Путь на восток (СИ) - "Эфемерия" Страница 29

Могло быть иронично, не будь это… так мучительно больно.

На негнущихся ногах я подхожу ближе к нему — а потом конечности отказываются меня держать, и я безвольно падаю на колени рядом с распластанным телом.

Новый поток воспоминаний обрушивается на меня многотонным грузом, проклятым ураганом пятой категории, гребаным сокрушительным штормом, сметающим жалкие остатки моего самообладания ко всем чертям.

Когда мать впервые продемонстрировала мне орущий свёрток и с гордостью объявила, что теперь у меня появился младший брат, я не ощутила ничего, кроме раздражения. Морщинистое красное личико в обрамлении чёрных кружавчиков на детском чепчике не вызвало у меня ни капли тёплых чувств. А когда Пагсли оглушительно вопил дни напролёт, мешая мне сосредоточиться на сооружении паровой гильотины, я и вовсе испытывала неуемное желание задушить братца подушкой. И даже однажды попыталась привести план в исполнение — но помешал отец, невовремя вошедший в детскую.

А потом Пагсли подрос, начал ходить и с завидной регулярностью вносил хаос в идеальный порядок моих вещей. Разумеется, я мстила — и мстила изощрённо. Подкладывала ему в кроватку дохлых крыс, специально забиралась в шкаф, чтобы пугать его по ночам и даже как-то раз подставила ему подножку, когда брат спускался по лестнице. Он кубарем скатился вниз, шлепнулся на задницу — и впервые в жизни не заплакал. Неловко поднялся на ноги, отряхнул свои нелепые шортики и засмеялся, глядя на моё выражение лица, полное ледяной ярости.

И с тех пор холодная война в нашем доме прекратилась.

Оказалось, что Пагсли очень интересна таксидермия — и хотя созданные им чучела получались крайне уродливыми, он всегда с удовольствием помогал мне, с готовностью протягивая тупоконечные ножницы или кронциркуль.

А потом мы обнаружили в подвале дома множество пыточных инструментов — и поочередно испытывали их друг на друге. Хотя в основном, в роли испытуемого оказывался младший брат. Иногда он хныкал и боялся — и тогда я раздражённо шипела сквозь зубы, что убью его, если он немедленно не заткнётся.

Помнится, я довольно часто обещала Пагсли разделаться с ним самым жестоким образом.

Но никогда даже не могла предположить, что это случится на самом деле.

Что однажды угрозы придётся воплотить в реальность.

Что однажды я действительно выпущу пулю ему в лоб.

Что… я и правда его убью.

По моим щекам беззвучно стекают мокрые дорожки слёз — их так много, что я уже чувствую солоноватый вкус на губах.

Последний раз я плакала в шесть лет, когда случайно встреченные мальчишки раздавили на велосипеде моего скорпиона. Но боль от потери домашнего питомца и близко не сравнится с тем, что я ощущаю теперь. Словно в груди медленно разливается концентрированная серная кислота, беспощадно выжигая внутренности и оставляя кровоточащие раны, которые уже никогда не заживут целиком.

Это не фигура речи. Это действительно физически больно — каждый вдох даётся с трудом, словно лёгкие отказываются выполнять свою прямую функцию. В грудной клетке появляется жжение как при стенокардии.

Наверное, это паническая атака или вроде того… Не знаю. Наплевать.

Не совсем отдавая отчёт в собственных действиях, я протягиваю руку к мёртвому брату и касаюсь пальцами его изрядно отросших волос цвета воронова крыла — ещё одно доказательство, что Пагсли был жив долгое время после начала эпидемии. Обычно мягкие пряди сейчас кажутся жёсткими и сухими, словно шерсть одного из чучел, которыми в изобилии была заставлена моя комната.

Oh merda, ну почему мы с ним не встретились раньше? Почему это случилось уже после того, как он оказался заражен неизлечимым вирусом?

— Уэнсдэй… — едва чувствую, как мои плечи осторожно сжимают ладони Торпа. — Нам надо уходить. Пожалуйста, пойдём со мной.

Я не отвечаю.

Не могу ответить из-за колючего комка, застрявшего в горле — кажется, если я попытаюсь произнести хоть слово, то просто начну истерически рыдать.

— Ты всё сделала правильно… — хренов герой усаживается прямо на грязный пол позади меня. Его ладони скользят вниз по моим дрожащим плечам, невесомо ложатся на талию. А секундой позже я чувствую тёплое дыхание чуть выше выступающего шейного позвонка. И едва ощутимое мимолётное прикосновение горячих губ. Невольно вздрагиваю, но не отстраняюсь. Больше не могу найти в себе сил, чтобы его оттолкнуть. И наконец слышу тихий шёпот. — Теперь никто не сможет причинить ему боль. Он обрёл покой.

Странно, но непрошенное вторжение в личные границы не вызывает привычного раздражения. Может быть, я сейчас просто не способна испытывать никаких чувств, кроме щемящей боли. А может быть, мне и вправду становится чуть легче — совсем немного, едва ли на сотую долю, но всё-таки легче — от осознания, что рядом со мной есть неравнодушный человек?

И не один. Кудрявый миротворец усаживается на корточки рядом со мной и аккуратно забирает из дрожащих рук автомат.

И даже Вещь по-своему пытается выразить поддержку — кладёт широкую треугольную голову мне на колени и жалобно скулит, глядя снизу вверх своими глазами-бусинами.

— Давай уедем отсюда, ладно? — мягко, но настойчиво повторяет Ксавье и чуть крепче стискивает мою талию, пытаясь заставить меня подняться на ноги.

Он прав. Я прекрасно это понимаю.

Задерживаться здесь надолго слишком опасно — твари могут появиться в любой момент, и мы рискуем разделить незавидную участь моего брата. К тому же, нельзя забывать о главной цели нашей вылазки в Макино-Сити.

Но тело отказывается подчиняться разуму.

Я совершенно не способна сдвинуться с места. И не способна оторвать взгляд от безжизненного лица Пагсли.

Oh merda, я ведь даже не смогу его похоронить. Он навсегда останется здесь — на грязном кафельном полу безликого супермаркета в окружении рассыпанных батончиков Твинки.

— Прошу тебя, пойдём, — хренов герой поднимается на ноги и настойчиво тянет меня за собой.

Я подчиняюсь словно на автопилоте, абсолютно не контролируя движения собственных конечностей. Покорно позволяю вывести себя на улицу, будучи не в силах оказать даже минимальное сопротивление — только постоянно оглядываюсь назад, хоть и знаю, что в этом нет совершенно никакого смысла. Никакая сила в этом мире не вернёт мне семью.

Но когда мы оказываемся за пределами злополучного супермаркета, рациональное мышление понемногу берёт верх над бушующим океаном душевной боли.

Я даже нахожу в себе силы дёрнуть плечами, чтобы сбросить руки Торпа и приблизиться к водительской двери внедорожника.

Но меня неожиданно опережает Галпин.

— Ну уж нет, — твёрдо заявляет кудрявый миротворец, отрицательно мотая головой. — Ты не поведёшь машину в таком состоянии.

— Тай прав, — тут же соглашается хренов герой и снова вцепляется в мою руку повыше локтя, не позволяя сесть за руль.

Мне хочется ответить что-нибудь привычно колкое и резкое, но разум словно парализован — в голове совсем нет мыслей. Неопределённо пожав плечами, я молча забираюсь на заднее сиденье, жестом подозвав к себе пса. Вещь сиюминутно кладёт голову мне на колени, я запускаю пальцы в жёсткую спутанную шерсть на загривке и устало прикрываю глаза.

Но образ мёртвого брата словно отпечатался на внутренней стороне век, словно въелся в мозг калёным железом — боль накатывает с новой силой, а по щекам снова начинают катиться слёзы.