Дидье Декуэн - Англичанка на велосипеде Страница 4

Бюро по делам индейцев в Вашингтоне вынесло вердикт: повсеместно запретить церемонию Пляски Духа. Тем временем американская армия готовилась к подавлению бунтарского движения, которое она считала чрезвычайно опасным. Сидящий Бык получил в голову пулю[16], причем выпущенную его соплеменником, служившим в индейской федеральной полиции.

Ровно через две недели после этого убийства произошло событие, вошедшее в историю как «Бойня на ручье Вундед-Ни».

3

Стащив с мертвых индейцев их оказавшиеся бесполезными «рубахи духов», солдаты вдобавок сняли несколько скальпов – сильный мороз во многом облегчил им работу.

Джейсон Фланнери присоединился к мародерам и стал фотографировать окоченевшие тела, толком не зная, как в дальнейшем распорядится этими снимками. Но, даже не возлагая на свои труды больших надежд, ему почему-то казалось, что он обязательно должен это сделать. Наверняка несколько местных газет из Рапид-Сити, Пирра или Спирфиша[17] захотят купить у него один-два увеличенных снимка индейцев, скорчившихся в виде черных холмиков на снегу; помещенные на первой полосе фотографии послужат доказательством того, что репортеры этих газет побывали на месте схватки. И конечно, их поместят в обрамлении цветных литографий, свидетельствующих о героизме солдат Седьмого кавалерийского полка.

Уезжая в Америку, Джейсон собирался сделать серию портретов старух лакота, чтобы проиллюстрировать труд, над которым он работал уже больше шести лет. По его мнению, ни у кого больше в старости не было настолько выразительных лиц – изрезанных морщинами, помятых и изношенных. Целью его книги было установить визуальное соответствие между старческими морщинами и дерматоглификой знаменитых преступников, таких, например, как Констанция Кент, убийца, выкравшая из особняка Роуд-Хилл-Хаус четырехлетнего ребенка, которого она зарезала с особой жестокостью, бросив затем труп в отхожее место[18].

Сравнительное исследование Джейсона – на одной странице были приведены отпечатки пальцев, на другой – изборожденные морщинами лица – для широкой публики представляло лишь ограниченный интерес, и автору пока не удалось убедить издателя. Это вынудило Фланнери предпринять путешествие за свой счет, равно как приобрести на собственные средства дорожную фотокамеру с корпусом красного дерева, центральным затвором «Деко» и красной кожаной «гармошкой».

Книга, если, конечно, ей посчастливилось бы когда-нибудь увидеть свет, имела название – «Вездесущность смерти».

После того как братскую могилу засыпали, Джейсон Фланнери отвинтил бронзовую «бабочку», с помощью которой камера крепилась на треноге, и убрал ее в футляр, взвалив штатив на плечо, хотя солдаты в неверном свете пурги могли принять его за спасшегося и непокоренного индейца лакота.

Фланнери направился к церкви Святого Креста, где собралось множество трясущихся людей, и никто не знал, отчего они дрожат – от ужаса недавней бойни или стужи.

Преподобный отец Кук велел сдвинуть скамьи, чтобы освободить место для размещения раненых, алтарь же и фисгармонию придвинули к стене.

Тем временем повозки продолжали доставлять пострадавших, и смолистый аромат рождественских венков и гирлянд все больше терялся в запахе нечистот и крови.

Никому и в голову не пришло снять висевшее над амвоном полотнище – как раз над головами раненых – с надписью: «Мир на Земле для людей доброй воли».

Джейсон отыскал глазами двух маленьких девочек, находившихся в церкви. Ту, что постарше, звали Эхои. Второй малышке, которую тоже нашли под мертвым телом матери, исполнилось всего несколько месяцев. Выжившие лакота, как оказалось, не знали ее имени. И власти, которых представляли доктор Истмен, мисс Гудейл, учительница в коричневом платье, с которой Шумани встретилась возле поилки, и два служителя церкви, епископ Уильям Хобарт Хар и преподобный отец Кук, записали младшую девочку под индейским именем Зинткала Нуни, и в официальных документах она стала именоваться Потерянной Птицей.

Будь у Джейсона выбор, он предпочел бы взять Потерянную Птицу, которая лишь тоненько попискивала, однако мисс Гудейл, не поинтересовавшись его мнением, вложила ему в руки вопившую и дурно пахнувшую Эхои.

Джейсон поинтересовался, как ему следует поступить с ребенком.

