Ты дышишь солнцем (СИ) - "dadagi" Страница 4

Девушка выкладывала на стол книги и свитки пергамента, черные строгие перья. Осторожно взяла в руки книгу Тома, которую тот отодвинул слишком далеко от себя. Собралась обойти стол, чтобы отдать, но замерла, читая раскрытую книгу. Том с внутренним стоном понял, что дальше всего от него лежала книга по темной магии, открытая на описании крестражей. Когда она протягивала ему книгу, в глазах девушки явно читался страх. И Том не выдержал, вспылил:

— Осуждаешь?

Та молчала, смотря на него со смесью ужаса и недоверия. Но все же сказала:

— Теперь я знаю, почему ты мне не нравился.

От такой честности Том даже опешил.

— Потому что изучаю темные искусства? — нахмурился он.

— Темные искусства изучают многие. Половина нашей семейной библиотеки посвящена этому. Но это… это не темные искусства.

— Что же это?

— Сумасшествие, — припечатала она.

— Сумасшествие — желать вечной жизни?

— Жизнь? Это не жизнь. Это существование. Прежде чем заниматься чем-то подобным, — Ната кивнула на ворох книг, — прочитал бы, что бывает с личностью при разрыве души.

Том замер. Ничего подобного он не читал, но она так это сказала, что он не удержался:

— Что происходит с личностью?

— А что бывает с человеком, который переживает что-то ужасное, ломающее его?

— Ммм… он становится безразличным ко всему? — предположил Том.

— Он ожесточается. И разрыв души — это боль сильнее насилия над телом. После такого не останется прежнего человека. Появится монстр, который не контролирует себя.

— Говорится, что убийство и так разрывает душу, почему же люди на войне не становятся монстрами?

— Потому что убийство не разрывает душу на части. Оно делает ее нестабильной. Душа — это хранилище самого светлого, что есть в нас. Наши мечты и надежды, любовь и дружба, сострадание. Убийство не может не отразиться на душе. Даже если убивают ненавистного человека, душа будет переживать. Она нестабильна. И тогда можно разбить ее на кусочки.

— Но может мне не нужны мечты и надежды? — хмыкнул Том, стараясь шокировать девушку-идеалистку.

— Тогда зачем ты этим заинтересовался? — нахмурилась она. — Бессмертием ради бессмертия? Тебе это нужно для чего-то. И после создания крестража ты забудешь, почему ты этого хотел. Ты станешь одержим.

— Откуда такая уверенность?

— У русских были большие проблемы с такими безумцами. Книг о том, что это такое, в библиотеке достаточно. О том, как защитники своего народа становились кровавыми убийцами. Крестраж убивает остатки человечности. И не важно кого ты убьешь для его создания — невинного ребенка, или осужденного на смерть убийцу. Иначе бы крестражи никогда не были запретны.

Девушка открыла свои книги и принялась писать эссе. А Том пораженно смотрел в пустоту. Он никогда не задумывался, что некоторые виды магии могут быть запретны не из-за человеческой жертвы, а… из-за безопасности, получается? Скрывая информацию о крестражах, никто не спасал жертв. Старались спасти тех, кто шел на убийство ради бессмертия… Почему он никогда не задумывался о подобном?

Разбирать свои бумаги сразу же расхотелось. Он метался между желанием обрести желанное бессмертие и словами Натали. Он хочет доказать свое величие, показать, как он силен на самом деле. Хочет, чтобы все знали, что даже смерть ему не страшна. Но в голове засели слова о безумии. Он уверен в себе, уверен, что сможет сохранить рассудок, сможет жить даже с крестражем… но почему-то не мог прогнать из памяти выражение брезгливой ненависти в глазах Натали.

Хорошо таким, как она! Не знают печалей и проблем. У нее есть семья, богатство, уважение. Ей легко рассуждать о морали и доброте. Она не знает всего того, что знает он. Да что вообще может знать девчонка, которая росла в таком обожании? Которой в честь поступления на Слизерин присылают огромную корзину свежей клубники. Просто потому, что она ее любит. И отец обменял эту корзину на книгу по волшебным растениям севера России конца семнадцатого века. Что значит для Долоховых бесценный фолиант, если любимица-Натали любит клубнику?

