Хезер Моррис - Татуировщик из Освенцима Страница 4

Глава 2

– Наружу! Все наружу!

Звучат свистки, лают собаки. В блок 7 из двери струится солнечный свет ясного утра. Заключенные, отцепляясь друг от друга, спускаются с нар и, волоча ноги, бредут из барака. Становятся вокруг здания. Отойти в сторону никто не пытается. Они ждут. И еще ждут. Те, кто кричал и свистел в свистки, исчезли. Люди шепотом переговариваются, шаркают ногами взад-вперед. Глядя на другие бараки, они видят, что там разыгрывается та же сцена. Что дальше? Жди.

Наконец к блоку 7 подходит эсэсовец в сопровождении заключенного, и воцаряется тишина. Никаких объявлений. Заключенный выкрикивает номера, написанные на планшете. Рядом стоит эсэсовец, нетерпеливо постукивая ногой и похлопывая себя по бедру офицерской тросточкой. До заключенных не сразу доходит, что номера – это татуировки на левой руке каждого. Перекличка окончена, два номера не отозвались.

– Ты… – тот, кто делал перекличку, указывает на мужчину в конце шеренги, – иди посмотри, не остался ли кто-нибудь внутри.

Тот смотрит на него с недоумением. Он не понял ни слова. Сосед шепотом повторяет команду, и мужчина спешит в барак. Через несколько мгновений он возвращается, подняв правую руку с двумя вытянутыми пальцами – указательным и средним: двое мертвы.

Эсэсовец делает шаг вперед. Он заговаривает по-немецки. Заключенные уже научились держать язык за зубами и покорно ждут в надежде, что кто-нибудь сможет перевести. Переводит Лале.

– Вас будут кормить два раза в день. Один раз утром и один раз вечером. Если доживете до вечера. – Он умолкает с мрачной ухмылкой на лице. – После завтрака вы будете работать, пока вам не велят остановиться. Продолжите строительство этого лагеря. Мы собираемся привезти сюда еще больше людей. – Он улыбается с гордым видом. – Выполняйте команды своего капо и руководителей строительства, и тогда встретите закат солнца.

Раздается металлический лязг, и заключенные, повернувшись, видят приближающуюся группу людей. Те несут два бака и стопки небольших жестянок. Завтрак. Несколько заключенных порываются подойти к группе, как бы предлагая помощь.

– Того, кто сдвинется с места, пристрелят! – рявкает эсэсовец, поднимая автомат. – Без вариантов!

Офицер уходит, и к группе заключенных обращается человек, проводивший перекличку.

– Вы его слышали, – говорит он на немецком с польским акцентом. – Я ваш капо, ваш начальник. Для получения еды встаньте в две шеренги. Жаловаться не советую, будет хуже.

Все выстраиваются в две линии, и некоторые перешептываются, спрашивая, понял ли кто-то сказанное «немцем». Лале растолковал все соседям и попросил передать дальше. Он будет переводить столько, сколько нужно.

Дождавшись своей очереди, он с благодарностью принимает небольшую жестяную миску. В грубых руках, подающих посуду, содержимое плещет через край. Лале отступает в сторону и изучает еду. Это коричневая жижа с незнакомым запахом. Это не чай, не кофе и не суп. Он боится, что если будет пить медленно, то извергнет из себя эту вонючую дрянь. Поэтому, закрыв глаза и зажав ноздри пальцами, он быстро осушает миску. Другие не столь удачливы.

Стоящий поблизости Арон поднимает свою посудину, словно в шутку провозглашая тост:

– У меня есть кусок картошки, а у тебя?

– Лучшая еда, какую мне доводилось пробовать.

– Ты всегда такой оптимист?

– Спроси снова в конце дня, – подмигивает Лале.

Возвращая пустую миску заключенному, который раздавал еду, Лале благодарит его, кивая и чуть улыбаясь.

– Если вы, ленивые ублюдки, покончили с едой, вставайте в шеренгу! – кричит капо. – Вас ждет работа!

Лале передает команду дальше.

– Идите за мной и выполняйте команды старшего! – орет капо. – Если будете сачковать, я узнаю.

Лале и другие оказываются перед частично возведенным строением, копией их барака. Там уже находятся другие заключенные: плотники и каменщики работают в слаженном ритме людей, привыкших трудиться вместе.

– Ты. Да, ты. Залезай на крышу. Ты сможешь там работать.

Оглядевшись по сторонам, Лале замечает лестницу, приставленную к крыше. На ней скрючились двое заключенных, ожидая, пока им поднесут черепицу. Когда Лале забирается на лестницу, они отодвигаются в сторону. Крыша состоит из деревянных балок – основы для укладки черепицы.

– Будь осторожен, – предупреждает его один рабочий. – Двигайся вверх по скату крыши и смотри на нас. Это не сложно. Скоро освоишься.

Человек этот русский.

– Меня зовут Лале.

– Знакомство потом, ладно? – (Мужчины переглядываются.) – Ты меня понимаешь?

– Да, – отвечает Лале по-русски.

Они улыбаются.

