День, в который… (СИ) - Некрасова Екатерина Страница 3

На гауптвахте Маллроу посадили в одиночку. Во избежание.

Словом, все это было очень мило, и Элизабет… миссис Тернер… словом, Элизабет звонко хохотала, слушая эти истории из гарнизонного быта — собственно, это ее заступничеству рядовой Маллроу был обязан тем, что хоть иногда покидал гостеприимные стены гауптвахты, — но… Разумеется, стоя на краю могилы, впору было бы заскучать и по рядовому Маллроу и даже по Уиллу Тернеру, а перспективу принесения Элизабет свадебных поздравлений ощутить прямо-таки усладой для души, — но за последние часы командор осознал, что на такое его, пожалуй, не сподвигнет никакая угроза жизни.

…Лежа под плащом на тростниковой кушетке, Норрингтон глядел в звездное небо за путаницей рваных снастей. Палуба так накренилась, что, дабы придать кушетке горизонтальное положение, под изножье пришлось подставить пустой ящик. В трюме «Лебедя» матросы, сменяя друг друга, откачивали помпами воду — и все же было ясно, что судну недолго оставаться на плаву.

Покачивался на ветру обрубленный канат. Под бортом плескалась вода. Чмокала, хлюпала, булькала; стучала в борт обломками досок. Будущее было скрыто мраком тропической ночи.

— Командор! Командор!

Его трясли за плечи и кричали в ухо; Норрингтон вскочил, не успев ничего понять. Его вырвали из сна — того самого тяжелого сна, вынырнув из которого, чувствуешь себя оглушенным.

— Пираты!

Был рассвет. Блестела мокрая от росы палуба; отсырел плащ, которым Норрингтон укрывался. Немного было в эту ночь желающих спуститься во внутренние помещения корабля.

Команда столпилась на корме — ежились от холода, терли заспанные глаза. Всю ночь неуправляемый «Лебедь» несло течением, и, удаляясь от Ямайки, он опасно приблизился к испанским берегам Эспаньолы. Англичане имели все основания опасаться встречи с испанскими военными судами, — но пираты… Впрочем, последние частенько приближались к Санто-Доминго, служившего для нагруженных сокровищами Нового Света галеонов одним из перевалочных пунктов на пути из Порто-Белло в Испанию.

Чужой фрегат всего в полумиле от «Лебедя» казался силуэтом на фоне зари — не слишком большое, но удивительно изящное и пропорциональное судно… и, судя по обводам, весьма быстроходное…

— Клянусь Господом, — замирающим голосом сказал кто-то в толпе.

— Да, — против ожидания, командор не ощутил ничего. Удача, надо думать, сидела на земле, держась за вывихнутую ногу. — Это «Черная жемчужина».

Пиратский корабль шел по розоватому утреннему морю; он огибал «Лебедь» по широкой дуге, не приближаясь на расстояние выстрела. Пираты, несомненно, оценивали потенциальную добычу.

Добыча лежала на блюдце с голубой каемкой, поджатыми лапками к небесам.

— Мы не грузовые, — отчаянно засипел за плечом боцман О'Малли. — С нас и взять нечего…

Команда переглядывалась. Капеллан, некстати открывший рот для очередной гневной тирады, поспешно прикрыл ладонью предательски блеснувший золотой зуб.

Норрингтон отвернулся, дернул плечом.

— Возможно, у него найдутся лишние ядра. У Воробья счет к королевскому флоту… и лично ко мне. Вряд ли он позабыл прием, оказанный ему в Порт-Ройале.

Из-за моря выглянул краешек солнца — дорожка из огненных бликов легла на волны. Паруса «Жемчужины» осветились, став розовато-оранжевыми. Солнце горело на золоченых крышках пушечных портов.

Впрочем, порты пока оставались закрытыми.

Ушибленный локоть ныл. Довольно сильно — Норрингтон старался не шевелить правой рукой, и на перила (поцарапанные, с застрявшим в балясине чугунным осколком) облокотился левой. Разорванный рукав болтался на ветру; глядя в подзорную трубу, командор видел, что на «Жемчужине» тоже бОльшая часть команды собралась на палубе. А вот это, с длинными волосами… это что, женщина?..

И сам Джек Воробей собственной персоной, в свою очередь, глядел на него в подзорную трубу.

Худшее стечение обстоятельств командор вообразить затруднился.

