Кэтрин Веббер - Лишь любовь разобьет тебе сердце Страница 6

Интересно, помнит ли Коджи, что Мика играла на фортепиано. Должен помнить, должен. Как он мог такое забыть? А что если он был тогда слишком маленьким? Что если он все в себе заблокировал? А может, это вообще не имеет значения: фортепиано и гитара – далеко не одно и то же. И все же я чувствую, что каким-то образом Коджи предает память о сестре. Что мы все предаем память о ней.

– Знаешь, я когда-то играл на гитаре. Могу показать тебе пару аккордов, – говорит папа.

Он не говорит, что играет еще и на фортепиано. Это он учил и меня, и Мику, но ей понравилось гораздо больше, и она не остановилась, пока не стала играть лучше папы и ей понадобились занятия с профессионалом.

Я злюсь, что он об этом не говорит ни слова, и это несправедливо по отношению к отцу, ведь я понимаю, что он поступает так исключительно ради меня. Мама улыбается, и я не могу понять, сияет ли улыбка у нее внутри или она скрывает боль, как я.

– Это правда. На нашем первом свидании папа сыграл мне на гитаре.

Потом мама начинает смеяться, и я чувствую, что смеется она по-настоящему.

– И это было просто ужасно.

Папа, приложив ладонь к груди, притворяется обиженным:

– Я плохо играл! Тогда почему же ты меня поцеловала?

– Потому что ты был красивый, – говорит мама, наклоняется к нему и целует его в щеку.

– Был? Почему в прошедшем времени?

Проведя ладонью по темным волосам отца, мама снова целует его.

– Ну, перестань набиваться на комплименты. Ты и сейчас очень даже ничего.

Коджи издает громкий стон.

– Голубки, – говорит он и прикрывает рукой глаза, как всегда, когда родители у нас на глазах проявляют друг к другу нежность.

Наших родителей связывает любовь настолько пылкая, что даже смерть Мики не погасила ее. Если трагедия и изменила что-то, то это лишь укрепило убежденность мамы и папы в том, что нужно еще сильнее любить и друг друга, и нас с Коджи. Я понимаю, что мне повезло, что родители так влюблены друг в друга, но иногда кажется, что они находятся в непроницаемом стеклянном пузыре, где, кроме них двоих, нет места никому. Я со стороны вижу их радость, проявляемую друг к другу теплоту, но не чувствую этого из-за того, что не могу проникнуть внутрь.

– И все-таки, – говорю я вслух, – откуда такой внезапный интерес к гитаре, Коджи?

– Очевидно, мне суждено стать рок-звездой, – отвечает брат.

Чувствуется, что он бодрится, но убежденности в его словах нет, и я чувствую, что в этом и моя вина. В том, что я не поддержала брата. В том, что я не та старшая сестра, которую он заслуживает. В том, что я не похожа на Мику.

– А как мы можем быть уверены, что ты на самом деле занимаешься? – спрашивает мама.

Не знаю, зачем она притворяется, что Коджи не получит гитару: разумеется, он ее получит. С тех пор как не стало Мики, родители дарят нам все, о чем мы только ни попросим. Я получила красный джип, о котором мечтала, Коджи покупают компьютерные игры, стоит ему только о них заикнуться. Получит он и гитару. Как будто бы все эти вещи заменят нам ушедшую сестру. А может быть, они поступают так из жалости, что когда-то в чем-то отказывали Мике, что не дарили ей все, о чем она просила?

– Клянусь, я буду заниматься, – говорит Коджи. – Поверьте мне.

– Посмотрим, – отвечает мама.

– Здорово! – кричит Коджи, победно вскинув сжатую в кулак руку. – Да, и, кстати, я хочу электрогитару.

– Давай для начала купим акустическую, – говорит папа. – А к Рождеству, возможно, заменим ее на электрическую. Кстати, – продолжает он, и его голос становится торжественнее и радостнее, а это всегда признак какого-то «важного заявления», – я тут подумал, почему бы на Рождество нам всем не съездить в Японию? Как вы думаете? Заедем к бабушке.

Рис комом встает в горле. Не могу поверить, что отец вскользь за ужином предлагает подобное. Мама залпом допивает белое вино.

– Бабушка сама приедет к нам, – отвечает она, не поднимая глаз на мужа.

– Я хочу, чтобы они знали и любили Японию, – едва ли не с мольбой в голосе говорит папа. – Подумайте над моим предложением. Самое время. Вам не кажется?

Время это никогда не наступит. Мама вздыхает, и этот долгий хрипловатый вздох болью отдается у меня в горле. Ей тоже не хочется ехать в Японию без Мики.

– Давай обсудим это позже, – говорит она и наливает себе еще бокал вина. И даже это, по-моему, слишком большая уступка с ее стороны. Ибо подобные инициативы обсуждению не подлежат в принципе.

– Рейко! – обращается ко мне папа и, протянув руку, сжимает мою ладонь в своей. – Ты как к этому относишься?

– Кен! – говорит мама предостерегающим тоном.

