Амита Траси - Небо цвета надежды Страница 6

– Мой отец обратился в детективное агентство, чтобы они нашли Мукту, – повторила я, сперва рассказав мужчине обо всем в общих чертах.

– Ясно. И вы говорите, что на звонки в этом агентстве не отвечают, так? – Голос у него был низкий и хриплый.

– Да. Я много раз им звонила, но трубку там не берут. И с того самого дня, как я приехала сюда, я без конца к ним езжу, но постоянно натыкаюсь на запертую дверь. Я просто… Я не знаю, с чего начинать поиски. Даже от полиции толку мало. Я здесь уже две недели, и ничего не происходит. – От отчаяния я искала утешения у совершенно постороннего человека, даже сама удивилась.

Мой собеседник вздохнул.

– Как, вы сказали, вас зовут?

– Тара.

– Тара. Попытайтесь все же связаться с детективным агентством. Возможно, им что-то известно. Отказывать не в наших правилах, но она исчезла одиннадцать лет назад, а мы занимаемся только делами не старше пяти лет. Наша организация появилась недавно, и сейчас мы стараемся расширить сферу наших услуг, однако вашим делом заняться не сможем. Говорить подобные вещи тем, кто разыскивает близких, неприятно, но факты таковы, что каждый час в Индии исчезает не менее десяти детей, и семьдесят процентов из них навсегда остаются пропавшими без вести. Существует также вероятность…

Он продолжал говорить, но я положила трубку, а потом встала, вышла на балкон и оглядела окрестности с высоты нашего второго этажа. На улице возле дома колыхалось море разноцветных зонтиков. Прохожие брели по колено в воде, чайвалла в киоске зазывал всех желающих выпить чаю с пакорой[20], лоточник торговал жареной кукурузой. Когда он дул на угли, в воздухе плясали языки пламени. В детстве я обожала дождь – главным образом, за то, как он менял город, вдыхая жизнь в его шумную уличную суету. Мне тогда казалось, что укротить этот город под силу лишь дождю.

Я вспомнила, как пускала кораблики в сточных канавах, проложенных бомбейскими ливнями, как играла в крикет с соседскими мальчишками на мокром после дождя поле, как возвращалась домой, вымокшая и перепачканная, а ааи выговаривала мне за не подобающий девочке вид. Я закрыла глаза и увидела мою ааи, гнев в ее обычно ласковых глазах и бинди[21], подрагивающую у нее на лбу. Иногда ааи приглашала к нам в гости соседок. Они располагались у нас в гостиной и начинали сплетничать, поднимая такой гвалт, что стены дрожали. Больше всех перемыть другим косточки любила круглолицая и острая на язык Мина-джи, мамина лучшая подружка.

– Я тебе давно собиралась сказать. Про дочку твою… – часто говорила Мина-джи маме, – уж слишком у нее много джош[22]… Чересчур она боевая. Редко кто скажет о таком напрямую матери. Вот только как потом найти такой девочке мужа? Лишь мы, женщины, знаем, что подыскать достойного супруга нашим дочкам ох как непросто. Как она будет вести хозяйство? Она же играет только с мальчишками, да еще и колотит их. Вот ужас-то! Приструни ее, иначе замуж не выдашь. Так и будешь до конца жизни приданое копить, а жениха-то не найдется.

Вспомнив тот разговор, я улыбнулась. Интересно, что бы Мина-джи сказала, увидев меня сейчас, незамужнюю, да и семьей назвать некого. Будь папа жив, мы бы сейчас вместе посмеялись над ее словами. Папа всегда поддерживал меня, оберегая от сплетен и пустых пересудов.

Папа был высоким и красивым, и соседи нередко приходили к нему за советом. Он усаживал их на диван в гостиной и участливо выслушивал их жалобы. Время от времени я пряталась в кухне – старалась подслушать. Поначалу до меня доносился приглушенный голос, полный горя и отчаяния, а затем начинал говорить папа. Голос его звучал мягко и ободряюще, гости покидали наш дом, светясь от радости, и я воображала, что папа брызжет на них колдовской водой. Иногда я спрашивала папу, не волшебник ли он, а он в ответ смеялся.

– Волшебство прячется в словах, доченька. Это когда тебе удается подыскать слова, проникающие прямо в душу. Такое еще называют вдохновением.

Я вспомнила, как здесь, на этом самом балконе, папа болтал со своим закадычным другом дядей Анупамом. Они курили, пуская колечки, ааи угощала друзей самосами[23], и квартира наполнялась дымом и чадом. Порой папа сидел здесь в одиночестве, уткнувшись в книгу, а я докучала ему, требуя, чтобы он рассказал о своей жизни в деревне.

– И как тебе не надоедает выслушивать одно и то же столько раз? – смеялся он.

