Версаль. Мечта короля - Мэсси Элизабет Страница 2

– Боже милосердный, да у тебя талант, – пробормотал сквозь зубы Шевалье.

Филипп улыбнулся. Разумеется, талант. Внезапно кто-то забарабанил в дверь. Филипп недовольно оглянулся, но тут же вновь сосредоточился на каменной от возбуждения, соблазнительно блестящей «мужской снасти» Шевалье. Он склонился, чтобы вновь взять ее в рот, однако удары в дверь продолжались.

– Месье, король зовет вас к себе! – крикнул через дверь лакей.

Шевалье бросил мрачный взгляд на дверь.

– Мы слышим!

Филипп заправил за ухо прядь темных волос, виновато улыбнулся Шевалье и нехотя поднялся. Шевалье только небрежно опустил рубашку, частично прикрыв наготу.

Филипп распахнул дверь.

– Младенец уже родился?

– Вам следует немедленно идти к его величеству, Месье, – объявил лакей.

Филипп закатил глаза, зевнул и обернулся к Шевалье. Тот махнул унизанной кольцами рукой и сказал:

– Велю-ка я принести нам перекусить.

– Мне уже ничего не хочется, – ответил Филипп и вышел из комнаты, затворив за собой дверь. Он еще не успел высказать свое недовольство по поводу того, что им помешали, как лакей сообщил ему о попытке покушения на жизнь короля.

– Виновных уже арестовали? – спросил Филипп, разом позабыв про телесные услады.

Лакей отрицательно покачал головой:

– Пока еще ищут, Месье.

В столь ранний час блестящая от дождя главная площадь Версаля была темна и пустынна. Большинство жителей еще спали. Посреди улицы стоял глава королевской полиции Фабьен Маршаль, держа в руках поводья четырех испуганных лошадей. Его сощуренные светло-карие глаза были полны решимости. Ждать осталось недолго. Мгновение, еще одно. Вот и они! Четверо испанцев, больше похожих на едва различимые тени, крадучись появились из переулка и приблизились к Фабьену.

Самый рослый из четверых остановился и посмотрел на Маршаля, затем на пустую уличную коновязь.

– Где мои лошади? – перекрывая шум дождя, крикнул он.

– Уж не эти ли? – спросил Фабьен.

Он выпустил из рук поводья, похлопал лошадей по крупам, и животные умчались в темноту.

Лицо испанца исказилось от ярости. Чавкая по грязи, он двинулся к Фабьену. И в тот же миг из соседних переулков появились два десятка гвардейцев, которые окружили испанцев.

– Господа, вы никак заблудились? – осведомился Фабьен.

Рослый испанец выругался, понимая, что это единственное, что он может сделать. Он зарычал и, выхватив из-под плаща тесак и карабин со спиленным дулом, бросился на Фабьена. Гвардейцы прошили его несколькими пулями. Испанец повалился в грязь. Маршаль прижал его к земле, наступив ногой ему на лицо. Испанец сопротивлялся, пока не испустил дух. Оставшиеся трое хотели дать деру, однако гвардейцы встали у них на пути.

– Бросьте оружие! – велел им Фабьен.

Испанцы бросили карабины и замерли, прижавшись спинами друг к другу, как стадо, защищающееся от хищников. Фабьен Маршаль подошел к ним, встретился глазами с самым молоденьким, совсем мальчишкой, и взгляд главы королевской полиции был холоден, как преисподняя.

Людовик дернул плечом, пытаясь вырваться от гвардейцев, сопровождающих его в спальню. Как же их много. Тянут к нему руки, толпятся вокруг, словно хотят придушить. «Оставьте меня!» – кричал его внутренний голос. Еще какие-то лица: одни смотрят на него с искренним беспокойством, другие притворно тревожатся, и все сливается в невыносимое зрелище. «Оставьте меня в покое!»

Оказавшись в спальне, король подошел к окну и прислонился лбом к стеклу. Он задыхался. Стекло запотело, и его отражение затуманилось. Бонтан, гвардейцы и горстка придворных, беспокойно переминаясь с ноги на ногу, теснились в углу. Людовик спиной чувствовал их взгляды: ждущие, молчаливо вопрошающие.

«Оставьте меня!..»

Потом он услышал знакомый детский голосок. Мальчишеский. Слабый, едва слышимый, пробившийся к нему из прошлого.

– Мама, куда мы едем? – хныкал ребенок.

