Джонатан Коу - Срединная Англия Страница 17

Кориандр было четырнадцать. Она жила в доме, который стоил, согласно текущим оценкам местного агента по недвижимости, чуть больше шести миллионов фунтов, – пятиэтажный, спрятанный в тайных глубинах между Кингз-роуд и набережной Челси. Ее отец, Дуг Андертон, был известным комментатором – с левым уклоном – в национальных СМИ. Мать, достоп. Франческа Гиффорд, – бывшая подиумная модель, вернувшаяся в лоно религии и ставшая светочем лондонских благотворительных кругов, покровительницей благотворительных аукционов, где самое дешевое место за обеденным столом стоило десять тысяч фунтов. Кориандр на дух не выносила мать и чувствовала себя отчужденной от отца. Связи с младшим братом Рэнулфом или со старшими сводными братом и сестрой, Хьюго и Сиеной, она тоже не ощущала, хотя все они были в Италии вместе. Кориандр бесило ее частное учебное заведение в Хэммерсмите – и сам факт, что она получает частное образование, ее тоже бесил. Не выносила она и Челси, не выносила Юго-Западный Лондон. Бывали времена, когда ей казалось, что любит она лишь одно – любит с яростной, разъедающей страстью. Голос Эми Уайнхаус. А теперь Эми умерла. Умерла через несколько дней после их отъезда в отпуск, и у Кориандр вплоть до этого часа не было возможности погоревать.

Что дальше? Она не хотела застревать дома, торчать тут весь остаток дня. Хотела повидаться с друзьями, выяснить, что она упустила за эти три однообразные недели под тосканским солнцем. Незачем говорить родителям, чем она занимается. Отец уже ушел к себе в кабинет и работал над материалом об общественных волнениях, а мать сидела в нижней гостиной, просматривала почту. Марисоль, их экономка-филиппинка, разбирала вещи, сортировала стирку, и никто ни на какие мониторы охранной системы не глядел. Несколько минут – и Кориандр уже была на улице, прошла через садовые ворота и двигалась по Флад-стрит к магазинам и толпам. Вынула свой “блэкберри” и, не сбавляя шага, не глядя, куда направляется, быстро набрала СМС подруге Грейс: “В “Старбаксе” в 5?” Но Грейс тут же отозвалась: “Сорь я в Турции”. Вот так новость, они с Кориандр еще вчера переписывались (впрочем, семья Грейс частенько уезжала за рубеж, повинуясь мимолетному капризу). Поэтому Кориандр пошла в кофейню одна, заказала фраппучино и присела ненадолго за столик, написать еще кое-кому из друзей. Двое оказались совсем рядом, шлялись по магазинам в “Брэнди Мелвилл”, предложили встретиться и съесть по мороженому йогурту в новом месте у Слоан-сквер, но Кориандр эта идея показалась скучной. Скучной уже какое-то время Кориандр казалась вся эта часть Лондона, вообще говоря, – как и паршивые тусовочные возможности, которые она предлагала. Иногда – не очень-то часто в эти дни, это да – отец пытался убедить ее, что ей повезло жить рядом с Кингз-роуд. Рассказывал байки о музыкальных группах, которые тут отвисали в 1960-е, о писателях, битниках и хиппи, что пили когда-то в “Челси Поттере”, о приходе панка и открытии магазина “СЕКС” Малколма Макларена и Вивиен Вествуд в доме номер 430. Кориандр слышала эти Дуговы байки сто раз и пришла к выводу, что для него самого они значили так же мало, как и для нее. Он тоже терпеть не мог Челси, злился на себя, что теперь живет тут, и повторял утешительные сказки, просто чтобы рационализировать собственные скверные решения и компромиссы. Для его дочери они никак не меняли того, что в наши дни это было убийственно некрутое место для жизни, где отвисали испорченные богатенькие девочки, а вдобавок еще и омерзительно монокультурное: сколько-то разных языков услышать можно – европейская фуфло-элита проплывала от одного дизайнерского магазинчика к другому, – но никакого настоящего многообразия, никакого богатства оттенков кожи. То ли дело Хэкни, или Излингтон, или Северный Лондон. (Именно такова одна из причин громадной любви Кориандр к Эми Уайнхаус. Она была голосом Северного Лондона. Разнузданного, пошлого, дешевого, крутого, разнокультурного Северного Лондона, где находился рынок Кэмден, студии “Эйр”, танцзал “Дингуоллз” и “Хэкни Эмпайр” – и все прочие достойные заведения, какие вообще порождал этот переоцененный, самодовольный город.)

Потягивая фраппучино, Кориандр перелистала несколько десятков предыдущих сообщений, пока не нашла то, которое прилетело вчера после обеда. Блин, лучше бы они вчера в это время были дома, а не дрыхли у бассейна, как толпа зомби. Кажется, получилось бы обалденно. Сообщение было от Эй-Джея, юного черного красавчика, с которым она познакомилась в каком-то клубе в Хэкни несколько недель назад. Сообщение, впрочем, он писал не сам. Переслал откуда-то. Вот такое[25]:

Все и каждый, из всех углов Лондона собираются в сердце лондонского (центрального) ОКСФОРД-СЁРКУС!! Открытые ЛАВКИ будем громить, приходите (за халявой!!!) похуй федералы задвинем их НАШИМ бунтом! >:O

Теперь безнадега и цветная война видишь брата… ЭЙ! видишь федерала… БЕЙ!