Я любила эти рассказы и готова была бесконечно их слушать. Папа словно брал меня с собой, и мы вместе бродили по его воспоминаниям о детстве в деревне Ганипур. Я забиралась к нему на колени и будто глядела на мир его глазами. Я видела, как он играет в кабадди[24] и крикет с другими деревенскими мальчишками. Он рассказывал о манговых деревьях и свисающих с них плодах, о танцующих под дождем павлинах, о том, как колышутся на ветру колосья риса и проса, и об огромном баньяне, который рос посреди деревни и под которым он впервые увидел ааи.

– И в какую сторону ни посмотри, Тара, небо там повсюду чистое и голубое, и на сердце от этого так спокойно. Бывало, вдохнешь, а воздух такой чистый… Такой свежий.

Мир в его рассказах был другим, совсем не похожим на знакомый мне Бомбей, где из-за домов вырастали новые дома, а там, где не было домов, раскинулись стройплощадки. Я никогда не видела ни рисовых полей, ни танцующих посреди них павлинов. В моем воображении эти образы превращались в сказочные истории, подобные тем, которые я читала.

– Однажды я свожу тебя в мою деревню, – обещал мне папа, и я ждала. Но этот день так и не настал.

Папа рассказывал, что еще до моего рождения они с ааи сбежали из деревни в шумный город и поселились здесь, в районе Дадар, в этой самой квартире. Стоя на балконе и разглядывая улицу, я вдруг поняла, что за эти годы почти ничего не изменилось. Вдоль стен нашего дома по-прежнему росли ашоки[25] и кокосовые пальмы, а на углу торчало одинокое миндальное дерево, покачивая на ветру ветвями. Мне вспомнился покосившийся щит при подъезде к жилому комплексу, гласивший: «Жилищный кооператив Виджайя». Унылый вахтер у ворот всегда казался мне похожим на Суппанди – простачка из комиксов. Каждый раз, проезжая мимо ворот, мой лучший друг Навин, на два года старше, толкал меня локтем в бок, напоминая об этих комиксах, чем вызывал приступ безудержного хихиканья.

С этого балкона мы с Навином глазели на свадебные церемонии, восхищенно рассматривая жениха верхом на лошади и людей, танцующих вокруг под громкую музыку. До появления в нашей жизни Мукты мы с Навином не разлучались ни на секунду – болтали, смеялись или ругались, вместе ходили в школу, играли с мальчишками, а летом бегали за мороженым или ловили бабочек в пластиковые бутылки.

Помню, просыпаясь по утрам, я слышала, как Навин играет на ситаре, его голос и ритм раги[26]. Я вскакивала с кровати, в спешке заглатывала завтрак и мчалась к Навину – послушать его пение. Папа смеялся и поддразнивал меня:

– Только один знакомый нам всем мальчик может вытащить тебя из постели в такую рань.

Папа говорил, что нам с Навином было суждено подружиться и предрешено это было еще до нашего рождения. Мой папа и отец Навина, дядя Анупам, дружили с самого детства. Дядя Анупам был высоким и широкоплечим, по сложению похожим на папу и тоже зеленоглазым. Папа окончил Индийский институт технологий и стал инженером, а дядя Анупам открыл в Бомбее собственное дело. По словам папы, в деревне они росли, как братья, хотя на самом деле их семьи жили по соседству. Папа и дядя Анупам вместе играли, вместе ходили в школу и занимались. Дядя Анупам часто рассказывал, как в детстве они разыгрывали доверчивых односельчан. Помню, он разговаривал с папой о своей жене, маме Навина, которая умерла, когда сыну было шесть лет. Дядя Анупам постоянно ее вспоминал, рассказывал папе, какой у нее был нежный голос и как чудесно она пела. Из их бесед я узнала, что мама Навина изумительно играла на ситаре и мечтала, чтобы ее сын стал знаменитым музыкантом. Исполняя последнюю волю матери и желание отца, Навин каждый день часами занимался музыкой. На моей памяти мальчик никогда не жаловался, ни разу, хотя мне эти бесконечные уроки казались настоящей пыткой.

Я взглянула на соседний балкон – когда-то в этой квартире жили Навин с дядей Анупамом, но сейчас с самого моего приезда там царила тишина. Я всматривалась в темные окна, в запертые двери, и мне захотелось, чтобы однажды Навин и дядя Анупам тоже вернулись. Возможно, они, как и мы, бежали подальше отсюда. Тот судьбоносный день, когда папа увез меня в Америку, положил конец нашей дружбе. С тех пор я больше никогда не разговаривала ни с Навином, ни с дядей Анупамом. И я никак не могла взять в толк, почему папа разорвал все отношения со своим другом, почему он никогда не звонил дяде Анупаму из Америки. Тогда же все мои добрые детские воспоминания внезапно испарились, и теперь, чтобы оживить их, мне надо было хорошенько покопаться в памяти. Соседка с другой стороны развешивала белье на сушилке. Где-то по радио играла старинная индийская песня.