Сергей Волков - Лёд и пламень Страница 6

Маруся выставила ладонь, и на нее лег серебристый кролик.

— Моя не надо заяц. Моя не нрафится заяц. Моя ходить Маруфя. Так гофорить Мам-ефа!

— Я поняла, — Маруся убрала кролика в карман и прислушалась к ощущениям. Наличие двух предметов пока вроде бы никак не сказалось на ее самочувствии. — А куда должна «ходить Маруфя», Мам-ефа, случайно не сказала?

— Гофорить, — снова кивнул Уф. — Мам-ефа гофорить: Маруфя и Рыфик ифкать другой проход на фоздух…

— Линзу?

— Уф… Маруфя и Рыфик ходить далеко. Там! Хифина мертвый челофека, рядом другой проход на фоздух. Уф, уф… Ходить?

— Ходить, — Маруся пригладила волосы и протянула ёхху руку. — Обязательно надо ходить, Уф.

Эпизод 3

Когтерукая смерть

Арктика, Абиссинская пустыня,

тот же день

Маруся догадалась, что Уф называл «проходом на фоздух» линзу перехода и сначала подумала, что мама решила вернуть ее. Но поразмыслив, она поняла, что речь идет о другой линзе, расположенной неподалеку от хижины. Не зря Уф сказал «другой проход» и «ифкать».

Конечно, возвращаться к страшной хижине девочке не хотелось, мертвая «вампирша» пугала больше медведя. Но, с другой стороны, ей же не требовалось заходить вовнутрь, а кроме того, рядом теперь был верный и отважный рыжий чебурашка Уф. С ним Маруся никого не боялась.

Вообще никого.

Болтая о чудесном Зале Ста Тысяч предметов, поразившем не только Марусю, но и Уфа, они вернулись к хижине. Маруся осмотрелась. Та линза, через которую она и ёхху попали сюда, исчезла. Но зато поодаль появилась другая. Воздух вокруг нее слегка дрожал, словно над раскаленным асфальтом, а снег внизу подтаял сильнее, чем в других местах.

Уф сунул в рот черный палец и смочил слюной широкие ноздри. Шумно принюхавшись, ёхху глубокомысленно произнес:

— Тама горяфо. Уф, уф. Тама фарко.

— Наверное, эта линза ведет в какую-нибудь тропическую местность, — предположила Маруся, осторожно обходя мерцающий овал. — Ну что, идем?

— Надо думать! Уф…

— О чем? У нас все равно нет никакой альтернативы, — ввернула Маруся любимо словцо отцовского начальника службы безопасности Санича, которого она в детстве называла «дядя Робот».

— Маруфя умный! — почтительно сказал Уф. — Как Мам-ефа. Пофти. Уф, уф…

— Почему «пофти»? — фыркнула Маруся, хотя в душе прекрасно понимала, что ёхху здорово польстил ей.

— Мам-Ефа — уфеный. Маруся… — великан на секунду замешкался, подбирая подходящие слова. — Маруфя — хорофый челофека! Уф…

— Да ну тебя… Ой! Уф, смотри!

И девочка указала на один из торосов, находящийся в сотне метров от хижины. Из-за вздыбленных льдин там появился белый медведь. А за ним — еще один. И еще.

— Глупый медфеть прифодить друфей, — сразу набычился Уф. — Маруфя, пора ходить. Уф, уф… Быфтро ходить. Много медфеть. Не хорофо. Не нрафится!

Маруся оглянулась на линзу. Ей почему-то очень не хотелось идти в нее. Казалось, что за мерцающим овалом перехода скрывается какая-то опасность, в сто раз более ужасная, чем медведи. И что-то подсказывало девочке, что опасность эта угрожает в первую очередь ёхху.

— Может, попробуем их прогнать? — кивнув на зверей, спросила она у ёхху.

— Неа, надо ходить! Уф… Моя проферять, — и Уф первым полез в призрачный портал, опасливо выставив вперед руку.

Марусе на мгновение стало страшно — а вдруг ее друг сейчас исчезнет, пропадет и она снова останется одна? Одна среди этих проклятых «умок», желающих сделать из нее комплексный обед!

— Стой, подожди меня! — закричала девочка и едва ли ли не рыбкой нырнула в линзу перехода следом за ёхху.

Небо в том месте, куда попали Маруся с Уфом, было почти такое же голубое и высокое, как в Арктике. А вот местность вокруг отличалась, причем сильно.

Куда ни посмотри, везде девочка видела одно и тоже — грязно-желтый песок и бурые камни. Ни построек, ни дорог, ни людей. Кое-где из песка торчали чахлые кусты, лишенные листьев. Горизонт терялся в пыльной дымке. Воздух струился, причудливо искажая очертания камней и кустов. То и дело вдали возникали причудливые миражи. Маруся где-то слышала, что в пустынях это обычное дело. Путешественники видят дворцы, озера, пальмы, устремляются туда — и ничего не находят. Здешние миражи выглядели иначе: просто серебристые овалы или полосы.

Было очень жарко — как в сауне. Сухой ветер горячил кожу, нес волнами тончайшую пыль, от которой у Маруси тут же начали слезиться глаза.

