Эми Ньюмарк - Куриный бульон для души. Я решила – я смогу! 101 история о женщинах, для которых нет ничего невозможного Страница 8

С детства меня учили: все, что я могу, – это помогать мужчине.

Его-то и оценил мой нынешний босс Джим Пирсон, взяв меня личным секретарем в финансовый отдел химической корпорации в Коннектикуте. Но с первого же дня я от души возненавидела свою работу, а Джима Пирсона – и того пуще. Он был снисходительно-высокомерен и с огромным удовольствием оскорблял меня. Я чувствовала, что он не считает меня за человека. С его возмутительным поведением, которым он славился на всю компанию, мирились все, потому что Джим был незаменим. Я – нет.

Работа на Джима валила меня с ног – буквально. За полгода я успела израсходовать все свои предусмотренные договором больничные за целый год. Мой врач советовал мне бросить эту работу. Но из-за того, что я каждый день работала допоздна, мне трудно было договариваться о собеседованиях. Джима вполне устраивал мой уровень знаний компьютера, он не хотел, чтобы я совершенствовала их, и запрещал мне посещать курсы, которые проводила компания для сотрудников.

Перед тем как выйти из-за стола, я должна была спрашивать его разрешения. Он требовал, чтобы я сообщала ему о своем местонахождении поминутно. Хотя мне не нравилось сидеть «как подобает леди» и пялиться на голую стену, когда не было срочной работы, я делала это без единого слова жалобы. Но когда он потребовал, чтобы я обращалась к нему, каждый раз добавляя «сэр», мне захотелось чем-нибудь в него швырнуть.

Однажды у меня сломалась машина прямо на парковке. Ее отогнали в местную мастерскую, которая закрывалась тогда же, когда заканчивался мой рабочий день, а открывалась в восемь утра. И, прекрасно зная это, Джим все равно отказался позволить мне уйти на пять минут раньше, чтобы забрать машину. А иным способом добраться от работы до моего дома было невозможно. Мне пришлось бы ночевать на работе.

Все попытки достучаться до разума Джима были тщетны. Он отрезал:

– Вам запрещается уходить из этого кабинета иначе как на обеденный перерыв или по окончании рабочего дня. Тратьте на свою машину свое собственное время, а не мое.

Это была последняя капля, после которой чаша переполнилась. Я пошла в отдел кадров, подала жалобу и ушла из офиса.

На следующее утро Джим вызвал меня к себе в кабинет.

– Ваша работа здесь закончена, решение вступает в силу немедленно, – злорадно сообщил он.

Точно волна, откатывающаяся обратно в море, стресс, который так долго копился внутри меня, схлынул в один миг.

– О, слава тебе, Господи! – искренне воскликнула я. Никогда в жизни я так не радовалась увольнению. И еще больший восторг у меня вызывало то, что он понимает, в каком я восторге. Это был самый сильный момент за всю мою трудовую историю.

В тот день родилась моя новая мечта. Я поклялась больше никогда не быть секретарем и решила, что стану теперь работать на себя. Я открыла мастерскую по ремонту компьютеров, а потом, когда дела пошли в гору, занялась еще и программным обеспечением. Следующие двадцать четыре года мой бизнес процветал.

Стать сильной женщиной в мгновение ока невозможно. Особенно если с детства тебя учили, что все, что ты можешь, – это помогать мужчине, быть приложением к мужчине: создавать ему комфортные условия для работы, выполнять рутинные дела, чтобы у него оставалось время для больших важных решений, терпеть его плохое настроение и откровенное неуважение к тебе. С другой стороны, в этом положении ты защищен от неопределенностей, рисков, трудностей, которые непременно появляются, как только ты решаешь стать себе хозяйкой. И все же сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что не отказалась бы ни от одного ухаба на том пути, который для себя выбрала!

Номер на одну персону

Не судите строго, ибо если бы слабости ваши бросили вам под ноги, вероятнее всего, вы бы тоже споткнулись и упали.

Пьяные водители – эгоисты, а матерей, лезущих пьяными за руль машины, в которой сидят их дети, следует сажать в кутузку навечно вместе с другими сумасшедшими, дрянными наркоманками, проститутками и воровками. Никаких оттенков серого не существует – точка. Еще до того, как у меня родились дети, я знала, какой матерью буду: ответственной, любящей, поддерживающей, блюдущей безопасность… словом, идеальной.