Людовик повернул голову, дымка его печали рассеялась, и он увидел мать. Она беспокойно хлопотала в роскошно обставленной спальне, укладывая в большой сундук шкатулки с драгоценностями. В другой сундук фрейлина укладывала платья и туфли королевы.

«Мать…»

– Мы покидаем Париж, – ответила Анна и решительно сжала губы. – И больше сюда мы не вернемся… Поторапливайтесь! – прикрикнула она на фрейлину.

– Мне страшно! – всхлипнул мальчик.

Анна сурово поглядела на сына:

– Короли не плачут.

«Короли не плачут…»

Людовик прикрыл глаза, перевел дух и снова их открыл. Видение исчезло. Остались лишь молчаливые подданные, не спускавшие с него глаз. Король отвел от них взгляд и стал смотреть на проливной дождь, явно вознамерившийся затопить весь мир.

Открылась дверь, и кто-то вошел. Людовик узнал характерное покашливание.

– Расскажи мне, Филипп, что происходит? – не оборачиваясь, спросил король.

– Людям Фабьена Маршаля удалось раскрыть очередной заговор, – ответил брат Людовика. – В городе схватили четверых. Они были посланы, чтобы убить тебя. Мы должны немедленно ехать в Париж. Здесь небезопасно.

– Мне решать, куда ехать и что делать. – Король кивнул в сторону гвардейцев и придворных. – Вели им убраться отсюда.

– Оставьте нас, – распорядился Филипп.

Толпа в молчании покинула спальню, оставив короля наедине с его первым камердинером и братом.

Людовик быстрыми шагами подошел к стоящему посреди комнаты столу и оперся о него сжатыми кулаками, так, что почувствовал кожей шероховатости дерева.

– Тебе снова приснился тот сон? – спросил Филипп.

Людовик что-то проворчал. Брат слишком хорошо его знал.

– Ты держал ее за руку, – наконец произнес король.

– Ты бы тоже мог.

– Меня они не удостоили такой чести! Моя мать…

Людовик не договорил и принялся расхаживать между столом и окном.

– Кто может позволять королю, кроме самого короля? – настаивал Филипп.

– Тебе этого никогда не понять! Есть нечто, тебе недоступное.

Филипп покачал головой и повернулся, чтобы уйти, однако Бонтан предостерегающе поднял руку:

– Его величество не позволяли вам уйти.

– Мой дорогой Бонтан, я очень хорошо знаю этот взгляд, – насмешливо произнес Филипп. – Сейчас кому-то достанется. Хорошо бы, чтобы не мне.

– Они намерены меня убить, – сказал Людовик, тыча пальцем в сторону брата. – Пусть сунутся. Пусть попробуют!

– Тебе принадлежит власть, – ответил Филипп. – Будь в этом уверен.

Людовик снова остановился возле окна. Его взгляд блуждал, словно ища что-то в струях дождя, в королевских лесах, смутные очертания которых едва виднелись где-то вдали. Его воображение рисовало деревья, природу – величественную, роскошную, и досада, наполнявшая душу, постепенно утихала.

– Олени в наших лесах ходят по тем же тропам, что и их предки, – сказал король. – Ходят сотнями лет. Их водит инстинкт, которому они следуют не задумываясь. Если вы приведете меня в лес, завяжете глаза, а затем заставите крутиться вокруг своей оси хоть сотню раз, я все равно найду обратную дорогу. В окрестных лесах нет ни одной тропинки, по которой бы я не ходил. Нет ни одного дерева, на которое бы я не взбирался. Здесь мои охотничьи угодья. И здесь я останусь.

Людовик повернулся к Филиппу.

– А теперь ступай, – почти весело проговорил он.

Филипп и Бонтан озабоченно переглянулись, а он вновь перевел взгляд на мокрое от дождя стекло.

Наконец, словно устав от себя самого, дождь прекратился, оставив насквозь промокший, озябший Версаль. Люди Маршаля несли факелы, поднимая их как можно выше. Колеблющееся пламя освещало лица идущих и раскисшую дорогу.

Троих оставшихся в живых заговорщиков нещадно избили, отчего те едва держались на ногах, пока гвардейцы обыскивали их одежду. Улов оказался скудным: несколько монет да охотничий нож с зазубренным лезвием. И вдруг в плаще одного из пленных гвардеец обнаружил свернутую трубочкой бумажку. Свою находку он сразу же передал Фабьену.