Гавана, год нуля - Суарес Карла Страница 33

Догадываешься, что эта история несказанно меня удивила. Анхель говорил, что Лео считал, что документ находится у него, так что в версии писателя и в самом деле была логика. Однако меня беспокоили две детали. Во-первых, если верить Эвклиду, дочь сказала ему, что документ хранится у писателя, и, по словам писателя, она собиралась оставить документ ему. Тут какой-то сбой. Две стрелки указывали на Леонардо как на правопреемника, назначенного Маргаритой, и вполне смахивало на правду то, что кто-нибудь, допустим покинутый и оскорбленный муж, решил вставить палки в колеса. Во-вторых, если документ у Анхеля, то зачем он выдумал всю эту историю и почему вешает всех собак на Эвклида? С какой целью?

Леонардо заметил мои сомнения и улыбнулся, дав понять, что считает нормальным мое недоверие, ведь я люблю Анхеля, а история Леонардо выставляет его в не самом благородном свете. «Люди иногда привирают, Хулия», — пояснил он, прежде чем напомнить мне о том, что мой ангел спал с Барбарой. Он прав: люди выдумывают небылицы или просто о чем-то умалчивают, как Анхель. Если он ни словом не обмолвился о своих отношениях с итальянкой, почему бы ему не соврать мне и о документе? Лео заметил, что у него за спиной уже годы охоты за этой несчастной бумагой: сначала он нажимал на то, что выполняет волю Маргариты, а потом банально хотел выкупить, раз уж уговоры не помогают. А Анхель только забавлялся, обещал, отпускал шуточки по поводу будущего романа, однако не собирался выпускать документ из рук — уж во всяком случае, не собирался отдать его писателю. Лео был уверен, что он Анхелю несимпатичен, что тот его терпит, но не жалует, и поэтому заполучить документ весьма проблематично. Я знала о неприязни Анхеля к Лео и захотела узнать, в чем ее причина, но сам Лео мог только догадываться. Сказал только, что это не является чем-то необычным для мужчин: на дух не переносить лучшего друга своей жены. Возможно, это как раз тот случай, но он не уверен. В любом случае, совершенно ясно, что Анхель никогда документ ему не отдаст, хотя бы из одного желания ему напакостить. Однако коль скоро на сцене появилась я, дело принимает иной оборот, предложенная мною сделка кажется ему более чем взаимовыгодной: я добываю документ, а он выводит Барбару из игры. Переживать, в общем-то, не о чем, потому что единственное, что ее интересует, подчеркнул он, это манускрипт Меуччи.

Сразу скажу, история итальянки ошеломила меня изрядно. В общем, году этак в девяностом, то есть где-то год спустя после отъезда Маргариты, Леонардо познакомился с одним итальянским журналистом, который работал для нескольких СМИ и живо интересовался происходившими на Острове свободы переменами. Они с Лео довольно плотно сошлись, стали близкими приятелями, и в конце концов писатель сделался его персональным гидом по Гаване. В одну из загульных ночей Лео упомянул о том, что работает над романом о жизни Меуччи, и у журналиста загорелись глаза. Он сказал, что тема его живо интересует, что в Италии недавно вышла книжка о жизни изобретателя, и как раз в этом году одному довольно известному ученому было поручено всерьез заняться изучением творчества Меуччи, включая обращения к архивам, а также посещение мест, где жил изобретатель. Так оно и случилось: незадолго до этого разговора исследователь посетил Гавану. Леонардо тогда подумал: какая жалость, что он с ним не встретился, ведь он, конечно, мог бы снабдить его немалым количеством сведений. Но это не так страшно, потому что он сам собирался обскакать всех, доказав то, что до сих пор никто доказать не мог. Так и сказал после очередной порции рома: мол, в Гаване существует неоспоримое доказательство, что телефон — изобретение Меуччи. Тогда-то он и рассказал приятелю о документе. Глаза журналиста загорелись так ярко, что ночь едва не превратилась в ясный день. Эти двое и так уже были друзьями, но с той ночи стали братьями и партнерами совместного проекта: создания книги. Журналист обещал непременно приехать еще раз, а вернувшись домой, в Италию, отправил Лео всю информацию, какую только нашел по данной теме. И вот однажды, уже в 1993 году, писателю позвонила некая итальянка, которая только что прибыла на Кубу и привезла ему весточку от друга. Она сообщила, что журналисту, который занимал довольно критичную позицию по отношению к кубинскому руководству, было отказано в визе, так что она приехала вместо него. Привезла ему статьи Базилио Катания, того самого ученого, который занимался исследованием творчества Меуччи, письмо от его друга-журналиста, деньги и твердое намерение приобрести документ. Лео все это пришлось более чем по сердцу, причем по разным соображениям.