Потом до него дошло, что негритянка в мужской одежде машет рукой («Нам?..») и что-то кричит. Воробей обернулся к команде, махнул рукой, — с «Жемчужины» заорали хором. Один из пиратов, слишком перегнувшись через фальшборт, едва не свалился в воду.

Скрипя, покачивалась палуба под ногами. Скрипели снасти. Ныл локоть. На «Жемчужине» двое матросов, наваливаясь, выбирали фал, — пополз вверх бьющийся на ветру сигнальный флажок.

— Они предлагают помощь, — сказал боцман.

Норрингтон обернулся. За ним стояла его команда — и под его взглядом на опухших лицах меркли появившиеся было неуверенные улыбки. А выглядела команда «Лебедя» отнюдь не боеспособно: подбитые глаза, потеки плохо смытой копоти, засохшие ссадины… Солнце позолотило повязки в кровяных пятнах. А вон тот и вовсе едва стоит — не наступая на левую ногу; засохли на щеке извилистые кровяные струйки… А вон там, под парусиновым навесом, лежат те, кто стоять не может, — там охают и бредят, и скрипят зубами…

Вся надежда была на то, что экипаж «Лебедя» не было никакой нужды обманывать — абордажной команде стоило опасаться разве лишь того, что едва ковыляющая по волнам беспомощная посудина затонет, не выдержав веса лишних людей.

Впрочем, в глубине души Норрингтон верил, что пиратская подлость не знает пределов. С другой стороны, Воробей — тип очень странный; возможно… Спас же он Элизабет… мисс Суонн. Миссис Тернер. Не важно. Спас, рискнув жизнью, едва не угодив на виселицу… как ни крути, получается, что именно за это. Да и самого Тернера, если уж на то пошло…

В этот момент он искренне верил, что сам лично предпочел бы утопиться, лишь бы не быть ничем обязанным Джеку Воробью.

На буксирном канате сверкали брызги. Ветер обдавал лица горько-соленой водяной пылью; с палубы «Лебедя» на Норрингтона смотрели.

Он был единственным, кого взяли на борт «Жемчужины». Вернее, от него попросту потребовали, чтобы он перешел на «Жемчужину»…

— …Вы потеряли парик, командор, — Воробей был в своем репертуаре. Даже то, как он произносил это «командор» — игриво растягивая «о»… Грязные смуглые руки в засаленных обшлагах камзола мелькали перед носом Норрингтона — пальцы, серебряный перстень с черепами и черным камнем… — Впрочем, вы правы. Он вам не шел. Так гораздо лучше, — немытая пятерня вдруг оказалась так близко, словно всерьез собралась потрепать Норрингтона по стриженым волосам.

Тот перехватил запястье — опустил эту руку. Сказал с нажимом:

— Я буду признателен, если вы воздержитесь от комментариев по поводу моей внешности.

— О… — Воробей пожал плечами. И снова перемена была мгновенной — и улыбка исчезла, и уже не насмешливо, а совершенно серьезно смотрели темные глаза. Впрочем, и эта сугубая серьезность показалась Норрингтону бутафорской. «Проклятье, да он издевается!»

Воробей стоял перед ним, одной рукой держась за ванты. И смотрел, чуть склонив голову к плечу… смотрел…

«Или нет…»

Новая мысль пришла некстати; впрочем, вопрос этот давно не давал командору покоя. Накрашенные, несомненно накрашенные же глаза… и ресницы накрашенные… «Не может быть». Командор моргнул. «Ну накрашенные же! Или я с ума сошел?»

Теперь Воробьева голова была гордо вскинута.

— Тогда к делу! Я полагаю, вы поймете меня, — и — снова перемена: голос вкрадчивый, и сложенные ладони прижаты к груди, и будто в самом деле извиняется, — если «Жемчужина» не станет приближаться к Порт-Ройалу. — Заговорщицки понизив голос: — Мы оставим вас милях в двадцати от берега… а дальше вы уж как-нибудь доберетесь своим ходом. (Развел руками; зубы блеснули в ухмылке.) Вы так удачно отвлекли от нас испанцев, командор!

Зависла пауза; кричали чайки над мачтами, плескалась вода за бортом. Темные глаза смотрели. «Проклятье, это не человек, а хамелеон какой-то…»

— Я должен выразить вам благодарность, — ровным голосом сказал Норрингтон. — От своего имени… и от имени моих людей. — И не удержался-таки: — Разумеется, в том случае, если ваши благие намерения не таят под собой какую-нибудь новую подлость.