Тень ветра - Сафон Карлос Руис Страница 24

– Извините?

– Я говорю, скончался Хулиан. В Париже. Вскоре по приезде. Уж лучше б в армию пошел.

– А можно спросить, как вы об этом узнали?

– От его отца, как же еще? Он сам мне сказал.

Я задумчиво кивнул:

– Понятно. А он не говорил, от чего умер его сын?

– Вообще-то старик был неразговорчив. Хулиан уехал, а немного погодя пришло письмо, и когда я его спросила, что за письмо, старик сказал, что сын его помер и если еще чего пришлют, можно выкинуть. Что это у вас с лицом?

– Сеньор Фортунь вас обманул. Хулиан не умер в 1919 году.

– Да вы что!

– Он жил в Париже по крайней мере до 1935 года, а затем вернулся в Барселону.

Лицо консьержки осветилось.

– Значит, Хулиан здесь, в Барселоне? Где?

Я молча кивнул, надеясь таким образом подвигнуть консьержку рассказать мне что-нибудь еще.

– Матерь Божья… Вы меня обрадовали, хорошо, если жив, уж очень он был ласковым в детстве, правда, со странностями, и к тому же страсть как любил фантазировать, но что-то в нем такое было, отчего его все любили. В солдаты он не годился, это было сразу видно. Моей Исабелите он ужас как нравился. Знаете, одно время я даже думала, они поженятся, и все такое, дело-то молодое… Можно еще взглянуть?

Я снова протянул ей фотографию. Консьержка долго смотрела на нее, как на талисман или обратный билет в свою юность.

– Знаете, просто невероятно, ну прямо как сейчас его вижу… а этот ненормальный сказал, что он умер. Есть же такие люди… А каково ему было в Париже? Уверена, он разбогател. Мне всегда казалось, что он станет богачом.

– Не совсем. Он стал писателем.

– Сказки сочинял?

– Что-то в этом роде. Романы.

– Для радио? Здорово! Знаете, меня это не удивляет. Еще мальчишкой он все рассказывал истории детям из соседних домов. Летом моя Исабелита с племянницами забирались по вечерам на крышу послушать. Говорят, он никогда не рассказывал дважды одно и то же. Но все о душах и мертвецах. Я же говорю, он был немного странный. Хотя при таком отце вообще чудо, что он не свихнулся. И меня не удивляет, что в конце концов жена его бросила, мерзавца эдакого. Поймите, я ни во что не лезу. По мне, так это и впрямь не мое дело, только человек этот был недобрым. Здесь, на лестнице, рано или поздно все становится известно. Знаете, он ее бил. Постоянно слышались крики, полиция не раз приезжала. Нет, я понимаю, муж должен жену поколачивать, чтоб больше уважала, а как же иначе, ведь вокруг одно распутство, и девочки растут уже не такими, как раньше, но этот лупил ее за просто так, понимаете? У бедной женщины была единственная подруга, моложе ее, по имени Висентета, она жила тут на пятом этаже, во второй квартире. Иногда бедняжка пряталась у нее дома от побоев. И рассказывала ей разные вещи…

– Например?

Консьержка с заговорщическим видом изогнула бровь и незаметно осмотрелась по сторонам:

– Мальчик был не от шляпника.

– Хулиан? Вы хотите сказать, что Хулиан не был сыном сеньора Фортуня?

– Так француженка говорила Висентете, не знаю уж, с горя ли или еще почему. Та рассказала мне об этом через много лет, когда они здесь уже не жили.

– А кто же тогда был настоящим отцом Хулиана?

– Француженка ей не сказала. Может, и не знала. Эти иностранки, они такие…

– Думаете, муж ее за это бил?

– Да кто его знает. Ее трижды отвозили в больницу – слышите? – трижды. А этот негодяй трубил на весь белый свет, что она сама виновата, что она пьяница и ударяется обо все подряд в доме, как к бутылке приложится. Но я-то знаю. Он вечно скандалил с соседями. Моего покойного мужа, да будет земля ему пухом, он как-то обвинил в краже в своем магазине, мол, все мурсийцы воры и бродяги, но мы-то, представьте, из Убеды…

– Так вы, наверное, узнали и эту девушку на фотографии, рядом с Хулианом?

Консьержка снова сосредоточилась на снимке.

– Никогда не видала. Очень симпатичная.

– Судя по фотографии, они похожи на жениха и невесту, – предположил я в надежде, что это оживит ей память.

Она протянула мне снимок и покачала головой.