Я бы ни за что не подвергла детей опасности. Я мечтала о том, что буду той самой «футбольной» или «бейсбольной» мамой – ну, вы знаете, той, что водит минивэн и вызывается помогать на всех рождественских и «валентиновских» праздниках у своего ребенка. Я буду печь свежее овсяное печенье с изюмом (не с шоколадными кусочками, потому что с изюмом полезнее) и выставлять его на стол с пылу с жару вместе со стаканами соевого молока, пока дети будут выходить из школьного автобуса. Мои малыши будут очень сильно любить меня и рисовать наши с ними портреты с сердечками вместо облачков; я буду вывешивать их художества на дверцу холодильника. Я буду Супермамой.

Но супермамы не отбывают наказание в тюрьме, и полицейские фото супермам не появляются на первой странице местной газеты вкупе с историей о том, как супермамы сели за руль минивэна со своими детьми в нетрезвом состоянии.

25 ноября 2012 года в 5.36 утра меня остановили возле универмага Walgreens на Мэдисон-стрит в Кларксвилле, штат Теннесси.

– Мэм, вы пили?

– Э-э… о… немного. Всего бокал-два вина во второй половине дня, – пробормотала я.

– Мне нужно, чтобы вы вышли из машины. С детьми останется офицер Митчелл.

Я повиновалась. Он попросил меня пройти по прямой, ставя ступни точно друг перед другом. Я не смогла. Он попросил меня проговорить алфавит задом наперед. Я позорно провалилась. Трое моих младших – пяти, семи и девяти лет – смотрели, как на мне защелкивают наручники, пока позади коричневого «Ниссана Квеста», который возил их в школу и из школы, на бейсбольные тренировки и в церковь по воскресеньям, вспыхивали голубые огни полицейской мигалки. Как полицейский пригибает мою голову, заставляя сесть в патрульную машину. Мои дети смотрели, как меня увозят в тюрьму – все вместе, кроме старшего, одиннадцатилетнего сына, который был в гостях у друга.

Двадцать четыре часа я провела в камере предварительного заключения. Меня посадили туда совершенно одну. Я сидела на холодном бетонном полу и плакала. Наконец, около пяти утра я получила возможность выйти под залог.

Сколько жила на свете, я и представить не могла, что стану алкоголичкой! В конце концов, у меня никогда не было проблем с алкоголем в колледже. Я даже работала в винном магазине и легко могла как пить, так и не пить. Что-то случилось потом – на маршруте «колледж, замужество, первый ребенок, четвертый ребенок», – что-то такое, что называется жизнью.

16 февраля – тот день, когда я должна была узнать, какая судьба меня ждет, – настало быстро. Я не особенно волновалась, полагая, что судья наверняка будет снисходителен. В конце концов, я же преподавала английский в средней школе, вела воскресную школу и ни разу за всю свою жизнь не впутывалась в неприятности.

Слушание в суде пролетело мимо меня вихрем. Оно было быстрым и вызвало одну растерянность. Мой адвокат внес такое предложение: тридцать дней в тюрьме – по десять дней за каждого ребенка. Обвинения в подвергании жизни детей опасности будут удалены из моего личного дела, если я отбуду наказание в тюрьме. Я решила, что, если хочу когда-нибудь снова получить достойную работу, лучше будет согласиться на это предложение. Но каким образом я смогу отбывать тюремное наказание с… этими женщинами? Я содрогнулась при этой мысли.

Мне дали две недели на подготовку. С собой можно было взять только три белые рубашки, носки, белье и три книги – на эти сборы у меня ушло минут пятнадцать. Все остальное время я готовилась морально.

Я решила отнестись к этому как к необычному путешествию. В которое редко пускаются образованные, добропорядочные матери. Это возможность увидеть, как живут «плохие девочки», узнать их. Возможно, я даже направлю на путь истинный какую-нибудь заблудшую душу. Вот ведь необычная глава в истории моей жизни!

1 марта в 6 утра я пришла «сдаваться» в окружную тюрьму Монтгомери. Мама, прощаясь, рыдала.

– С тобой все будет в порядке?

– Да, конечно, мам. Это будет даже весело. Правда, весело. На самом деле я взволнована. Приятно взволнована. Не волнуйся обо мне! Все прекрасно. Все будет прекрасно. Очень весело. Очень волнующе…

– Я буду писать тебе и навещать тебя, – пообещала мама.

– Да не обязательно, мама. Я имею в виду, это для тебя слишком тяжело.

– Нет, я буду писать тебе каждую неделю и буду навещать.

Я так и не смогла снова поднять на нее взгляд и сказать «ладно» или «пока». Боялась еще раз увидеть эту боль и разочарование. Боялась потерять и без того сильно сдувшийся энтузиазм, который я растила эти две недели. А без него, мне казалось, я всего этого не выдержу.