Полная иллюминация - Фоер Джонатан Сафран Страница 8

Надеюсь, у тебя все хорошо и у тебя в семье все здоровы и процветают. Мы стали совсем как друзья, пока ты был в Украине, да? В другом мире мы могли бы быть настоящими друзьями. Я буду с нетерпением ждать твоего следующего письма и с нетерпением ждать следующего раздела романа. Я чувствую, что обвязан необходимостью снова съесть кусок пирога позора (у меня в животе скоро не останется места) за новый раздел, которым тебя одаряю, но пойми, что я старался наилучшайше и сделал лучшее из того, что мог, что было лучшим из того, что я мог бы сделать. Мне это так емкотрудно. Пожалуйста, будь правдив, но также, пожалуйста, будь великодушен, пожалуйста.

Бесхитростно,

Александр

Увертюра к встрече с героем и потом встреча с героем

КАК Я ПРЕДВКУШАЛ, мои подружки очень огорчились, что я не окажусь с ними для празднования первого дня рождения новой конституции. «Ночь Напролет, — сказала мне одна из подружек, — как мне предполагается удовлетворять себя в твоей пустоте?» Я имел понятие. «Бэби, — сказала мне другая из подружек, — это нехорошо». Я им всем сообщил: «Если возможно, я был бы здесь, только с тобой, навеки. Но я мужчина горбатящий и должен идти, куда велит долг. Нам необходима валюта для знаменитых ночных клубов, да? Это ради тебя я совершаю вещи, которые ненавижу. Вот что значит любить. Поэтому не нервируй меня». Но для правдивости, я ни на малейшую долю не печалился отправляться в Луцк, чтобы переводить для Джонатана Сафрана Фоера. Как я упомянул раньше, у меня обыкновенная жизнь. Но я никогда не был в Луцке или какой-либо из многообразных миниатюрных деревень, которые сохранились после войны. Я жаждал увидеть новые вещи. Я жаждал объемистых переживаний. И я знал, что буду наэлектричен встречей с американцем.

«Тебе надо взять с собой еду для дороги, Шапка», — сказал мне Отец. «Не обзывай меня этим», — сказал я. «А также питье и дорожные карты, — сказал он. — До Львова, где на вокзале вы подберете еврея, ехать возле десяти часов». — «Сколько валюты я получу за свои труды?» — осведомился я, потому что этот запрос давил на меня с избыточной силой тяжести. «Меньше, чем ты думаешь, что заслуживаешь, — сказал он, — и больше, чем ты заслуживаешь». Это меня очень занервировало, и я сообщил Отцу: «Тогда я, может, не хочу этим заниматься». — «Плевать я хотел на твои желания», — сказал он и удлинился положить свою руку мне на плечо. У меня в семье Отец — чемпион мира по прекращению собеседований.

Было согласовано, что мы с Дедушкой выдвинемся в путь в полночь 1 июля. Это презентует нам пятнадцать часов. Было согласовано — всеми, кроме нас с Дедушкой, — что нам следует путешествовать на львовский вокзал сразу по вступлении в город Львов. Было согласовано — одним Отцом, что Дедушка должен терпеливо околачиваться в автомобиле, пока я буду околачиваться на железнодорожных путях в ожидании поезда героя. Я не знал, какой будет его наружность, и он не знал, как высок и аристократичен буду я. Это было тем, из чего после мы сделали много находчивых замечаний. Он сказал, что он очень волновался. Он сказал, что наложил в штаны кирпичей. Я сказал ему, что тоже наложил в штаны кирпичей, но, если хотите знать, почему, то не потому, что мог бы его не узнать. Американец в Украине плево узнавателен. Я наложил в штаны кирпичей, потому что он был американец, и я жаждал показать ему, что тоже мог бы быть американцем.

Я абнормально много раздумывал насчет видоизменения места жительства на Америку, когда я буду более старее. У них есть много бухгалтерских школ высшего качества, я знаю. Я это знаю, потому что один мой друг, Грегори, который общителен с другом племянника человека, который изобрел позицию шестьдесят девять, сообщил мне, что у них в Америке есть много бухгалтерских школ высшего качества, а он все знает. Мои друзья умиротворены оставаться в Одессе до конца своих дней. Они умиротворены состариться, как их родители, и стать родителями, как их родители. Их желания никогда не больше того, что они уже знают. О’кей, но только это не для меня, и для Игорька так тоже не будет.