Я не могу об этом говорить. Отбросив стул, я встаю и бросаю палочки для еды на стол. Коджи удивленно смотрит на меня.

– Мне что-то нехорошо, – поясняю я. – Так что прошу прощения.

Взбежав наверх, влетаю в свою комнату и бросаюсь на постель. Меня трясет. В дверь стучат.

– Рейко? – слышу я голос мамы из-за двери. – Что с тобой?

– Ничего, – отвечаю я. – Просто полежу минутку и потом к вам вернусь.

Мама не сразу отходит от двери.

– Ладно, – говорит она. – Если тебе что-то нужно, я внизу.

Но мама при всем желании не может предоставить то, что мне нужно. Она не может вернуть к жизни Мику, не может заставить меня ее забыть. Она не может ничего переделать. Не может переделать меня.

Позже Мика забирается ко мне на кровать и садится рядом.

– Я не могу поехать в Японию, – говорит она.

– Я знаю, – отвечаю я. – Знаю.

И это значит, что я сама не могу поехать. Как можно оставить здесь сестру?

– Вы все занимаетесь чем-то без меня, – говорит она. Ее глаза огромны. – А что если он лучше меня? Я имею в виду Коджи. Вдруг ему лучше будет даваться музыка и все обо мне забудут? Он будет играть концерты, как раньше играла я.

Я глажу ее по волосам.

– Мика, ничего подобного не будет. Никто тебя никогда не позабудет.

– Тогда почему обо мне никто не говорит?

Я набираю в легкие побольше воздуха:

– Мама и папа говорят о тебе. А я… Мне кажется, я не могу говорить о тебе, раз мы с тобой до сих пор разговариваем. Понимаешь?

Я не рассказываю ей о глубоко засевшем во мне страхе. Боюсь, что, если заговорю о ней в прошедшем времени, она исчезнет и я больше никогда ее не увижу. Такое объяснение представляется мне лучшим. Она кивает, как будто понимая меня.

– Я здесь, рядом с тобой. Здесь и сейчас, – говорю я.

– Не хочу, чтобы ты уезжала. – Ее голос дрожит. – Никогда. Ни в Японию, вообще никуда. Я хочу, чтобы ты всегда была рядом.

– Но Мика… Я…

– Прошу тебя. Пожалуйста, останься со мной.

Я не могу ей отказать. Никогда не смогу сказать «нет». Поэтому и остаюсь. Остаюсь, и мы с моей сестрой играем в шахматы. И я поддаюсь ей. Она выигрывает. Так уж повелось.

Глава 8

Весна

НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО по пути на кухню меня окликает папа:

– Рейко, ты не могла бы на секундочку заглянуть ко мне в кабинет?

Кабинет моего отца – это и мастерская инженера, и библиотека. Здесь стоит огромный стол, усеянный листками для заметок, дощечками с рядами уравнений, мерцают подключенные к компьютерам огромные мониторы, которые он сам сконструировал, стены закрывают книжные полки.

А еще здесь есть диорамы. Папа их просто обожает. Больше всего ему нравятся настоящие, профессионально изготовленные диорамы, такие как в Музее естественной истории в Нью-Йорке, но вообще он и сам любит мастерить диорамы более скромных размеров. Для него это хобби, как для кого-то собирать модели самолетов. Вдоль книжных полок рядами расположились диорамы – результат трудов долгих лет. Они отображают разные эры. У папы даже хранятся диорамы, которые мы с Микой и Коджи сделали своими руками еще в детстве. Они гордо выставлены на передний план, как у многих родителей, желающих продемонстрировать художественное дарование своих детей. Думаю, для папы они и есть произведения искусства.

Он сидит за столом и жестом приглашает меня сесть в большое кожаное кресло. Видно, что он взволнован. Я замечаю это потому, что он вертит в руках очки.

– Я хотел тебя кое о чем попросить, но… – папа умолкает на секунду, разглядывая лежащие на коленях руки, – но я хочу, чтобы эта просьба оставалась между нами. Хорошо? Не хочу расстраивать твою маму.

Поскольку папина главная задача в жизни состоит в том, чтобы дарить маме счастье, я не могу представить, что он решился на нечто такое, что может расстроить ее. А еще он не умеет хранить секреты.

– Хорошо, – говорю я.

Я полна подозрений, но и заинтригована тоже.

– Я хочу, чтобы ты подала документы в Токийский университет, – говорит папа.

Я потрясена. Не знаю, чего я от него ожидала, но точно не этого.

– Но ведь он в Японии, – напоминаю я ему то, что он и без меня отлично знает. – В свое время мы планировали поступать туда с Микой.

Папа понимающе кивает, но я знаю, что он вряд ли меня понял.

– Я просто не хочу, чтобы ты упускала возможности. В конце концов, – он показывает на свой диплом в рамке на стене, – я выпускник этого университета. Ты подашь документы как моя наследница. И это просто чудесный университет. Но можешь подумать и о… Может, университет Темпл?