Вслепую (СИ) - "ViolletSnow" Страница 26

— Тебе… больно? — испуганный голос вызывает большее волнение, чем едва заметная тяжесть внизу.

— Нет… почти нет, — говорит она, слегка двигаясь под ним, не желая, чтобы он прекращал.

Шелестящие слова — умиротворяющие, как и всегда, сказанные так вовремя — проникают в самое ухо, и тело, секунду назад напряженное от боли, расслабляется, впускает Оминиса в себя. Становится податливым, подстраивается под него, готовое выгибаться навстречу. Он сплетается с ней по-змеиному близко, сильнее прижимает к траве, медленно скользит внутри, ищет в полумраке её губы. Течет и двигается как древнее волшебство, пульсирует неоспоримой силой, которая накатывает приятными волнами. И Элис позволяет себе потерять голову, утонуть в его бархатной власти, абсолютной и безоговорочной, в его вкрадчивом шепоте, сладостных стонах и змеиных ласках.

Окружающий мир — тот, что вне их пространства, заполненного серебром и зеленью — окончательно смазывается, плывет, растворяясь в тихом шипении Оминиса, пока Элис сжимается вокруг него. Единение уже давно связало их, ширилось с каждой раскрытой тайной друг перед другом, но в этот момент затопило собой окончательно.

Туман полудремы приходит неожиданно, поспешно укутывает в покрывала приятной усталости. Оминис выпускает Элис из своих объятий, ложится рядом, но тут же льнет, ищет её ладонь, чтобы переплести со своей. Окончательно догоревшие сумерки, уступают место густеющему мраку, но все это едва заметно из-за листьев, укрывших их со всех сторон. Отблески травы отражаются от их все еще разгоряченных тел, словно сияют маленькими звездами, и Элис думает, что согласилась бы провести так вечность — только они вдвоем, посреди мягких бликов и цветов. В окружении магии, которую они сплели вместе.

========== Персиковый дом ==========

Комментарий к Персиковый дом

Знаю, что в этот раз вам пришлось ждать довольно долго. Простите, я морально умерла после той главы.

Эстетика к прошлой части - https://vk.com/violletworld?w=wall-127222944_136

Персиковая бумага неприятно шуршит в руках, впивается в кожу, будто пропитанная мельчайшими осколками стекла. Всего несколько строк, переворачивающих мир с ног на голову. Отец ждет её на пасхальных каникулах. Ждет… чтобы она ознакомилась с брачным контрактом. На днях ей исполнилось семнадцать, и, вероятно, подарок в виде будущего мужа он считает достаточно привлекательным. Элис со злобой бросает столовые приборы на тарелку, резко вскакивает, не замечая, как подходит Оминис.

— Что такое? — удивленно спрашивает он.

— Позавтракай без меня, мне надо пройтись.

Она почти выбегает из Главного зала, хлопая тяжелыми дверьми, мнет письмо, режет до крови пальцы его острыми краями. Песочные часы в холле будто издеваются над ней самим существованием времени. Всего два месяца спокойствия, два месяца почти безмятежного счастья, за которые она успела остыть в своей ненависти: к отцу, к семье, к прежней жизни. Да она вообще попросту забыла о них. И как теперь она должна сказать обо всем Оминису?

— Элис, постой, — он нагоняет её почти на спуске к Черному озеру — на лодочной станции будничным утром никого не бывает — перескакивает ступеньки, и она решает подождать его: лестница достаточна крутая, чтобы свалиться с нее даже зрячему.

— Мы же договорились, что будем решать всё вместе. Что ты не будешь скрывать от меня что-то, как бы больно это ни было.

Вместо ответа она молча протягивает письмо, пусть прочтет.

— И что? — он проводит палочкой по строкам и как-то спокойно сворачивает и без того помятую бумагу.

— Действительно, что? — отчаянье в голосе сдержать не удается. — Что мы будем делать дальше, Оминис? Сегодня письмо прислал мой отец, завтра такое же получишь ты. Мы не сможем вечно игнорировать их.

— Ну во-первых, — Оминис берет её ладонь в свою и тянет вниз по лестнице, — мой отец сейчас слишком занят новой женитьбой Ксантиса, а затем есть еще Марволо. Я его буду интересовать в последнюю очередь. Во-вторых, будем решать проблемы постепенно. И для начала нужно спросить, чего хочешь ты?