Нам нужно больше НАРОДА чем федералов Все беситесь, весь лондон и прочие давайте! Чистый террор и хаос и Халява… бейте витрины выгребайте чё хотите! Оксфорд-Сёркус!!!!! 9вечера, хватит мудакам федералам рулить улицами и забирать наших братьев в тюрьму оснащайтесь, это свободный мир айда гудеть по магазинам;)

Оксфорд-Сёркус 9вечера федерал стопарит брата ВЛЕЗАЙ!!! ВСЕ ВЛЕЗАЕМ негры будут шастать повсюду, полная отключка ударим в 9:15–9:30, всем приходить увидимся. УСЕКАЙ ЛОКАЦИЮ!!! ОКСФОРД-СЁРКУС!!!

ПЕРЕШЛИ ПО ВСЕМ КОНТАКТАМ!!!

“Чистый террор и хаос”. Кориандр это нравилось – ой как нравилось.

Приключение на Оксфорд-Сёркус она, может, и пропустила, но не все было потеряно. “Жарко на Мэйр-стрит”, – сообщил ей Эй-Джей в “Би-би-эм”[26]. Она прыгнула в подземку и, минут через сорок пять оказавшись в Хэкни и перехватив Эй-Джея, поняла, что́ он имел в виду. На перекрестке Мэйр-стрит и другой улицы стоял белый грузовик и перекрывал движение. Уже начала собираться толпа – в основном молодежь, и в основном молодежь черная, – но то была бесформенная неорганизованная куча народа по сравнению с полицейскими, выстроившимися в ряды напротив сборища, со щитами наготове. На краю толпы болтались прохожие и зеваки, они огибали ее по кромке, кое-кто пытался попасть в магазины или к себе домой, многие снимали назревавшее противостояние на телефоны и фотоаппараты. Пока ничего особенного не происходило, если не считать отдельных стычек между полицейскими в переднем ряду и горсткой ребят, полезших препираться с полицией, однако воздух звенел от назревавшего насилия. Кориандр все это заводило, но вместе с тем и пугало, и она держалась поближе к Эй-Джею, висла у него на руке; ее успокаивала мускулистая крепость его плеча, ощущаемая сквозь мягкую ткань толстовки с капюшоном.

Вскоре все пошло живее. Кто-то силой открыл кузов грузовика и обнаружил в нем свалку всяких деревяшек. Люди принялись хватать их – доски, ручки от метел, старые оконные рамы, всё подряд – и передавать в толпу. Кориандр тоже взяла себе деревяшку и осознала, что держит в руках самодельное оружие. Через несколько секунд она услышала звон бьющегося стекла у себя за спиной, оглянулась и увидела, что пара мужчин выбивают окна автобуса, оставленного у тротуара, когда движение на дороге замерло. От этого звука Кориандр ощутила прилив адреналина, а дальше, даже не успев подумать, тоже подбежала к автобусу и принялась лупить его своей палочкой размером с детскую клюшку для крикета. И обмерла: от ее ударов на корпусе автобуса не осталось почти никаких вмятин, она услышала, что над ней смеются.

– Ты какого хера творишь? – спросил Эй-Джей, догнав ее и схватив за руку. – Хочешь, чтобы нас арестовали, что ли? – Она не ответила, он продолжил: – Давай отойдем-ка. Если хотим поглазеть, надо найти местечко поспокойнее.

Они убрались в переулок и встали на углу главной дороги – глядели на стычки и записывали видео. Кориандр потихоньку выбросила свою палку, но заметила, как кто-то, идя мимо, привязывал к своей палке лезвие от ножа “Стенли”.

– Бля, – проговорила она, – ты глянь.

Эй-Джей сказал:

– Тут опасные попадаются.

Кориандр спросила:

– Ты его знаешь?

Эй-Джей ответил:

– Нет. Думал, кто-нибудь из моих друзей придет, но пока никого не вижу. У нас все будет хорошо. Следи за собой, главное.

Позади них, на улице, началась потасовка. Двое растаманов попытались дойти по улице к своей квартире, но полиция их не пропустила. При полицейских были цепные овчарки, и псы кидались на тех двоих. Кавардак шумов: вопли полицейских, приказывавших прохожим сдать назад, крики растаманов, громко протестовавших в ответ, беспрестанный, оглушительный лай собак, вой сирен, затихавший в отдалении, и сумбурный гвалт возни на Мэйр-стрит, где основную часть толпы теснила вниз по улице полиция. Эй-Джей и Кориандр прибились к группе людей, наблюдавших за разборками полиции и растаманов. Какой-то белый журналист снимал стычку на видеокамеру. Кто-то из тех двоих кричал, что на него натравили собаку и она его укусила, а руки он при этом поднял, второй орал на полицейского, что “мы все равны – вели мне убраться, а затем вели белому человеку убраться”. Собака тянулась к нему и рычала, а он кричал: “Ты стукнул моего друга дубинкой, чувак, ты его стукнул ебаной дубинкой”. Наконец полицейские дали им пройти, но тот, которого укусили, продолжал твердить всем, кто готов был слушать: