Гавана, год нуля - Суарес Карла Страница 48

Эта цепочка рассуждений раскручивалась в моей голове с головокружительной скоростью, ведь я все еще сидела напротив Эвклида, ожидавшего моего ответа. Наконец я сказала, что он прав: ситуация опасная. Я не знала, насколько тесная дружба у Барбары и Леонардо, но зато знала, что на Кубе ей оставаться совсем недолго, поэтому действовать следует незамедлительно. Эвклиду надо озаботиться тем, чтобы ее отвлекать — занятие, которое, кроме всего прочего, обещает ему немало приятного. А я со своей стороны плотнее займусь писателем. Моему другу такой расклад понравился, и он даже придумал подкинуть итальянке несколько ложных зацепок. «Все упирается в вопрос времени», — заявил он. Как только она окажется на борту самолета, мы снова возьмемся за наш собственный проект. И мы ударили по рукам и с видом победителей заулыбались. После чего Эвклид вздохнул, сжал мои ладони и, сделав серьезное лицо, объявил, что есть и еще одна чрезвычайно важная вещь. Итальянка знает, что документ раньше принадлежал бывшей жене ее кубинского жениха, и когда Эвклид, как бы между прочим, рискнул расспросить ее об этом самом женихе, она его описала, а потом и назвала имя — Анхель.

Я высвободила руки и встала. Барбара и впрямь была потрясной. Понимаешь? Вот уж кто ничего не носит за пазухой — она сама столь же очевидна, как размер ее бюстгальтеров. Меня поразило, что она выболтала это Эвклиду, и, естественно, меня это тоже резануло, но прежде, чем я нашла верные слова для моего друга, он тоже встал, уверяя, что не хотел сделать мне больно, однако считал, что я должна быть в курсе. У него самого не было возможности хорошо узнать Анхеля, но мать Маргариты тем не менее кое-что о нем рассказывала. Он несколько раз обманывал их дочь, что в конечном счете и стало причиной их развода. Эвклид не говорил мне об этом раньше, потому что каждая история — это другая история, но когда он услышал от Барбары, что Анхель — ее жених, у него действительно появилось острое желание влепить пару затрещин этому типу: одну за дочку и еще одну — за меня. Эти слова меня очень тронули. Понимаешь? В моих глазах это выглядело явным свидетельством любви и дружбы, ведь Эвклид хотел защитить меня. Какая прелесть. Разве нет? Я могла бы ему обо всем рассказать, но тогда мне пришлось бы действительно открыть ему все-все, а случай был не самый подходящий. Эвклид не должен узнать, что появление Барбары в его доме было частью нашего с писателем плана, так что мне пришлось бы как-то модифицировать всю версию событий. Вывернув все наизнанку, я заявила, что мне это известно: у Анхеля с Барбарой были отношения, но еще до того, как начались наши, только она не хочет от него отстать — ходит за ним тенью и названивает ему, несмотря на то что он не обращает на нее никакого внимания. Конечно, она понятия не имеет, что Анхель теперь со мной, но это объясняется тем, что, с одной стороны, он терпеть ее не может и почти с ней не разговаривает, а с другой — она же мне не подруга. И если мы и пришли к Эвклиду вдвоем, то это обусловлено исключительно ее профессиональными интересами. Эвклид изобразил некий понимающий жест, но ничего не сказал. А я продолжила и сказала, что я знаю о неверности Анхеля по отношению к Маргарите, что мне очень жаль, но, как сказал и сам Эвклид, каждая история — другая история. Своего друга я чмокнула в щечку и сказала спасибо за то, что он позаботился мне об этом рассказать, но поводов для беспокойства нет, заверила я, все под контролем. Он с облегчением улыбнулся. «Знаешь, — сказала я ему, — у Анхеля тоже чесались руки от желания отвесить тебе пару оплеух, когда он смотрел, как плачет Маргарита, когда ты обманывал ее мать, и это тоже стало причиной твоего развода, разве нет?» Он рассмеялся и в ответ заявил, что очень хочет надеяться, что все и в самом деле под контролем и что я буду очень-очень счастлива. Этот момент я и использовала, чтобы сообщить ему новость о том, что выхожу замуж, потому что раньше сказать об этом у меня как-то не получалось. Эвклид отказывался этому верить: я — и замужем? Нет, это просто не укладывается в голове, хотя он очень рад, чудесная новость. Мы условились, что Барбаре он ничего об этом не скажет: это касается только меня, поэтому и объявлять эту новость предстоит мне. Тем вечером Эвклид меня крепко обнял в знак своих наилучших пожеланий, сопроводив объятие словами, которые меня совершенно очаровали. Что-то вроде: когда город и все, что тебя окружает, лежит в руинах, самое лучшее — построить что-то самому, и пусть это будет нечто крошечное, но такое, что возродит для тебя смысл слова «будущее». Красиво сказано. Тебе так не кажется?

