялся другим, ещё толком неизвестным — но куда более знакомым с жизнью в Подкуполье Меченым Эдиком. Этот новый не только не страдал от потери привычного комфорта, он ценил именно эту жизнь, в Подкуполье. Существование в прежнем мире он считал сном, нереальным мороком.

С другими, по большей части молодыми мутантами, Эрхард перешагнул порог цеха. Надо же, блондинка тоже опоздала! И, может, тоже вчера не приходила. Сейчас нам всем покажут…

Петрович окинул Мэтхена хмурым взглядом сверху — и по-своему истолковал его бледность и шатающуюся походку:

— Не отошёл ещё от радости подкупольской? Иди, посиди в уголке. Вечером пойдёшь за баландой. Выздоровеешь — отработаешь.

Глава 4. Школа Подкуполья

— Прочитай этот абзац, Гуг, — сказал Мэтхен.

— «И он разросся, этот парк, и стал любимым местом отдыха для взрослых, а для молодёжи он был даже не местом, а самой жизнью в пору её юного цветения, он рос вместе с ними, был юн, как они, но его зелёные кроны уже шумели на ветру, и в солнечные дни там уже было тенистои можно было найти таинственные укромные уголки, а ночью, под луной, он был прекрасен, а в дождливые осенние ночи, когда опадал мокрый жёлтый лист, виясь и шурша во тьме, там было даже страшновато, в этом парке».

Читал, и не по слогам, а с выражением, крошечный мохнатый человечек с высоколобой, яйцеподобной головой. В нём было сантиметров шестьдесят, не больше. Человечка звали Великан Гугнява, было ему уже пять лет, и Мэтхен не сомневался, что больше он не вырастет. Но Гугнява, хоть и пришёл в школу недавно, оказался из самых способных учеников. Он водил крошечным пальчиком по ветхим страницам, и слова старинной книги оживали, превращаясь в кровавое и героическое сказание. Малышня слушала, затаив дыхание: им открывался пугающе-огромный, но чудесный и яркий мир. Кажется, сделай лишь шаг, и покинешь унылое, загаженное Подкуполье.

Но ох, как непрост этот шаг. И раз за разом Учителю Эду приходится отвечать на вопросы:

— А что такое этот парк? Он как то Чудовище, что позавчера на окраине заметили?

— А почему они зелёные, когда все листья чёрные?

— А что такое эти кроны, и почему они шумели на ветру?

— А что такое луна? А правда, что она из замёрзшего пойла состоит?

— А почему листья жёлтые, когда они зелёные были, и почему они опадают?

Столько вопросов — на один небольшой абзац. А сколько их будет, когда перевернётся последняя страница найденной в развалинах книжки? Когда освоившие чтение прочитают и другие книги? Не просто раскрыть ворота в другой мир тем, чьё настоящее — чёрная слизь, свинцовый смог и налакавшиеся у краников до изумления родители. Тем, у кого нет ни будущего, ни прошлого, одно лишь уныло-однообразное вечное настоящее.

И всё-таки Мэтхен не жалел о своём решении. С помощью Петровича они находили развалины, разбирали их, вытаскивали крошечные квадратики потемневшей, хрупкой бумаги — и читали, жадно пытаясь узнать об окружающем мире. Для Мэтхена это стало суровым экзаменом: не просто человеку, в глаза не видевшему бумажную книгу, понять, что с ней делать, как правильно держать, в каком порядке перелистывать страницы… А когда дочитал найденный в руинах учебник истории, он понял, что и его знания никуда не годятся: одно дело чьи-то досужие пересказы, а другое — первоисточники. Учились дети Подкуполья — но не менее напряжённо, хоть и неявно, учился и он сам.

Да, тут была Страна. Даже не одна, а много стран, живших в мире и дружбе, одной семьёй. Семья эта рассыпалась мелочными дрязгами, все вцепились друг другу в глотки в попытке стать чуть богаче соседа — и в итоге оказались тут. В Подкуполье. Не всегда рассказывать историю было приятно. Но он не лгал. Надо, чтобы они знали не только о славе, но и об ошибках предков. Только тогда они их не повторят. И, быть может, ещё сделают Подкуполье по-настоящему своей страной.