Чарльз Мартин - Я спасу тебя от бури Страница 3

– Я могу…

На обочине собралась огромная лужа.

– Я проеду за вами до стоянки. Просто оставайтесь в правом ряду и включите задние подфарники.

Она кивнула, смахнула с лица капли дождя и подняла окошко. Потом приоткрыла и захлопнула дверь, но замок не защелкнулся. Она попробовала снова, но петля была согнута, и, судя по металлическому лязгу, уже довольно давно.

Она включила передачу и тронулась с обочины, разбрызгивая грязь из-под правой покрышки, которая скребла по асфальту. Машина завиляла и выползла на дорогу. Я увидел два глаза, глядевшие на меня с заднего сиденья.

Глава 3

Дорогой Бог,

думаю, ты уже знаешь все, о чем я хочу тебе рассказать. Если нет, то, значит, ты не такой уж всеведущий. Определенно не Тот Самый Бог. Мама говорит, что Бог должен знать все. И если бы Бог был настоящим, то он бы разозлился не на шутку. Я пишу тебе потому, что мы никогда не остаемся на одном месте достаточно долго, чтобы я могла найти друга по переписке. Кроме того, так велела мама. Помнишь тот вокзал? Мы сидели на скамье в городе, название которого я не помню, и мама потирала руки… У нас не было билета, не было денег на билет и вообще ничего не было, и я приставала к ней и спрашивала, кому можно написать, потому что кто-то должен был узнать о нас. Кто-то другой должен был позаботиться о нашей жизни, которая была очень плохой, но все-таки нашей… Поэтому мама и терла руками лицо и руки и ходила взад-вперед, а поезда приезжали и уезжали, и уже наступала ночь, а мне не хотелось еще одну ночь спать на вокзале, так что я сунула карандаш в эту книжку и спросила маму: кому я могу написать? Тогда она посмотрела на меня и сказала, чтобы я не повышала на нее голос. Разве я не понимаю, что у нее и без того хватает проблем? И когда я заплакала и швырнула в нее эту книжку, она пошла, подняла ее и расправила все страницы, а потом села рядом, обняла меня и тоже заплакала, что она делает редко, потому что старается быть сильной, но в тот раз она очень сильно плакала и никак не могла успокоиться и перевести дыхание, но потом все-таки немного успокоилась, подняла меня и отнесла через ту дверь, над которой было написано «молельня», но на самом деле там была кладовка для уборщицы, без метлы и совка, но с витражным стеклом и окровавленным Иисусом, висевшим на стене и похожим на одного из плюшевых Элвисов, которые висят на закрытых бензоколонках. Мы провели там ночь, и через два часа, когда поезда перестали ходить, мама погладила меня по голове, посмотрела на меня и сказала: «Напиши Богу, малышка. Он услышит тебя. Он будет твоим товарищем по переписке». Поэтому теперь я пишу тебе. Я знаю, что ты очень занят голодающими и умирающими людьми и другими страшными вещами повсюду, но когда я спросила маму, есть ли у тебя время для меня, она только улыбнулась и сказала, что я могу одновременно ходить и жевать резинку, а это значит, что я могу заниматься разными вещами одновременно, поэтому я надоедаю тебе, просто скажи мне об этом, и я постараюсь писать покороче.

В последнее время я мало писала, потому что… ладно, думаю, что ты знаешь. Так или иначе, я не могу говорить об этом с мамой, потому что ей будет слишком больно слышать это, и если подумать, то мне будет еще больнее говорить об этом, и я не знаю, с чего начать, так что начну прямо отсюда: мама узнала о… ну, ты понимаешь… и она просто вышла из себя. Такого я еще не видела. Она подхватила меня, и мы ушли оттуда. Она так и сказала, что мы «убираемся отсюда ко всем чертям». Извини за грубость, но она так сказала, когда мы побежали к машине. Я все повторяю и повторяю, что это не грех, потому что это случилось не из-за меня.

Она украла этот автомобиль. Он принадлежал соседке, которая никуда не ездила, а только позволяла своим кошкам спать внутри. Ей он был все равно не нужен. В общем, мы украли автомобиль, и мама стала гнать изо всех сил, не обращая внимания на ограничения скорости. Она сказала, что мы едем к ее сестре и что теперь я могу ни о чем не беспокоиться. Она сказала, что когда мы попадем туда, то она устроится на работу, и все будет замечательно. Она дважды повторила эти слова, а это значит, что она ничему такому не верит. Она говорит, что в Новом Орлеане много работы. Что она сможет вернуться в «Уолли Уорлд»[7], и они найдут ей работу в том месте, где она будет жить. Они это могут. Она у них на хорошем счету, потому что всегда приходила вовремя и никогда ничего не крала, как другие кассиры. И она говорит, что у ее сестры найдется отдельная комната для нас. Наверху, с видом на воду и городские огни. И у нас каждую ночь будет чистое постельное белье, потому что у ее сестры есть стиральная машина. Она говорит, что в Новом Орлеане всегда что-то происходит. Говорит, что там всегда весело, но я не уверена. Конечно, мне всего лишь десять лет, но иногда я думаю, что она рассказывает подобные вещи, чтобы подбодрить меня, хотя это просто неправда.