Надо сказать, ему не впервые вверяли судьбу живого существа. Поскольку он был владельцем йоркширского поместья (пусть небольшого, но все же поместья), в его ведении были гуси, осел, три охотничьи собаки, с десяток кошек и немало растений, за которыми приходилось ухаживать, чтобы они смогли выжить в зимнюю стужу. Среди растений, подлежавших его опеке, была, например, агава мексиканского происхождения, которой потребовались годы, чтобы выпустить гигантский цветонос десяти метров высотой, и которая, израсходовав на это все силы, сразу пришла в упадок, что скорее напоминало жертвенность человеческого существа, чем процесс увядания растения.

Доктор Истмен сказал, что Джейсон волен поступить с Эхои как ему вздумается.

– Почти все матери-индеанки убиты, а выжившие слишком поглощены своим горем, чтобы заниматься девочкой, которая для них ровным счетом ничего не значит. Более того, в душе они всегда будут сетовать, что она жива, а их дети умерли.

Врач добавил, что он пытался подкладывать Эхои раненым индеанкам, нашедшим приют в церкви, однако те с ненавистью ее отвергали, как порой овцы отбрасывают прочь осиротевшего ягненка.

– Вы ведь поедете в Англию через Нью-Йорк, не так ли? Значит, вам не составит труда, как только вы прибудете в город, определить ее в приют – эти заведения теперь растут как грибы после дождя, собирая детей иммигрантов, которых родители бросают, едва ступят на землю Америки.

– А если я не соглашусь?

– Отдать в приют?

– Везти девочку в Нью-Йорк. Знаете, это будет непросто – расходы, косые взгляды окружающих…

– Ладно, тогда оставьте. Возможно, ее возьмет кто-нибудь из солдат. Из таких девчушек вырастают отличные служанки. Несколько апатичные, правда, но работящие.

Джейсон Фланнери тут же вспомнил, что у него самого не было служанки. Экономка бы не помешала, но только, избави бог, не какая-нибудь бесплотная тень в черном платье и белом переднике, с утра до вечера снующая по дому, которой для счастья довольно любого пустяка – пирожного, глотка вишневки, мимолетной ласки, ленточки, с которой сам черт не знает что делать, отвечающей на все, что ни скажешь, реверансом. Подлейте мне чаю – реверанс, отнесите утку на кухню – реверанс, вы же видите, Молли, она почти сырая – реверанс, да ступай ты повесься, Молли, жалкая идиотка! – реверанс.

Он рассказал доктору поучительную историю об одной из таких девушек, которой хозяин велел «пойти и удавиться»: через три часа ее обнаружили на чердаке – покорную, мертвую, болтавшуюся в петле над корзиной с дозревавшими яблоками.

– Может, и правда сделать из нее служанку?

– Почему бы и нет, если запастись терпением…

Джейсон подумал, что в свое время ему хватило терпения, чтобы дождаться цветения агавы.

И все же Фланнери принял решение взять ребенка с собой. Он отделит ее от остальных спасшихся детей, и Эхои не войдет в число выживших в этой бойне. Тут девочка снова заверещала, и Джейсон взмолился, чтобы она поскорее смолкла.

Эхои было на тот момент года три-четыре. Сколько точно, Джейсон не знал и так и не узнал. Когда он впервые взял ее на руки (в тот самый день, то есть 29 декабря 1890 года), он думал совсем о другом, и ему не пришло в голову поинтересоваться ее возрастом; впрочем, он не говорил на языке лакота, а она не понимала по-английски.

В тот день, смыв заскорузлые остатки рвоты с круглого личика девочки, покрывавшие его, словно толстый слой «штукатурки», которой умащивают лица старые актрисы (именно актрисы на излете карьеры составляли лучшую клиентуру Джейсона: благодаря им он смог оплатить путешествие и все, что требовалось для его трудов, в частности, для «Вездесущности смерти»), он собирался было положить ребенка на солому, которую доктор Истмен и преподобный отец Чарлз Кук прямо на полу постелили для раненых, которым не хватило места на скамьях, однако малышка крепко вцепилась в него, впившись зубами в ворот куртки, а заодно и в шею. Он попробовал высвободиться, но едва коснулся сжатого кулачка ребенка, как Эхои завопила, да так пронзительно, что Джейсону показалось, будто ему в барабанные перепонки ввинтились холодные стальные буравчики.

Он оглядел лежавших на соломе женщин лакота в надежде, что одна из них решится взять на себя заботу о девочке. Если Эхои и не была их ребенком, то уж точно принадлежала к их соплеменникам – достаточно было посмотреть на ее лунообразную мордашку, медно-желтую кожу, глаза-щелочки и черные волосы, густые и блестящие.

Но Эхои никого не заинтересовала.