Теперь мне предстоял разговор с Леонардо. На следующий день телефон его все еще пребывал в нерабочем состоянии, но ждать я уже больше не могла — терпение мое иссякло, и после работы я пулей вылетела в направлении его дома с намерением ждать его там столько, сколько потребуется. Ждать на самом деле мне пришлось перед его гаражом, и я разве только чудом не вытоптала ему там траншею, топчась на одной линии туда-обратно, пока наконец вдали не показался велосипедист, и я наконец остановилась. И вот уже писатель стоит передо мной со своей широкой улыбкой и ручейками пота, струящимися по лицу. Он сказал: «Вот это сюрприз’», а я оборвала его решительным «Нам нужно поговорить». Он слез с велосипеда, открыл дверь гаража, завел туда велик, вслед за которым как сумасшедшая ворвалась и я, прямиком устремившись к его письменному столу. И, бормоча: «Где он, где же ты его прячешь?», я взялась перебирать на этом столе бумаги — отпечатанные на печатной машинке листы, детские рисунки, рукописные заметки, счета. Леонардо подошел, спрашивая, что случилось, и тогда я заявила, что ищу документ Меуччи, и куда он его запрятал, и что все это до чертиков мне надоело. Судя по всему, мои слова и действия страшно его удивили, но для меня все это отдавало каким-то дежавю. Все постоянно только и делают, что удивляются, заметил? Меня уже все достало. Он начал собирать бумаги, которые я расшвыривала во все стороны, и только спрашивал, не сошла ли я с ума — с какой стати документ должен оказаться у него? А я все не унималась и продолжала раскидывать вещи, пока Лео не крикнул: «Да чтоб тебя!» И я остановилась. Он вырвал у меня из рук бумаги и стал аккуратно складывать, прося, чтобы я не смешивала рисунки сына с его работой, да и вообще — какая муха меня укусила? Тогда уже заорала я: «Ты врал, Леонардо, ты же мне врал!» Это он все это время держал у себя документ Меуччи и использовал меня, потому что на самом деле его интересовала Барбара, но он не мог вытерпеть, что она спуталась с Анхелем, и поэтому решил использовать меня, чтобы отвадить ее от его вечного соперника. Леонардо смотрел на меня широко открытыми глазами, а я тем временем продолжала голосить, что вранье его теперь ни черта не стоит, потому что я все знаю: если он и уверял меня, что документ у Анхеля, так это только чтобы сбить меня с толку. Тогда Лео заговорил: да я просто рехнулась, ведь если б документ был у него, его роман давно был бы закончен, чтобы я успокоилась и рассказала, как вся эта хрень пришла мне в голову. И я выкрикивала по второму кругу все те же аргументы. Он пробовал защищаться, опровергать мои слова, но я не слушала и перебивала его, потому что взяла основательный разгон и уже не могла остановиться. Наконец я выпалила: «Потому что ты, Лео, ты спал с Маргаритой!»

Леонардо помолчал буквально секунду, а потом заявил, что, судя по всему, Анхель заморочил мне голову всякой брехней, хотя последнее — правда: он действительно переспал с Маргаритой, и что с того? Он любил ее, она любила его, а полюбил он ее еще до того, как нарисовался этот Анхель с его улыбочкой, и она пошла за ним — чтобы хлебать потом полной ложкой все дерьмо, которое предстоит выхлебать и мне, потому что Анхель вообще ни на что не годится. «А со мной ты почему переспал?» — заорала я, слегка его толкнув. В ответ он тоже заорал, заявив, что я просто ему нравлюсь и это не он собрался к алтарю, так что совершенно свободен спать с кем угодно — лишь бы стояло. И чертов козел был как нельзя более прав, понимаешь? Это ведь я полезла туда, куда меня никто не приглашал, и меня охватило такое бешенство, что я обозвала его козлом и лжецом, после чего слезы навернулись мне на глаза, и я снова стала повторять, что он меня использовал, только чтобы нарисовать еще одну звездочку на фюзеляже, и что именно он волочится за Барбарой, потому что она — иностранка, и что документ-то именно у него, потому как Маргарита отдала ему бумагу после того, как он ее попользовал, и что он — самый большой враль из всех, что я знаю, и что он усыпил меня своими сказками, а сам-то никогда в жизни не выезжал за пределы этой страны, ни разу не путешествовал. И тут Лео словно обезумел, клянусь тебе: окинул меня взглядом дикого зверя, которому только что нанесли глубокую рану, и произнес: «Это я-то никогда не путешествовал? Я никогда не путешествовал?..» И тут он снимает с полки какую-то книгу и сует ее мне под нос со словами: «А это что?» Это были «Отверженные». Снял еще одну и снова: «А это?» «Игра в классики». И швырнул их на кровать, провозгласив: «Париж». Снова обернулся к стеллажу, выхватил еще две книги и бросил их туда же со словами: «И ты будешь говорить мне, что я никогда не был в Санкт-Петербурге?» Я едва успела заметить фамилию автора: Достоевский. В приступе охватившего его безумия Леонардо одну за другой швырял на постель книги. В Барселоне он побывал благодаря Эдуардо Мендозе, в Нью-Йорке — вместе с Джоном Дос Пассосом и Полом Остером, в Буэнос-Айресе — с Борхесом, а все Карибы облазил при помощи Карпентьера и Антонио Бенитеса Рохо. Не скажу точно, сколько именно книг он сбросил на кровать, однако, утомившись, он вновь уставился на меня безумным взглядом и заявил, что для путешествий физическое перемещение вовсе не обязательно: весь мир у него в голове, и он способен этот мир описывать. «Если кто и лжет, так это они, Хулия: лгут книги, а не я», — подытожил он, а потом повернулся ко мне спиной и вышел из гаража, оставив меня стоять столбом, как идиотку, которая понятия не имеет, что теперь делать. Мне пришло в голову, что Леонардо следовало бы взять на должность в министерство миграции, и когда люди будут приходить за разрешением на выезд, он станет дарить им книги, утоляя неуемную жажду к перемене мест. Меня это позабавило, и смех помог сбросить напряжение, накопившееся в ходе ссоры.