Млечный Путь, 2012 № 03 (3) - Журнал «Млечный Путь» Страница 25

— Ваши руки, Эдуард Александрович. — Спрятав обратно протектор, я достал из кармана силовые наручники.

Эд вяло вытянул перед собой обе руки, я сделал шаг по направлению к нему. Вдруг он кинулся вперед, целя кулаком мне в горло. Мысленно я усмехнулся — видал я такие попытки и всегда к ним готов. Легко увернувшись от удара, я развернулся и рубанул ребром ладони по шее. Точнее, хотел по шее — рука разрезала воздух, и тут же я почувствовал мощный удар в солнечное сплетение. Через секунду я, а не Эдуард лежал на полу, натужно хватая ртом воздух. Что за…

— Не двигайтесь, лейтенант. Не делай глупостей, Илья. — Горовенко вытащил руку из внутреннего кармана, и я застонал, узнав плазменный резак. Зачем человеку оружие, когда есть такие замечательные инструменты…

— Это относится и к вам, Эдуард, — я имею в виду глупости, — как можно спокойней сказал я, осторожно восстанавливая дыхания и медленно, по сантиметру пододвигая ногу в удобное положение. — Что вы собираетесь делать? Если вы почему-либо этого не знаете, так я вам скажу, что угнать полицейскую машину невозможно. Она попросту вам не подчинится.

— Знаю, — весело ответил Эд. — Но ведь есть еще машина нашего лергойского друга. Думаю, я смогу справиться с управлением. Я убедился в этом во время своего сегодняшнего профилактического осмотра. И ключ подобрал тогда же. Видите ли, лейтенант, я подготовился и к варианту, при котором вы все-таки раскроете это дело, хотя и считал это почти невозможным.

Я со злостью посмотрел на лергойца, как будто это он был виноват в том глупом положении, в которое я поставил себя из-за недооценки физической формы противника. Потом мне стало еще хуже. Профилактический осмотр! Горовенко любезно предлагает лергойцу сделать профилактический осмотр! Тот самый Горовенко, который якобы уверен в виновности того самого лергойца! Чтобы не заподозрить здесь неладное, нужно быть таким остолопом! Таким как я, примерно…

— А вы неплохо двигаетесь, Эд, — сказал я, чтобы потянуть время. Нога уже почти заняла то положение, из которого я смогу провести подсечку. Если бы не этот проклятый столик!..

— Ага, — легко согласился Горовенко. — Я нигде не указывал, что в институте пять лет занимался самбо. Вы не поверите, просто из скромности. И гляди ж ты, пригодилось. Сначала с Матвеевым, потом здесь… И расслабьте ногу, лейтенант. Представьте, что я буду падать с включенным резаком. Не угадаешь, кого разрежет пополам в этой тесной компании.

А что, я расслабил. Куда деваться. Если он разгадал мой маневр, то вполне может успеть нажать на кнопку, выпустив тонкий язык плазмы метровой длины.

Горовенко стал осторожно, спиной отходить к двери. Пожалуй, сделать уже ничего нельзя…

— А вы знаете, Руслан, ведь вы правы, — сказал он вдруг, уже почти стоя в дверях. — Матвеев был бы жив, не будь он так жаден. Так что, если честно, мне не жаль его.

— Одумайтесь, Эд, — как можно спокойней сказал я. — Не усугубляйте. Галактика велика, но вам все равно не скрыться. Очень скоро все ваши анонимные счета утратят анонимность. Как только вы потратите хоть кредит из своих денег…

Ироническая улыбка Горовенко заставила меня замолчать. Да, у него хватит силы воли забыть про свои капиталы, отказаться от них ради безопасности. Я понял, что вижу этого человека в последний раз.

Гарромер Декс, все это время выглядевший застывшей статуей, выстрелил щупальцем в сторону Эда как раз в тот момент, когда я окончательно смирился с поражением. Отвратительный хруст, вскрик, женский визг, стук падающего на пол резака… Через секунду Горовенко не занимало ничего, кроме сломанной чуть выше запястья руки. Еще через секунду я стоял рядом с ним и полностью контролировал ситуацию.

— Спасибо, Гарромер Декс, — с чувством сказал я. — От имени земного правосудия.

— При чем тут правосудие, Руслан? — В приятном голосе лергойца я услышал удивление. — Я защищал свою собственность.

Несмотря на все еще ощутимую боль в груди, я расхохотался первым.

Джон МАВЕРИК

РЖАВЫЙ ЗОЛОТОЙ КЛЮЧИК

Сколько развелось на свете умеющих наводить морок — видимо-невидимо. Ворожеи, маги всех цветов радуги, длинноволосые ведьмы, шептуны с губами черными и сморщенными, как сухие маслины. Тайны их на ладонях записаны. В глазах — мрак и алчность, за которые в средние века гореть бы им всем на кострах. Миновали дни, когда этот люд шел через Виллинген, как цыгане — табором, и каждого простака норовил облепить, точно мухи сладкий кусок пирога. Остались гордые одиночки. Схоронились по норам и ловят, как на блесну: кого на страх, кого на гордыню, кого на несчастную любовь. Их не любят, о помощи просят стыдливо и чураются, как прокаженных. Обратиться к магу — все равно что взять в долг у дьявола, но берут — когда припрет.

Есть и другие — не корыстные профессионалы, привыкшие из любой человеческой беды вытягивать золотые соки, а колдуны поневоле. Женщины, обычно темноокие, ревнивые, падкие до чужого счастья. Магия их не запечатана в колоде карт или в сыром курином яйце, не отлита из горячего воска и не каплет ядом с острия булавки, а совершается тайно, в глубине сердца. Как взглянут — так и засохнет счастье, будто срезанная ветка. Этих боятся и ненавидят больше всего, потому что деньгами от них не откупиться, а только слезами и кровью.

У Марты фон Лурен глаза независтливые — голубые и мокрые, как талые сосульки, но все равно ее дом жители городка обходят стороной. Дом — по годам старинный, родовой, а по сути, просто запущенный и старый, в котором она вот уже более полувека бьется в горькой нужде.

Болтают о Марте, будто умеет насылать порчу — но не обычную, от которой потом человек болеет, а незлую, легкую, с тонким флером волшебства. Только порча — она порча и есть. Пугаются люди. Говорят, дочка Людвига Циммера, местного торговца всяким старьем, как перекинулась с фрау фон Лурен парой слов, так через три месяца вышла замуж за индуса. Бедный Людвиг от горя чуть не наложил на себя руки. Потом пообвык, правда. Индус работящий оказался, хозяйственный. Магазинчик отремонтировал и музей антиквариата при нем открыл. А младший сын Шрайнеров, после того как пообщался с фон Лурен, бросил столярничать, уехал в Берлин, где, говорят, сделался художником. Художник — это разве профессия? Да вот, Кевин Кляйн. Пожелала ему как-то Марта доброго здоровья, и он тем же вечером вместо пивной прямиком отправился в тренажерный