За несколько дней до того, как должен был приехать герой, я осведомился у Отца, можно ли мне будет выдвинуться в Америку, когда я буду принужден окончить университет. «Нет», — сказал он. «Но мне хочется», — проинформировал его я. «Плевать я хотел на твои желания», — сказал он, и это обычно значит конец собеседованию, но не на этот раз. «Почему?» — спросил я. «Потому что твои желания мне неважны, Шапка». — «Нет, — сказал я, — почему мне нельзя выдвинуться в путь в Америку после университета?» — «Если ты хочешь знать, почему тебе нельзя выдвинуться в путь в Америку, — сказал он, делая холодильник открытым и расследуя в нем на предмет еды, — то это потому, что Прадед у тебя был из Одессы, и Дед был из Одессы, и Отец — я — был из Одессы, и твои сыновья из Одессы будут. Еще ты будешь горбатить в Турах Наследия, когда отуниверситетишь. Это обязательное трудоустройство, достаточно высокой пробы для Дедушки, достаточно высокой пробы для меня и достаточно высокой пробы для тебя». — «Но что если это не то, что я жажду? — сказал я. — Что если я не хочу горбатить в Турах Наследия, но взамен хочу горбатить там, где смогу делать необыкновенное и зарабатывать много валюты взамен миниатюрного количества? Что если я не хочу, чтобы мои сыновья росли здесь, но чтобы взамен они росли в месте высшего качества, с вещами высшего качества и с добавочными вещами? Что если у меня будут дочки?» Отец удалил из холодильника три куска льда, закрыл холодильник и звезданул меня. «Приложи их к лицу, — сказал он, давая мне лед, — чтобы не выглядеть ужасно и не сфабриковать катастрофу во Львове». Это был конец собеседования. Мне следовало быть сообразительнее.

И я все еще не упомянул, что Дедушка потребовал взять с собой Сэмми Дэвис Наимладшую. Это была еще одна вещь. «Не валяй дурака», — проинформировал его Отец. «Я нуждаюсь в ней, чтобы видеть дорогу, — сказал Дедушка, указывая пальцем на свои глаза. — Я слепой». — «Ты не слепой, и суку с собой не берешь». — «Слепой, и сука едет с нами». — «Нет, — сказал Отец. — Ехать с сукой непрофессионально». Я бы мог изречь чтонибудь на стороне Дедушки, но не хотел снова пожалеть о своей глупости. «Значит так: либо я еду с сукой, либо не еду вообще». Дедушка поставил Отца в позу. Не Латышской Раскорякой, но как промеж молота и места, на котором куют, что, по правде, немного похоже на Латышскую Раскоряку. Промеж них был огонь. Мне доводилось видеть это и раньше, и ничто в мире не пугало меня сильнее. Наконец Отец уступил, хотя и с условием, что Сэмми Дэвис Наимладшая будет облачена в специальную рубашку, которую Отец для нее сфабрикует, с надписью: СУКА К УСЛУГАМ ТУРОВ НАСЛЕДИЯ. Это чтобы она выглядела профессионально.

Несмотря на то, что с нами в автомобиле была ненормальная сука, которая взяла за склонность бросаться телом об окна, ехать было трудно еще и потому, что автомобиль у нас говно и не может путешествовать быстрее, чем я бегаю, а это шестьдесят километров за один час. Нас обгоняли много автомобилей, отчего я чувствовал себя второсортным, особенно когда автомобили были нагружены семьями и когда они были велосипеды. В протяженность езды мы с Дедушкой не изрекали слов, что не является абнормальностью, потому что раньше мы тоже никогда не отличались словоизрекательностью. Я усиливался не нервировать его, но все равно нервировал. Для одного примера, я забыл свериться с картой, и мы пропустили наш въезд на супервей. «Пожалуйста, не звездани меня, — сказал я, — но я допустил миниатюрный карточный просчет». Дедушка лягнул педаль тормоза, и мой лоб чокнулся со лбом стекла. Бóльшую часть минуты он ничего не говорил. «Я тебя просил вести этот автомобиль?» — спросил он. «У меня нет прав, чтобы вести этот автомобиль», — сказал я. (Держи это как секрет, Джонатан.) «Я тебя просил приготовить мне завтрак, пока ты посидишь там насестом?» — спросил Дедушка. «Нет», — сказал я. «Я тебя просил изобретать новую разновидность колеса?» — спросил он. «Нет, — сказал я. — Я бы в этом не преуспел». — «Сколько вещей я просил тебя сделать?» — спросил он. «Только одну», — сказал я, и я знал, что он писает яростью, писает повсюду, и что он будет орать на меня некоторую длительность времени, возможно, даже сотворит надо мной насилие, я другого не заслужил, это не новость. Но он этого не сделал. (К твоему сведению, Джонатан, он никогда не творил насилия ни надо мной, ни над Игорьком.) Если хотите знать, что он сделал, то он сделал разворот машины вокруг, и мы поехали назад, к тому месту, где я сформировал просчет. Двадцать минут это заняло. Когда мы прибыли на место, я проинформировал его, что мы прибыли. «Ты самоуверен?» — спросил он. Я сообщил ему, что я самоуверен. Он сдвинул автомобиль на обочину. «Мы остановимся здесь и поедим завтрак», — сказал он. «Здесь?» — спросил я, потому что это было невпечатляющее место, с несколькими метрами грязи промеж дорогой и бетонной стеной, которая отделяла дорогу от сельскохозяйственных угодий. «Я думаю, это место высокой пробы», — сказал Дедушка, и я знал, что не противоречить ему было элементарной вежливостью. Мы уселись насестом на траву и стали есть, в то время как Сэмми Дэвис Наимладшая предприняла попытку слизать с супервея желтые полосы. «Если еще раз напутаешь, — сказал Дедушка, жуя колбасу, — я остановлю машину, и ты выйдешь из нее с ногой в жопе. Это будет моя нога. Это будет твоя жопа. Понятна тебе эта вещь?»