GrayOwl - Замок Эйвери Страница 30

- Хорошо. Illamento dominum nova!

Появлется Линки, я с трудом узнаю его - он весь в синяках, застарелых и новых, ссадинах, а на сорочке виднеются пятна засохшей крови.

- Добрый Хозяин опять спасает Линки от злого оборотня! Линки так благодарен, Линки больно, Линки еле живой, - плачет эльф, закрывая мордочку нескладными трясущимися руками…

У меня в животе и груди появляется ком какой-то неотвратимой, неизбежной пустоты и отчаяния, весь мир мгновенно ломается и крошится на мелкие, как те жалкие останки кальяна после смерти Гарри, кусочки, превращающиеся в пыль. Я в изнеможении, не желая верить в произошедее, вцепляюсь в край стола и начинаю медленно падать, когда чьи-то сильные горячие руки обнимают меня и усаживают на стул, обхватив грудь.

- Рем?

- Блейз, лю-би-мый, -«пропевает» своё незменное тот.

Не бойся - твой Рем далеко и не причинит нам боли, мы будем жить с тобой в любви и согласии, пока… смерть не разлучит нас.

Я мгновенно прихожу в себя от этих проникновенных слов, сказанных так нежно и… обречённо.

- Блейз, что ты такое говоришь, ты же предлагал отношения совсем другого толка!

Он встаёт, обходит стол, опирается на него тяжело и говорит спокойно:

- А знаешь, Сев, я передумал. Я хочу всегда чувствовать тебя рядом - ты приворожил меня красой очей, ну, и всё такое, что принято говорить, когда признаёшься в любви. Вот только я ни разу в жизни не признавался никому в любви, веришь?

- Даже невесте?

- Даже Персуальзе. Просто это казалось ненужным - мы же с пелёнок помолвлены, так какой смысл говорить о любви, если её не чувствуешь? Она поняла меня, и мы дружно зажили и прожили так девять месяцев, из которых восемь она была беременна. Нам нравился запретный плод, которого мы вкусили - разделённого чувства, желания заниматься сексом. Но это была не любовь - и она, и я это понимали.

- А Клодиус?

- О, Клодиус не стал тратить время на ухаживание. Мы переспали с ним в первую же ночь после утреннего знакомства за чашечкой кофе в ресторане отеля, в котором, как оказалось, жил и он.

- Знаешь, ведь есть ещё и тинктура…

- Знаю, - говорит Блейз грустно. - От того и печалуюсь - ведь наш союз не продлится долго…

- Я не понимаю тебя.

- Тот, любовник Фаджра, вскоре умер - тинктура оказалась сильнее любви.

- Но это же не значит, что и ты умрёшь.

- Ладно, уговорил, считай сказанное о Фаджре шуткой. Ведь так легче, правда?

- Правда, - механически поторяю я за Блейзом, а сам думаю - что станется с сошедшим с ума Ремом?! Ведь теперь, после явления Линки, стало очевидно, что ярость и жестокость Рема не исчезли, а, значит, в Школе его не оставят, а поместят, в лучшем случае за мой счёт, в отделение для душевнобольных в Мунго. В палату, обитую войлоком… Его тинктура испортится, а, значит, и моя тоже - сумасшедствие, пусть и в более лёгкой форме, которую непосвящённые будут принимать за странности, но мне-то от этого не легче - ведь я люблю Рема, но не знаю, как ему помочь… Философский камень!

- Северус, ты, конечно, большой специалист в Великой Алхимии, но эта задача не для тебя. Ты не настолько гениален, признайся.

- Знаю, но я должен попытаться разгадать эту загадку!

- Вспомни слова Блейза о тайнах мироздания, открывающихся тем, кто ступил на «неверный путь»!

- Но… это значит, я должен буду изменять Рему до тех пор, пока…

- Да, и это - единственный для тебя способ разгадать тайну философкого камня, а потом, наяву, воссоздать его.

- Но… я не могу так подло поступать.

- Ты же любишь Блейза. Сейчас. Так воспользуйся им.

- Воспользоваться любовью волшебника?! Да что ты такое говоришь! Он ведь не игрушка.

- Да, он искренне любит тебя и оттого скоро умрёт, как умер Яким ибн-Хасри, любовник Фаджра ибн-Наури.

- Откуда… тебе известно имя любовника? Ведь Блейз не называл его.

- Я промолчу.

- А я, я обойдусь.

Глава 11.

Я возвращаюсь к реальности - передо мной на одном колене стоит Блейз и пристально всматривается в глаза - что он там увидел?

- Блейз, я… не готов к… серьёзным отношениям с тобой. Пока. Прости. Но это не значит, что я отказываюсь от твоей любви.

- Всё или ничего…

- Ниче… всё, Блейз, всё, как ты хочешь.

- Тогда прими этот перстень, - он протягивает мне старинное фамильное украшение с надписью на итальянском.

Я успеваю прочесть: «il properito della ZABIGNO» готическими буквами.

- Откуда у тебя здесь оказался этот перстень? - спрашиваю я с недоумением.

- Я просто призвал его из английского поместья - это не так далеко от Лондона.

Протягиваю к нему руку.

- Осторожно, он ещё горячий.

- Тогда почему ты так спокойно держишь его?

- Ты, наверное, забыл, но я - маг стихии Огня. С её помощью я и призвал его.

- Я забираю перстень, - говорю я властно, ибо негоже стихийному магу бояться волшебства Огня, - отдай.

- Учти, взяв его, ты закрепляешь наш союз. Ты готов к этому, Северус Снейп?

- Готов, - произношу я, а в голове мечется мысль: «Что же ты делаешь, Северус?!», но я подавляю её… и забираю, действительно, тёплый перстень.

- Что мне делать с ним теперь и что дать тебе взамен? У нас в роду не было фамильных драгоценностей - мужчины чурались их.

- Просто носи его. А взамен ты отдашь мне пол-пинты крови, и я выпью её.

- Что ещё за варварство?

- Это кодекс семьи Цабиньо, вот и всё.

- Почему я должен верить тебе? - сдаюсь я.

Блейз поднимает ко мне лицо, и я вижу, насколько оно прекрасно, и эти ярко-зелёные, нет, таких ярких глаз не может быть у человека, а в них плещется безбоязненное, открытое желание.

Я наклоняюсь и целую его в улыбающийся рот, который тут же смыкается и дарит мне ответный, такой жаркий, жадный поцелуй…

Вечером мы аппарируем, наплевав на все приличия в знакомый мне супермаркет - здесь прохладно и пахнет свежевыпеченным хлебом. Я взял с собой кругленькую сумму фунтов и хочу потратить их с шиком - мы набираем тигровых креветок, разнообразные изысканные салаты и много того самого хлеба, масло и несколько видов джемов, копчёную курицу и нарезанную тонкими ломтями слезящуюся ветчину. Чай и кофейные зёрна у меня в доме есть. Совершив покупку, мы обнимаемся на глазах изумлённых магглов, хорошо знающих меня и Рема, и аппарируем. К чёрту магглов, эту грязь под ногами!

… Мы насыщаемся, поминая добрыми словами тех самых магглов, которых я при аппарации грубо послал к чёрту. Линки я заранее полностью вылечил и даже свёл следы синяков и ссадин. Он приготовил много вкусной еды из принесённых запасов. За это я внутренне ему очень благодарен, но, разумеется, молчу. Наевшись и напившись хорошего чая, мы идём в сад, я без зазрения совести предлагаю ему посидеть в наших с Ремом развилках, он уверенно взбирается на место Рема, а у меня в душе вдруг холодеет от предчувствия беды, нескорой, но неотвратимой.

Я отгоняю мрачные мыли, предлагая Блейзу выпить, он соглашается на «Двухголового дракона», я следую его примеру, призывая жестом бутыль, так и оставленную в столовой, и два стакана, протягиваю ему полный, а голос предательски дрожит, когда я произношу обычное:

- Смотри, не пролей.

- Постараюсь, - смеётся Блейз и, взяв его, сразу отпивает большой глоток.

- Да ты мастер пить.

- Не то, чтобы мастер. Но умею.

Так почитай мне стихи, Сев. Помнишь, ты обещал?

- Я лучше пою тебе старофранцузскую балладу. Вот, послушай:

La douce voiz du louseignol savage

Qu`oi nuit et jour cointoieret tentir

M`adoucist si le cueret rassouage

Qu`or ai talent que chantpour esbaudir;

Bien doi hanter pluis qu`il vient a plaisir

Cele qui j`ai fait de cuer lige homage;

Si doi avoir grant joie en mon corage,

s`ele me veut á son oez retenir.

Onques vers li n`eu faus cuer ne volage,

Si m`en devroit pour tant mieuz avenir,

Ainz l`aim et serf et aour par usage…

- Прошу, переведи, - звенит голос Блейза в наступившей тишине.

Столь сладок голос соловья лесного, -

Он день и ночь трепещет и звенит, -

Что дух мой услаждён и весел снова,

А радость вмиг желанье петь родит.

Я должен песнь сложить, что ублажит

Ту, коей век быть верным дал я слово,

Коль дама взоры прочь не отвратит.

Ни тени легкомыслия пустого

Не допускал я, не таил обид,

Её люблю, служу ей образцово,

Но образ мыслей от неё мой скрыт:

Краса её мне очи столь слепит,

Что не могу я произнесть ни слова,

Столь манит вид лица её простого,

Что дух мой от смущенья прочь летит…

- Да, ты точно бисексуал, - заявляет уверенно Блейз, иначе бы не стал заниматься переводами куртуазных стихов о любви к Прекрасной Даме. Но поёшь ты великолепно. Лучшего изложения средневековых, достаточно сложных в исполнении, баллад я, пожалуй, не слышал.

Да и перевод очень хорош. Как ты догадываешься, я с большим трудом понимаю нюансы старофранцузского, но в целом могу понять, о чём или ком идёт речь. Литературный перевод для меня - вообще тайна, не постижимая никоим образом. А ты, Сев, справляешься. Так что это ты - «умничка», а не я.