Стивен Фрай - Герои. Человечество и чудовища. Поиски и приключения Страница 8

Соответственно, в то время Алкмена жила на обширной фиванской вилле, где Креонт поселил их с Амфитрионом. Алкмена была женой верной и любящей, а потому Зевс решил возникнуть пред ней не в виде орла, козла, золотого дождя, медведя, быка или еще какого-нибудь зверя или явления, кем ему доводилось бывать в сладострастных приключениях, а в виде самогó возлюбленного супруга Алкмены – Амфитриона[19].

При полном вооружении, весь в дорожной пыли Зевс-Амфитрион пришел однажды вечером на виллу и объявил восхищенной Алкмене, что в Микенах он все уладил. Завороженная подробным рассказом о том, как ловко он устранил все трудности, с какими она отправила его разбираться, и обрадованная возвращением мужа целым и невредимым, Алкмена приняла его на своем ложе. Одну ночь Зевс удлинил до трех – чтобы насладиться вволю. Когда же утро наконец настало, он удалился.

Амфитрион – настоящий Амфитрион – вернулся в то утро из Микен и потрясенно обнаружил, что Алкмена уже знает о его триумфальной кампании во всех подробностях.

– Да ты мне вчера вечером уже все рассказал, мой милый дурашка-муженек, – сказала она. – А потом мы любились – ух как чудесно любились! И не раз, и не два – да с таким огнем, с такой силой. Давай еще.

Амфитрион несколько дней подряд пылил по дороге из Тиринфа к Фивам и как раз истосковался по любовным утехам, а потому выкинул из головы эти ее странные замечания и благодарно прыгнул к жене в постель.

Когда они намиловались, Алкмена не удержалась и вслух отметила разницу между тем, как Амфитрион любил ее этой и прошлой ночью.

– Шутить изволишь, – проговорил Амфитрион. – Вчера ночью я все еще был в пути. Спроси мое войско.

– Но…

У них состоялся долгий разговор, и они решили, что одному лишь ТИРЕСИЮ достанет мудрости и прозорливости, чтобы пролить свет на эту тайну. Глазами Тиресий не прозревал ничего, зато пророческим умом своим – все.

Слепой фиванский провидец выслушал по отдельности рассказы обоих супругов о событиях предыдущего вечера.

– Первым гостем в твоей постели был Отец-небо, Зевс, – сказал Тиресий Алкмене. – И теперь внутри тебя происходит нечто замечательное.

Он не ошибся. Переспав подряд с Зевсом и Амфитрионом, Алкмена забеременела от обоих. В утробе ее развивались близнецы, два сына – один от Зевса и один от Амфитриона. Это явление, полиспермия, у млекопитающих – кошек, собак или свиней, например, способных на единовременный приплод из нескольких детенышей, – встречается довольно часто, а вот у людей – редкость. Редкость – но не совсем уж невидаль. И достославно именуется гетеропатернальной суперфекундацией[20].

На горе Олимп ничто из этого не ускользнуло от внимания Геры. Никогда прежде не бывала Царица небес так взбешена мужниными интрижками. В ее глазах Зевсовы шашни с СЕМЕЛОЙ, ГАНИМЕДОМ, ИО, КАЛЛИСТО, Данаей, ЛЕДОЙ и ЕВРОПОЙ – ничто по сравнению с этим чудовищным, унизительным предательством. Может, эта неверность просто добила Геру, стала последней любовной соломинкой, сломавшей спину верблюду, или, возможно, богиня почувствовала, что на сей раз Зевс увлекся по-настоящему, а особенно ее ошеломило, что все это произошло из-за ее сновидения, которым она поделилась с супругом. Как бы то ни было, неумолимо мстительная Гера наблюдала, как у Алкмены близится срок, и решила сделать все от нее зависящее, чтобы уничтожить плод настолько оскорбительного союза.

В том, чтобы подвернулась оказия для мести, Гера могла полагаться – еще как могла – на мужнино тщеславие. За ночь до того, как Алкмене рожать, Царь богов сидел на Олимпе, навеселе. Зевс есть Зевс, ничего не смог с собой поделать.

– Тот, кто родится следующим в доме Персея, будет править всей Арголидой, – ляпнул он.

– Ты серьезно, супруг мой? – быстро переспросила Гера.

– Более чем.

– Поклянись перед всеми.

– Чего это?

– Если ты серьезно – клянись.

– Да пожалуйста, – сказал Зевс, растерявшись от такого напора, но уверенный, что все идет по плану. Алкмена же родит с минуты на минуту. – Объявляю тебе, – произнес он громко и отчетливо, – что следующий младенец рода Персея станет править Арголидой.

Вы же помните о сыне Персея – Сфенеле? Гера знала, что жена Сфенела Никиппа тоже беременна, хотя всего лишь на седьмом месяце. Этого обстоятельства хватило бы, чтобы остановить почти кого угодно, однако Гера – не кто угодно. Она богиня супружеской верности, Царица неба и, что самое главное, обманутая жена. Ее воля – а второй такой, как у Геры, и не сыскать – дорогу себе пробьет.