Мысли Тома нарушили пришедшие с тренировки друзья. Они устало падали на кресла, жаловались на ужасную погоду. Тони, вечно веселый Тони, тут же потребовал сестру их вознаградить прочтением чего-то бесконечно прекрасного. Натали красиво читала стихи. Понимать их не мешало даже незнание языка. Мимикой и скупыми движениями рук, а особенно голосом, она прекрасно передавала весь смысл. Даже Том, еще мгновение назад всей душой осуждавший девушку, благожелательно улыбался. Разумеется, Ната сдалась. Прикрыла глаза, перебрала в памяти сотни стихотворений… посмотрела с грустью, даже тоской, на Тома, и начала:

Его глаза — подземные озёра,

Покинутые царские чертоги.

Отмечен знаком высшего позора,

Он никогда не говорит о Боге.

Его уста — пурпуровая рана

От лезвия, пропитанного ядом.

Печальные, сомкнувшиеся рано,

Они зовут к непознанным усладам.

И руки — бледный мрамор полнолуний,

В них ужасы неснятого проклятья,

Они ласкали девушек-колдуний

И ведали кровавые распятья.

Ему в веках достался странный жребий —

Служить мечтой убийцы и поэта,

Быть может, как родился он — на небе

Кровавая растаяла комета.

В его душе столетние обиды,

В его душе печали без названья.

На все сады Мадонны и Киприды

Не променяет он воспоминанья.

Он злобен, но не злобой святотатца,

И нежен цвет его атласной кожи.

Он может улыбаться и смеяться,

Но плакать… плакать больше он не может.

Как это всегда происходит, на какое-то время их компания замолчала. Тони блаженно улыбался, остальные мысленно восхищались умением передавать смысл, Том же думал. Кажется, это стихотворение немного о нем. А может и нет. Она говорила о ком-то несчастном и одиноком.

— Что это, Ната? — все еще мечтательно спросил Тони.

— Гумилев. «Портрет мужчины», — улыбнулась брату Ната.

— Ты обычно выбираешь своих любимых Ахматову и Цветаеву.

Девушка неопределенно пожала плечами. Стихов она знала огромное множество. И большую часть прочесть вслух не могла. Приходилось каждый раз напрягать память — был ли издан этот стих? Быть может, Тони и не силен в русской поэзии, но вот Татьяна Долохова полностью разделяла любовь дочери к поэтам Серебряного века.

Не смотря на злость и нежелание принять правоту Натали, Том все же озадачился поиском книг по теме человеческой души. И немало удивился, что информации еще меньше, чем о крестражах.

— О душе? — удивленно посмотрела на него библиотекарь миссис Дрейк. — Этого не изучают в школьной программе, слишком уж… сложно в изучении. К тому же на английском языке информации мало.

Библиотекарь пошла по рядам, ища подходящие книги. Том шел за ней, принимая книги с названиями, где вообще мало что намекало о теме души.

— Основные исследования души проводили русские. Хотя есть еще исследования древних греков… но это, в основном, философские трактаты. Я бы вам посоветовала обратиться к приезжим. У нас сейчас много русских, кто-то же должен был перевезти семейную библиотеку.

Том с недоумением рассматривал пять выданных книг. Тонкая брошюра «О душе, разуме и магии», большой справочник по магическим практикам, теория анимагии, критика темных ритуалов и огромная книга по типам творимых чар.

— Это все, где упоминается душа, — сочувственно призналась миссис Дрейк. — Не надейтесь на эту маленькую брошюру, там больше рассказывается о маге и магии. А вот в магических практиках и в теории анимагии есть небольшое разъяснение души. В общем, разберетесь.

Том рассеянно расписался в формуляре. Он сомневался, что сможет найти в этих книгах что-то необходимое. Кажется, придется просить Долохова одолжить несколько книг. И перевести их. Но, а пока с недоверием вчитывался в строки, меняющие все.