Мое одеяло совсем грязное. Я спросила маму, сможем ли мы достать где-нибудь новое, и она потерла руки и прикрыла ладонью лицо, что означало, что одеяло стоит денег, а у нас их нет, поэтому я отнесла одеяло в туалет рядом с комнатой отдыха и попробовала отстирать его розовым мылом для рук, а потом держала под сушилкой для волос на стене, но из этого не получилось ничего хорошего. Я постаралась найти подходящее слово для описания одеяла и вроде бы нашла. «Задрипанное» – думаю, это подходит. Так или иначе, оно влажное и выглядит так, словно я волокла его по грязи.

По-прежнему идет дождь. Думаю, мне лучше отложить карандаш. Мама только что выругалась два раза подряд, потому что двигатель заглох, и теперь мы стоим посреди дороги, а сзади приближаются фары.

Прошло какое-то время. Этот мужчина остановился, чтобы помочь нам. Вообще-то он слегка врезался в нас сзади. Мама выругалась на него, но он лишь прикоснулся к шляпе и помог нам, что мне показалось довольно странным. Он похож на ковбоя. Носит длинный плащ, как в кино. Он дал нам немного бензина и смотрел на меня в окошко. Мама открыла ему капот, и он покопался внутри. Двигатель стал звучать не так ужасно. Он сказал, что впереди есть стоянка для грузовиков и что он поедет за нами.

Он так и сделал. Я только что посмотрела.

Однажды мама сказала мне, что у нее сердце как перекатиполе. Я не знала, что это такое, поэтому посмотрела в словаре. Это кустарник, который высыхает, когда исчезает источник воды, а потом катится туда, куда дует ветер. Вот как он получил свое название. Вы наверняка видели перекатиполе в старых вестернах.

Мама только что спросила, как я себя чувствую. Я сказала, что отлично. Но между нами, я чувствую себя как грязное перекатиполе. Просто качусь и качусь по ветру. Без корней, без жилья. И знаете, когда вы видите перекатиполе в одном из этих старых фильмов, кино всегда заканчивается до того, как вы сможете увидеть, что с ним произошло.

Оглядываясь назад, я думаю, что ничего хорошего.

Глава 4

Дождь согнал большинство грузовых фур с автострады I-10 на ярко освещенную стоянку для грузовых машин. Должно быть, там собралось не менее двухсот грузовиков, чьи колеса утопали в воде на шесть-восемь дюймов. Женщина остановилась под растянутым тентом и сидела внутри достаточно долго, чтобы запотевшие окна прояснились. Я постучал по окошку, и оно немного опустилось.

– Масло продают внутри, – сказал я. Окружающий пейзаж представлял собой настоящее море плотно упакованных, стоявших рядами грузовых фур. – Если у вас есть что-то ценное, не оставляйте это в салоне.

Она кивнула и подняла окошко. Ее глаза бегали.

Я взял свою сумку и направился в душевую. Двадцать минут спустя – чистый, выбритый и ощутивший себя человеком – я забросил сумку в багажник и увидел, что ее автомобиль исчез. На том месте не осталось ничего, кроме черной масляной лужицы. Она не уедет далеко.

Я устроился за столиком в углу, и вскоре официантка по имени Алиса в грязном фартуке подошла ко мне с полным кофейником и пустой кружкой в руке. Я поднял голову. Когда-то Алиса выглядела совсем неплохо. Но теперь буква «А» на ее бейдже почти стерлась. Она улыбнулась, показывая отсутствие нескольких зубов.

– Малыш… – Ее голос был нежным, но хриплым от сигарет. – Что ты будешь?

– Только сэндвич с яйцом и сыром. Пожалуйста, мэм.

Она опустила кружку, наполнила ее и похлопала меня по плечу.

– Сейчас принесу, малыш.

Ее белые форменные туфли совсем истрепались и пожелтели. Годы сурово обошлись с Алисой.

Я купил газету и прочитал ее до половины первого столбца, прежде чем образ автомобиля с кузовом «универсал» и деревянной обшивкой салона снова возник перед моим мысленным взором. Мне показалось, что я услышал тот самый кашель. Я дочитал до второй страницы, когда снова услышал его. Я поднял взгляд над газетой и уловил краешком глаза движение.