Линза, мигнув на прощание, растаяла без следа.

— Вот и все. Надеюсь, мы не на Марсе, — пробормотала ошарашенная Маруся.

— Не, моя фнать — Марф далеко, — убежденно сказал Уф и потыкал пальцем куда-то вдаль. — Туда ходить. Уф, уф… Тама пупырь. Моя глядеть, Маруфя глядеть.

— Пупырь?

— Аха. Фот такой… — и Уф изобразил рукой волнообразное движение.

«Наверное, холм или гора», — решила Маруся и следом за ёхху пошла по шуршащему песку.

Они прошли километр или около того. Если в Арктике Маруся чувствовала какой-то кураж, и настроение у нее было приподнятое, боевое, то тут, в пустыни, девочка скисла. Жара, скрипящий на зубах песок, унылый пейзаж вокруг — все это подействовало на нее как катализатор депрессии.

По пути им попалось сухое дерево, а у его подножия — могила. Невысокий пыльный холмик земли, рядом плоский желтый камень, установленный вертикально. На камне выцарапан крест и непонятные значки.

— Челофека умирать, — прогудел Уф, указав на могилу. — Не хорофо. Уф, уф… Не нрафится.

— И мне не нравится, — еле слышно прошептала Маруся сухими губами. Тоска вдруг перешла в отчаяние. «А вдруг я тоже умру вот тут, посреди этой раскаленной сковородки, засыпанной песком? — подумала девочка. — Умру, и от меня останется вот такой вот холмик. Холмик — а что еще? Что я вообще сделала в жизни? Гуляла, развлекалась, мотала нервы папе и учителям… Кроме них никто и не вспомнит, что была на свете такая Маруся Гумилева. Один только Уф поплачет обо мне. Он будет сидеть и рыдать. Бедный мохнатый чебурашка. Как же ему сейчас, наверное, жарко! Жарко, жарко… На солнце…»

— На солнце! — зазвучал у Маруси в ушах чей-то далекий голос.

— Что? — переспросила она.

— Моя молфять, — немедленно отозвался шагающий впереди Уф. — Моя думать.

— О чем?

— О жифни… Уф… Моя думать — ефли Уф умирать, фто офтафаться на земля?

«Это что, излучение какое-то? — испугалась Маруся. — Или на нас так повлияла могила? А, может быть, все дело в солнце?»

— На солнце! На солнце!! — тихий голосок надрывался, в нем явственно слышалось отчаяние. — Скорее!

— Уф, стой! — скомандовала Маруся. — Что-то не так. Ты слышишь? Кто-то кричит.

Ёхху остановился, затаил дыхание и смешно зашевелил оттопыренными ушами.

— Моя флыфать! — подтвердил он. — Крифать тфоя карман. Пофмотри.

— Карман? — удивилась Маруся. — Как может кричать карман?

И тут же у нее в голове звездочкой вспыхнула догадка: «Коммуникатор!».

Маруся нащупала плоский теплый корпус устройства, вытащила его, и крики усилился, стал отчетливым:

— Выставь меня на солнце! Скорее! Заряд батареи закончился, через одиннадцать секунд произойдет обесточивание! Фотоэлементы на тыльной стороне… Скорее!

«Что за бред? Разговаривающий коммуникатор?», — удивилась Маруся, но руки ее уже снимали защитный чехол и разворачивали устройство к солнцу.

— Десять, девять, восемь, семь, шесть… Скорее! Три, две… Зарядка пошла, — пискнул голосок и замолчал.

— Гофорить, — с опаской поглядывая на коммуникатор, сказал Уф. — Фелефный голоф. Под гора. Уф…

— Какой еще «фелефный голоф», — не поняла Маруся. — Причем тут «под гора»?

И тут до нее дошло: ёхху имеет в виду Исинку!

— Не может быть, — пробормотала Маруся и повернула коммуникатор экраном к себе. — Эй! — позвала она, радуясь, что никто, кроме Уфа, ее сейчас не видит. — Ты кто?

— Следует немедленно продолжить зарядку аккумуляторного устройства, в противном случае произойдет полная разрядка и…

— И что?

— И я погибну, Маруся. У данной модели коммуникатора недостаточно внутренней памяти, чтобы вместить мое интеллектуальное ядро полностью. Я могу существовать, только используя всю оперативную и виртуальную память.

— Исинка?! Ты?! — ахнула девочка. — Откуда ты здесь?

— Немедленно продолжи зарядку! — рявкнуло в ответ из внешнего динамика коммуникатора.

— Ой, извини! — Маруся положила устройство на камень тыльной стороной к солнцу.

— И не трогай. Когда коммуникатор неподвижен, он заряжается быстрее. Потом поговорим, — глухо пообещала Исинка. — Часа через полтора…

Это были самые долгие и безрадостные полтора часа в жизни Маруси. Они с Уфом бродили окрест, изнывая от жары и бездействия. Точнее, изнывала одна Маруся. Ёхху жара, как выяснилось, была нипочем — его удивительная шерсть работала как термоизолянт.