Он останавливается на одной из площадок, с которых открывается невероятный вид на озеро, притягивает к себе, обнимая сосновым лесом, можжевеловой сладостью и своей уверенностью. В этот момент хочется только свистнуть Крыланну, взмыть в небо вместе с Оминисом и улететь далеко-далеко. Чтобы не было никаких Морганов и Мраксов, лишь они вдвоем, не скованные бессмысленными обязательствами своих семей. Она желает быть только с ним. Так сильно, что могла бы навсегда вычеркнуть всю прошлую жизнь, но дело не только в этом. Отец — сам ни на что ни годный — мог проявить свое «могущество» только в одном: в подавлении Элис, и прежде она никогда не была достаточно сильна, чтобы возразить ему.

— Хочу выбирать сама, — говорит она твердо. — Что мне одевать, как колдовать и кого любить. Но отец ни за что не захочет слушать меня. Это не будет мирным способом, — Элис уверена, что и с мистером Мраксом выйдет так же, но сейчас и впрямь не время думать об этом. — Что бы ты сделал на моем месте?

— Предложил бы сбежать вместе со мной, — он улыбается, как если бы это было настоящей глупостью. — Прежний я именно так бы и поступил, ведь я уже пытался однажды. Бросить все и уехать туда, где нас никто не знает, начать новую жизнь, пусть и не ту, что мы привыкли вести. Но ты научила меня сражаться и защищать то, что дорого. Поэтому мы должны хотя бы попытаться. Заставить его послушать.

— Мы?

— Ты же не думаешь, что после всего, я смогу отпустить тебя одну к Морганам? — он легко проводит пальцами по её шее, осторожно целует. — Хочу быть рядом, когда ты снова встретишься с ним.

В руках Оминиса, вблизи огромного озера, чье безмятежное спокойствие сродни его собственному, Элис чувствует себя почти в безопасности. Некоторые раны ему и впрямь удалось залечить — терпением и нежностью, настойчивостью и чуткостью. Может, и отец её послушает? Она целует Оминиса в ответ, позволяя ненадолго отпустить все тревоги, подставить лицо прохладному ветру, полного запахов цветущей по берегам вишни и свежескошенной травы. Но тут же распахивает глаза, вспоминая, что завтрак прошел, и они здесь уже довольно давно.

— Оминис, мы опоздаем на занятия по трансфигурации, — Элис беспокойно оборачивается к замку, нависающему над ними.

— Правда? — он делает невинное лицо, будто даже не слышал о таком предмете, а потом озорно улыбается, притягивая её еще ближе. — Значит, придется миссис Уизли хоть раз в жизни отчитать нас за настоящий проступок.

***

Конечно же, мистер Морган зол. Элис читает его скрытую за мягкими полуулыбками агрессию с самого порога, когда его фигура показывается вслед за служанкой. Он оглядывает сначала её, а потом куда более тщательно Оминиса, о чьем визите она предупредила прямо перед приездом. Понимая, что он слепой, отец даже не пытается скрыть надменное выражение на лице. Он не знает, как себя вести, протянуть ли руку, кивнуть ли головой, вместо этого приветствует одними словами — сухими, как осенние листья. И все же не может позволить себе скандал незадолго до ужина, да еще и после того, как слышит фамилию неожиданного гостя. Просит слуг подготовить комнату. Все это сильно напоминает первый визит к Мраксам, только теперь они с Оминисом поменялись местами.

Элис не ступала в этот дом с самого лета, и теперь чувствует головокружение от навалившейся приторности, висящей в воздухе. В замке потомков Слизерина воздух густой и тяжелый, но среди широких комнат цвета пудры дышать и вовсе невозможно. Окна от самого пола пропускают закатный свет, затапливающий все вокруг, будто кричат, что им нечего скрывать. Вранье напоказ — углы здесь куда темнее, чем у Мраксов, только залиты персиковым сиропом, оштукатурены бежевым, украшены поддельным золотом и не менее поддельными улыбками.

Быстро поздоровавшись с матерью и сестрой, прибывшей со своим женихом, Элис спешит подняться наверх. Её старая комната после длительного отсутствия кажется совсем чужой — пустой клеткой, кукольным домиком, из которого она давно выросла. Порядок в ней настолько идеален, что Элис с трудом подавляет желание разбить вдребезги какую-нибудь вазу или зеркало. К великому облегчению, до ужина их никто не беспокоит. Впрочем с сестрой они никогда не ладили, а мать — блеклая тень, едва ли не сливающаяся с персиковыми обоями, — с самого детства, с того раза, когда в доме пришлось починить каждое стекло, избегает её.