Во-первых, ужасное экономическое положение давало надежду на то, что Анхеля не придется слишком долго уламывать. В-вторых, появились деньги для покупки, которых в карманах писателя водилось негусто. Ну и вишенкой на торте явился женский фактор, который всегда помогает смягчить мужское сердце. Барбара и Лео заключили сделку: она займется умасливанием Анхеля, чтобы купить у него документ, а Леонардо напишет книгу, однако же и она сама, и журналист получат эксклюзивные права на эту находку и некий процент от роялти при публикации книги. «Ты помнишь вечеринку в доме моего приятеля-кустаря?» — спросил он. Конечно, ведь именно там я и познакомилась с итальянкой. Леонардо продолжил, и я узнала, на что именно он пригласил тогда Анхеля, причем ровно с той целью, чтобы Барбара смогла с ним познакомиться и приступить к своей части миссии. Так возник и ужин в ресторане, на котором она и Лео заговорили о Меуччи, пока Анхель не перевел разговор на другую тему: как считал Лео — именно потому, что не хотел трепаться о таком на публике, и потому, что тогда еще не знал о заинтересованности Барбары в этом документе.

Прикинь только: я в тот раз впервые услышала имя Меуччи, когда остальные уже давно шли по его следу. Лео прервал свой рассказ и заявил, что я должна его извинить, но в самом начале они понятия не имели о наших с Анхелем отношениях, а это важно, потому что Барбара намеревалась опробовать на нем свои чары. И раз уж он все равно вынужден мне об этом рассказывать, то воспользуется случаем и пояснит, что на свои литературные посиделки он пригласил меня по двум причинам: я ему нравилась, а Барбара уже пригласила туда Анхеля. Он вообще-то думал, что это ошибка, но тут его осенило: ведь это шанс понять, пара мы или нет. И пришел к выводу, что, конечно же, нет, потому что я весь вечер резалась с ним в домино, в то время как Анхель болтал с итальянкой. Могу поклясться: пока Лео говорил, я все тверже убеждалась в своей непроходимой тупости. Понимаешь? Как шахматный конь, который думает, что он сам прыгает по клеткам, не подозревая, что его передвижения подчинены чужой воле, так и я оказалась марионеткой, вообразившей себя кукловодом.

Барбара поговорила с Анхелем о документе. Она и Лео полагали, что Анхель отфутболит ее, стремясь набить цену. Это они в свои планы включили, а вот чего не включили, так это того, что она с Анхелем переспит и даже не посчитает нужным сообщить об этом Лео.

«Это говорит о том, что Барбара что-то затевает за моей спиной», — сказал он с явной тревогой и поднялся.

Я воспользовалась паузой и сообщила, что спутались они в Сьенфуэгосе, а он улыбнулся, потому что знал про легковушку, которую Барбара взяла напрокат, чтобы отвезти туда Анхеля с сестрой. Но после поездки эта сукина дочь ни словом не обмолвилась ему об их шашнях. Она точно что-то затевает, или, еще хуже, они затеяли что-то на пару; возможно, уже сговорились, чтобы оставить его с носом. Леонардо снова выжал тряпку, и, глядя на движение его рук, я чуть не засмеялась, представив вместо тряпки в его руках — шею итальянки. Мне тоже очень хотелось свернуть шею Анхелю. Хотя известие о том, что поездка в Сьенфуэгос все же и впрямь оказалась поездкой брата и сестры, пусть и при весьма специфическом участии Барбары, принесло мне некоторое облегчение, но всего лишь некоторое, потому что в целом этот вояж продолжал меня беспокоить. Сильно беспокоить.