Лале наблюдает, как они принимают тяжелые глиняные плитки из пары рук, высовывающейся из-за края крыши, подползают к тому месту, где были уложены последние, и аккуратно укладывают их внахлест, а потом возвращаются к лестнице за следующей партией черепицы. Русские были правы: работа не сложная. И вскоре Лале принимается за укладку черепицы. В теплый весенний день лишь муки голода и спазмы в желудке мешают ему догнать более опытных рабочих.

Через несколько часов им разрешают сделать перерыв. Лале направляется к лестнице, но русский останавливает его:

– Безопасней остаться здесь. На высоте мы не так на виду.

Лале идет за рабочими, очевидно знающими, где удобней всего сесть и вытянуть ноги: на углу, где для усиления крыши применяется более прочная древесина.

– Давно вы здесь? – спрашивает Лале, как только они устраиваются.

– Думаю, около двух месяцев. Через какое-то время становится трудно понять.

– Откуда вы прибыли? То есть как сюда попали? Вы евреи?

– Не все вопросы сразу.

Русские посмеиваются, и тот, что помоложе, крепкий работник, закатывает глаза, удивляясь неведению новичка, не знающего пока своего статуса в лагере.

– Мы не евреи, мы русские солдаты. Мы отстали от своей части, и долбаные фашисты взяли нас в плен и заставили работать. А ты? Еврей?

– Да. Я из большой группы, привезенной вчера из Словакии. Все евреи.

Русские переглядываются. Старший отворачивается, закрыв глаза и обратив лицо к солнцу, предоставив своему товарищу продолжить разговор.

– Оглянись вокруг. Отсюда видно, как много блоков еще строится и какую территорию им надо продолжать расчищать.

Лале приподнимается на локтях и оглядывает обширное пространство внутри забора под током. Вдаль простираются ряды бараков наподобие того, который он помогает строить. Мысль о том, чем может стать это место, повергает его в ужас. Не желая обнаружить свое отчаяние, он не знает, что сказать. Сев на прежнее место, он отворачивается от товарищей и пытается совладать со своими чувствами. Не надо никому доверять, не надо много рассказывать о себе, следует быть осторожным…

Рабочий пристально смотрит на него:

– Я слышал, как эсэсовцы хвастались, что это будет самый большой концлагерь.

– Это правда? – переспрашивает Лале громким шепотом. – Ну, если нам предстоит вместе его строить, мог бы сказать, как тебя зовут.

– Андрей. А этот большой олух – Борис. Он почти не разговаривает.

– Здесь за разговоры могут и убить, – бормочет Борис, протягивая Лале руку.

– Что еще вы могли бы мне рассказать о здешних людях? – спрашивает Лале. – И кто такие эти капо, черт подери?

– Скажи ему сам, – зевает Борис.

– Ну, здесь есть еще русские солдаты вроде нас, но их немного, и есть разные треугольники.

– Такие, как зеленый треугольник на одежде у моего капо? – спрашивает Лале.

Андрей смеется:

– О-о, зеленые – хуже всего. Это уголовники: убийцы, насильники, всякие такие. Из них получаются хорошие охранники, поскольку люди они ужасные. – Помолчав, он продолжает: – Другие попали сюда из-за своих антифашистских взглядов. Они носят красный треугольник. Есть немного с черным треугольником – это лентяи, которые долго не протянут. И наконец, есть ты и твои друзья.

– Мы носим желтую звезду.

– Да, вы носите звезду. Ваше преступление в том, что вы – евреи.

– А почему вы не носите никакого знака? – спрашивает Лале.

– Мы просто враги, – пожимает плечами Андрей.

– Они унижают нас тем, что раздают всем нашу военную форму, – фыркает Борис. – Хуже этого нельзя было придумать.

Звучит свисток, и трое мужчин принимаются за работу.

Тем вечером заключенные из блока 7 собираются небольшими группами, чтобы поговорить, поделиться тем, что успели узнать, и задать друг другу вопросы. Некоторые уходят в дальний конец барака, где возносят молитвы своему Богу. Эти молитвы какие-то непонятные. Молятся ли они о наставлениях, мщении или примирении с реальностью? Лале кажется, что без наставлений раввина каждый человек молится о том, что для него наиболее важно. И он решает, что это правильно. Он ходит между группами, слушает, но не принимает участия в разговоре.

К концу первого дня Лале выудил все возможные сведения у своих русских товарищей. Оставшиеся дни недели он руководствуется своими соображениями: ходит с опущенной головой, делает, что ему велят, никогда не спорит. В то же время он наблюдает за всеми и за всем происходящим вокруг. Глядя на конструкцию новых строений, он осознает, что немцы ничего не смыслят в архитектуре. Там, где возможно, он прислушивается к разговорам и пересудам эсэсовцев, не знающих, что он их понимает. Они дают ему единственное доступное для него оружие – информацию, и он запасает ее впрок. Бо́льшую часть дня эсэсовцы стоят вокруг, курят, прислонясь к стенам, глядя на все вполглаза. Подслушивая, Лале узнает, что комендант лагеря Хёсс – ленивый ублюдок, почти никогда не показывающийся на людях, и что условия для немцев в Освенциме лучше, чем в Биркенау, где им не выдают сигарет или пива.