Автоквирография - Лорен Кристина Страница 4

– И напишете! Согласен, четыре месяца – срок небольшой, но вы успеете. Вы справитесь. Я здесь именно для этого. Мы возьмемся за дело без промедления, – продолжает Фуджита, шагая по классу. – У меня есть список рекомендованной литературы, есть методические материалы об оптимальном старте и различных способах писательства, но, если честно, единственный способ написать роман – сесть и написать. Как вы организуете процесс – дело ваше.

Фуджита положил мне на парту листок с программой курса и предлагаемым графиком работы. От одного взгляда на бумажку лоб покрывается испариной, а в затылок впиваются иголки паники. Мандраж!

Мандраж, потому что основную идею романа нужно определить уже на этой неделе.

На этой!

Перехватив взгляд Осени, я лучезарно ей улыбаюсь. Видимо, недостаточно лучезарно, потому что ответная улыбка подруги замирает и получается кривоватой.

– Ты справишься! – тихо заверяет она, прочитав мои мысли.

Нужно дифференцировать тригонометрическую функцию – справлюсь блестяще. Дайте мне набор для молекулярного моделирования – составлю органическое соединение невиданной красоты. Но вывернуть душу наизнанку и выставить всем на обозрение? Перспектива кошмарная. Я не трудоголик, хотя с этим совершенно не вяжется мой перфекционизм: если заниматься делом, то серьезно, а не спустя рукава. Тягу к творчеству я не испытывал никогда, но осознаю это лишь сейчас, на Литературном Семинаре.

Фуджита лишь подливает масло в огонь:

– Опыт подсказывает, что многие из вас с основной идеей уже определились. На следующей неделе мы с Себастьяном поможет вам ее отточить, отполировать до блеска. А потом… Вперед с песней, котики и киски!

Меня не смешит даже то, что Фуджита почти дословно повторяет добрый призыв киско-ободряющего постера Осени, потому что впервые за… Да, пожалуй, впервые за всю жизнь я в полном ауте.

Осень возвращает ластик с Хи-Меном и использует этот предлог, чтобы пожать мне руку.

Задняя дверь открывается, стулья скрипят по паркету: ученики поворачиваются в ту сторону. Кто пришел, ясно каждому, но мы все равно смотрим.

Пьяной я видел Осень лишь раз – прошлым летом. Тогда же она в первый и последний раз призналась, что любит меня. Я-то думал, что из плотских утех двухлетней давности мы сделали одинаковые выводы, а оказывается, нет. «До» были четыре бутылки «Майкс хард лимонада»[9], «после» Осень растолкала меня – я заснул на полу ее комнаты – и, дыша в лицо кислым алкоголем, умоляла забыть все, а в промежутке она битый час изливалась о тайных чувствах, которые испытывает ко мне последние два года. Туман моего собственного подпития и ее алкогольной невнятицы размыл все, за исключением трех предложений:

«В твоем лице я вижу смысл».

«Почему-то порой кажется, что меня тебе недостаточно».

«Я люблю тебя. Немножко».

После такого, в нашем с Осенью положении, единственное средство от острой неловкости – недельный стеб.

«Я люблю тебя. Немножко» стало нашим мемом, девизом крепкой дружбы. Логику лица со смыслом Осень несколько раз пыталась объяснить мне, но без особого успеха – что-то про симметричные черты, которые привлекают ее на подсознательном уровне. Эта фраза – моя любимая ерундистика, и, когда вижу ее расстроенной, я говорю: «Успокойся, Осси, в твоем лице я вижу смысл!» Ерундистика помогает. Осень каждый раз хохочет.

Вторая фраза – «Почему-то порой кажется, что меня тебе недостаточно» – слишком близка к истине. Вообще-то я собирался с духом, чтобы открыться Осени, но после тех ее слов передумал. В душе зазвучал диссонирующий аккорд, проснулось неприятное понимание того, что значит быть бисексуальным. С одной стороны, это бич, демон на левом плече, невежественное неприятие везде и всюду – и в квир-сообществе, и вне его. Дескать, бисексуал – нерешительный рохля, одного партнера ему мало, а этот статус от нежелания принять на себя обязательства. С другой стороны, это благо, ангел на правом плече – толерантные книги и брошюры уверяют, что как бисексуал я способен полюбить кого угодно. Мол, я и обязательства готов принять, но для меня главное – личность партнера, а не его причиндалы.