– Я в этих снимках не разбираюсь. Вообще-то у Хулиана, кажись, не было невесты, ну дак если бы и была, он бы мне не сказал. Я ведь не сразу узнала, что моя Исабелита с ним крутила… вы, молодежь, никогда ничего не рассказываете. Это мы, старики, болтаем без умолку.

– А вы помните его друзей, кого-нибудь из тех, кто приходил сюда?

Консьержка пожала плечами:

– Уж столько времени прошло. И потом, знаете, в последние годы Хулиан редко здесь бывал. Он подружился в школе с юношей из хорошей семьи, Алдайя, представьте себе. Сейчас о них уже не говорят, а тогда упомянуть их было все равно что королевскую семью. Куча денег. Я знаю, потому что иногда они присылали за Хулианом машину. Вы бы видели, что за машина! Такая и Франко не снилась. С шофером, вся сверкает. Мой Пако, который в этом разбирался, называл ее «ролсрой», или что-то в этом духе. Так-то вот.

– Вы не запомнили имя этого друга Хулиана?

– Знаете ли, с фамилией Алдайя имена уже не нужны, вы ж понимаете. Помню еще одного мальчика, немного шалый был, звали его Микель. Небось тоже одноклассник. Но что у него за фамилия была и как он выглядел, не скажу.

Казалось, разговор зашел в тупик, и я боялся, что консьержке не захочется его продолжать. Я решил спросить, что подсказывала интуиция:

– Живет ли кто-нибудь сейчас в квартире Фортуня?

– Нет. Старик умер, не оставив завещания, а его жена, насколько я знаю, все еще в Буэнос-Айресе, она даже на похороны не приехала.

– А почему в Буэнос-Айресе?

– Думаю, чтобы быть от него как можно дальше. По правде, я ее не виню. Она все поручила адвокату, очень странному типу. Я его никогда не видела, но моя дочь Исабелита, которая живет на шестом в первой квартире, как раз этажом ниже, говорит, что иногда он, поскольку у него есть ключ, является ночью, часами ходит по квартире, а потом исчезает. Как-то она даже сказала, что слышала стук женских каблуков. Ну, что вы на это скажете?

– Может, это тараканы? – предположил я.

Она посмотрела на меня в полном недоумении. Вне всяких сомнений, тема была для нее слишком серьезной.

– И за все эти годы никто больше в квартиру не входил?

– Крутился здесь один тип весьма зловещей наружности, из этих, что все время улыбаются и хихикают, но в каждом слове подвох. Сказал, что он из криминальной бригады. Хотел осмотреть квартиру.

– Он объяснил зачем?

Консьержка отрицательно покачала головой.

– Вы запомнили, как его зовут?

– Инспектор такой-то. Я даже не поверила, что он полицейский. Что-то тут не так. Видать, какие-то личные счеты. Я отправила его на все четыре стороны, сказала, что у меня нет ключей и, если ему что-то нужно, пусть звонит адвокату. Он ответил, что вернется, но больше я его здесь не видела. Да и слава Богу.

– А вы, случайно, не знаете имени и адреса этого адвоката?

– Это вам следует спросить у управляющего, сеньора Молинса. Его контора здесь, неподалеку, улица Флоридабланка, 28, второй этаж. Скажите ему, что вы от сеньоры Ауроры, то есть от меня.

– Я вам очень благодарен. А скажите, сеньора Аурора, значит, квартира Фортуня пуста?

– Да нет, не пуста, с тех пор, как старик умер, оттуда никто ничего не выносил. Временами из нее пованивает. Небось крысы развелись.

– А можно было бы взглянуть на нее одним глазком? Вдруг мы найдем что-нибудь, указывающее на то, что стало с Хулианом на самом деле…

– Ой, нет, я не могу этого сделать. Вам надо поговорить с сеньором Молинсом, он за все отвечает.

Я обольстительно улыбнулся:

– Но, полагаю, ключи-то у вас. Хоть вы и сказали тому типу… И не говорите мне, что не умираете от любопытства, желая узнать, что там внутри.

Донья Аурора косо на меня посмотрела:

– Вы сам дьявол.

Дверь приотворилась с громким скрипом, словно надгробная плита, и на нас повеяло смрадным, спертым воздухом. Я толкнул ее, пробуждая ото сна коридор, погруженный в непроницаемый мрак. Пахло гнилью и сыростью. В грязных углах с потолка свисала паутина, похожая на седые пряди волос. Разбитую плитку, которой был выложен пол, покрывало что-то, напоминавшее ковер из пепла. Я заметил нечеткие следы, что вели в глубь квартиры.