Гера призвала дочь свою ИЛИФИЮ, богиню родовспоможения[21], и велела ей немедля отправляться в Фивы, усесться в кресло при Алкмениной спальне, накрепко скрестить ноги и, не меняя позы, ждать дальнейших указаний. Эта поза в такой близости от беременной не даст Алкмене раздвинуть ноги и родить, а Гера знала, что через некоторое время дети, заточенные в утробе роженицы, задохнутся и умрут. Сама же Гера отправилась в Тиринф с зельем, чтобы Никиппа преждевременно родила их со Сфенелом сына.

Путаная, жестокая и мерзкая затея – зато ловкая и действенная. Силы волшбы, какими наделена была Илифия, и впрямь не дали Алкмене, корчившейся от боли, развести ноги. В Тиринфе же Никиппа успешно родила здорового мальчика, которого они с мужем назвали ЭВРИСФЕЕМ[22].

Гера торжествующе вернулась на Олимп.

– Мой дорогой муж, – пропела она, – возрадуйся же. Родился мальчик, прямой потомок Персея – ни больше ни меньше!

Зевс широко улыбнулся:

– А, да. Я подумывал, что случится такое вот.

– До чего же восхитительные новости, – продолжала чирикать Гера. – Я так счастлива за эту пару. Сфенел – сын Персея, конечно же, но и у Никиппы род образцовый. Вот так родословная у ребенка. Не только от Пелопа он происходит, но и…

– Погоди, погоди, погоди… Никиппа? Сфенел? Какое, к Аиду, отношение эти двое имеют к чему бы то ни было?

– Ой, я разве не сказала? – Вид у Геры был удивленный. – Никиппа со Сфенелом подарили миру сына.

– Н-но…

– И не придумать новости лучше, а? И теперь, как ты и поклялся, этот мальчик – названный Эврисфеем, – сын Сфенела и внук Персея, вырастет и станет править Арголидой.

– Но…

– Как ты поклялся, – повторила Гера сладчайшим голосом. – При всех. И, не сомневаюсь, ты приглядишь за тем, чтобы этот мальчик всегда оставался невредим. Ибо слово твое закон, и великий Космос возопит, Олимп сокрушится, а боги падут, сглупи ты и пойди против собственного слова.

– Я… я…

– Ротик открылся, дорогой, и с бороды слюна капает прямо тебе на коленки. Очень непривлекательно. Не прикажешь ли Ганимеду подать тебе салфетку?

Зевса обставили мастерски. Гера знала – знал и сам Зевс, – что придется чтить клятву и позволить этому нежданному внуку Персея, этому Эврисфею, править Арголидой – объединенными землями Микен, Коринфа, Аркадии и Аргоса. Все планы, которые понастроил Зевс для их с Алкменой сына, теперь того и гляди рухнут. Несчастный пацан родится мертвым, и Гера возьмет верх. Во вражде между мужем и женой ни один не даст противной стороне победить, будь на то их воля, но Зевсу не шло на ум, что делать дальше. Он сидел на троне и мрачно размышлял.

И Зевсу, и всему ходу истории повезло: Алкмена была милой не только внешне, но и обхождением. Хорошие люди притягивают верных, любящих друзей, и не было ни у кого более верных и любящих подруг, чем две женщины, что прислуживали Алкмене, – ГАЛАНФИДА и ИСТОРИДА. Семь дней и семь ночей смотрели они, как их несчастная подруга и хозяйка мучается от растущего в ней бремени. Наконец Историда, очень сообразительная дочь Тиресия, измыслила план.

Илифия сидела за дверью, окаменев, точно статуя, туго скрестив ноги и размышляя, сколько еще надо ждать, чтобы ребенок внутри Алкмены наверняка умер, и тогда встать уже наконец, чтобы кровь возобновила свой бег у нее в бедрах.

Вдруг из спальни донеслись крики. Уж не новости ли это, которых она ждет? Двери Алкмениной комнаты распахнулись, и выбежала Галанфида, хлопая в ладоши и вопя, но не от отчаяния, а от радости.

– Несите вести! Несите вести! – вопила она. – Владычица родила! Счастье-то какое, счастье!

Оторопев, Илифия вскочила.

– Быть того не может! – вскричала она. – Покажи!

Слишком поздно осознала она, что ее обманом вынудили встать и расплести ноги. В распахнутую дверь она видела Историду при Алкмене, роженица раздвинула ноги и тужилась. Появился сперва один, а за ним и второй малыш, оба сотрясали воздух здоровым заливистым плачем. Потуже запахнувшись в свои одеяния, Илифия дала деру. Она прекрасно знала, каким мощным бывает гнев Геры.

Ярость Геры, обнаружившей, что произошло, и впрямь оказалась дикой. Свирепым взмахом руки она превратила дерзкую подлую Галанфиду в ласку[23].

Никогда прежде не переживала Гера такого предательства и унижения. В тот миг она поклялась вечно враждовать с сыном Алкмены и Зевса.