Но я ни разу не влюблялся, мучительной страсти к одному человеку не испытывал, и кто пересилит, ангел или демон, не знаю. Когда Осень сказала, что мне ее недостаточно, я спустил те слова на тормозах, якобы забыл. Но не забываются они, вот беда! Я на них зациклился. Делаю вид, что не жду с содроганием сердца, когда меня сразят наповал, а сам чувствую: это случится, всенепременно случится.

Когда Себастьян Бразер входит в классную комнату и перехватывает мой взгляд, я чувствую, что из-под меня выбили стул.

Я пьян.

Я наконец понимаю, что Осень говорила про лица со смыслом.

Вообще-то я видел Себастьяна и раньше – сталкивался с ним в школе, но особого внимания не обращал. Он эдакий примерный «замормоненный» мальчик, сын епископа и, насколько я понимаю, очень набожный.

А сегодня мне от него глаз не отвести. Себастьян уже не мальчик. Я отмечаю красиво очерченные скулы и мужественный подбородок. Миндалевидные глаза опущены, на щеках румянец, кадык ходит ходуном – Себастьян нервно сглатывает под тяжестью наших взглядов.

– Всем привет! – Себастьян машет нам, неуверенно проходит в глубь класса и пожимает руку Фуджите. Четырнадцать пар глаз следят за каждым его шагом.

– Ну, что я вам говорил? – Фуджита лучезарно нам улыбается.

У Себастьяна выбритые виски и длинные волосы на макушке. Улыбка широкая, открытая, чистая… Какой красивый, мать его! Но есть что-то еще. Меня цепляет то, как он двигается. Дело в том, что Себастьян подолгу ни на кого не смотрит? Или в том, что он словно побаивается нас?

Себастьян встает перед классом, перехватывает мой взгляд, его глаза вспыхивают – буквально на долю секунды, как отражатель, поймавший свет, потом снова: он смотрит внимательнее. Того мгновения ему достаточно, чтобы ощутить мое внезапное чувство. Черт подери, как быстро он разобрался! Обожающие взгляды из аудитории для него, наверное, не редкость, а вот для меня страсть-вспышка – нечто совершенно чуждое. Легкие, словно дикие звери, вот-вот из груди вырвутся.

– Боже! – лепечет сидящая рядом Осень. – Его улыбка плавит мне мозги.

Ее слова – слабое эхо моих собственных мыслей: его улыбка меня убивает. Очень тревожит неожиданно проснувшийся драматизм: этот парень должен стать моим, иначе мне не жить.

Осень, не ведающая о раздрае в моей душе, разочарованно лепечет:

– Как жаль, что Себастьян – мормон!

Глава третья

Вечер понедельника. Домашки у нас нет, мама вернулась с работы рано и считает это знаком того, что детей нужно взять на шопинг. Хейли, моя сестренка, рада возможности пополнить запас похоронной одежды. Я соглашаюсь поехать, пусть и без энтузиазма, потому что чувствую: предоставленный самому себе, я просижу часы за ноутом – с сотней открытых вкладок в попытке побольше узнать о Себастьяне Бразере.

К счастью, с нами увязывается Осень. У нашей мамы есть суперсила – невероятная способность выбирать нам самую уродливую одежду. С этой точки зрения, Осень – идеальная спутница для шопинга. К сожалению, присутствие трех женщин означает, что мобильными исследованиями придется заниматься тайком. Осень, наверное, вскинет брови, если засечет меня за гуглежкой молодого красивого ассистента препода. Мама с Хейли в курсе, что мне нравятся и парни, но мама вряд ли обрадуется, узнав, что объект моего нынешнего интереса – сын местного епископа.

Организованная религия у нас в семье не в почете. Папа – иудей, но в синагоге не был много лет. Мама выросла среди СПД в Солт-Лейк-Сити, чуть севернее Прово, но порвала с мормонами в девятнадцать лет, когда тетя Эмили, ее младшая сестра, а в ту пору школьница, совершила каминг-аут. Родители и церковь от Эмили отвернулись. Меня тогда на свете, конечно же, не было, но я слышу разговоры и вижу, как при упоминании религиозных предрассудков у мамы проступает вена на лбу. С родителями мама ссориться не хотела, но, будучи здравомыслящей, сердобольной девушкой, не могла оттолкнуть любимую сестренку из-за замшелых догматов.