Гороскоп мадам Евы - Наум Давыдович Лабковский Страница 3

Между тем ботинки фабрики «Колодка» ничуть не ухудшились за последние десять лет. Скорее всего даже улучшились, так как в связи с переходом на клеевой метод крепления подметок гвозди перестали рвать носки.

В канун Нового года директору «Колодки» позвонили из управления. Разговор был по-начальственному краток.

— Если не очистите склад от затоваренной продукции, зарплаты вам не видать.

Теперь, хлюпая по талому снегу, директор думал о том ужасном дне, когда кассир вернется из банка с пустым портфелем и доложит:

— Зарплаты не будет. Товар не реализован, план считается невыполненным…

Две старушки, нагруженные свертками, зашагали рядом.

— Слыхала? — сказала одна. — Страсти какие! Один заведующий складом ушел с работы и забыл запереть помещение. А ночью склад очистили до ниточки…

Будто электрическая искра пронизала весь директорский организм.

— Очистили!..

Глаза его забегали, как огоньки на электронной машине в момент наивысшего вычислительного напряжения. Он перешел на другую сторону улицы и затрусил в сторону склада готовой продукции вверенного ему предприятия.

Наступил новогодний вечер. Празднично одетый, надушенный и выбритый директор потчевал дома гостей в наилучшем настроении.

Захмелел он в этот раз раньше обычного. Гости еще чокались и чмокались, а хозяин дома уже безмятежно храпел на кухне.

Во сне к нему явился дед-мороз.

— Выручайте, — сказал он, тряся ватной бородой. — Я должен в новогоднюю ночь делать гражданам подарки, а ассигнования урезали.

Директор понимающе вздохнул.

— Могу дать обувь со скидкой в пятьдесят процентов при условии, что возьмете все сразу, — сказал он.

Ударили по рукам.

— Вставай, уже утро, — сказал кто-то сварливым голосом жены. — Нализался, как свинья! Перед людьми стыдно.

Директор протер глаза. Сквозь окно светило яркое солнце. Ночью похолодало, и мороз нанес на стекла абстрактную живопись. Внезапно вспомнив нечто весьма важное, директор натянул на плечи шубу и выбежал на улицу.

Двери склада готовой продукции были распахнуты настежь. Даже ребенок бы понял, что воры ночью пошуровали здесь вовсю.

— Порядок! — воскликнул директор. — Склад очищен! Теперь можно звонить в милицию. Ну, конечно, поставят на вид за расхлябанность…

Он переступил порог склада, но тут кто-то крепко схватил его за руку.

— Попался, голубчик! Я тебя тут с ночи дожидаюсь!

Перед директором предстала странная фигура в полушубке с меховым воротником, настолько заиндевевшим, что не поймешь, то ли это мех, то ли седая борода.

— Дед-мороз! — воскликнул директор, которому показалось, что он видит продолжение сна.

— Какой я тебе дед-мороз! — огрызнулась фигура. — Я дружинник 15-го отделения. А ты, ворюга, небось, с вечера склад отворил?

— С вечера, — признался директор.

— Сразу видно: опытный жулик.

— Почему жулик? — обиделся директор. — Просто у меня склероз. Открыть склад открыл, а закрыть забыл. Нормальное медицинское явление. Утром вспомнил и сразу прибежал… Я не виноват, что склад очистили…

Дед-мороз с минуту помолчал и залился смехом, совсем несвойственным дедам-морозам.

— Так, говоришь, ты директор? Склад открыл, а запереть забыл… — Дед-мороз посмотрел на него, как смотрят взрослые на придурковатых ребят. Потом засунул руку в гору ботинок, достал первую попавшуюся пару, пощупал верх из псевдокожи, постучал пальцем по псевдоподметке и сказал назидательно:

— Какой же ворюга такую продукцию красть станет?! Эх ты, дед-склероз…

ЖЕРТВА ДВИЖЕНИЯ

Поэт Вовсев предпочитал творить в ресторанах. Не подумайте, что он был алкоголиком или не имел дополнительной жилплощади. Просто в домашней обстановке его муза начинала клевать носом после первой строфы. А в ресторанах — музыка, звон посуды и, главное, официанты. Пока официант появлялся на горизонте, Вовсев успевал покрыть не менее пяти бумажных салфеток самыми забористыми рифмами.

А рифмы в стихах Вовсева были фундаментом успеха. Отдельные поэты-ретрограды еще рифмовали «спать» и «кровать», а Вовсев уже рифмовал «кровать» и «бессонница». Двигайся официанты чуть проворнее, и Вовсев никогда бы до такого не додумался.

Творческий метод Вовсева приносил ему триумф за триумфом, среди молодых поэтов стали появляться подражатели, как вдруг…

Это случилось в обеденное время. Поэт, как обычно, появился в облюбованном им ресторане, занял столик между пальмой в кадке и березой, нарисованной на стене, вытянул ноги, уставил блаженный взор в потолок и стал ожидать появления рифм. Но появился почему-то официант.

— Чем будем питаться? — великодушно пошутил он, смахивая со стола невидимые миру крошки. — Селедочку-с? Графинчик-с?

Поэт посмотрел на него с недоумением.

— М-да, м-да! — протянул он, машинально подражая редактору издательства, у которого «м-да» означало «м-нет».

— Сей минут! Одна нога гам, одна тут, — примитивно понял официант и убежал, помахивая салфеткой.

Вовсев устроился в кресле поудобней и вдохновенно уставился в потолок…

Сей минут!

Сию минуту!

В сейме

мину

ты не сей… —

стала обозначаться в мозгу первая строфа нового произведения, как вдруг что-то звякнуло на столе, и поэт, грубо возвращенный с потолка на землю, увидел графинчик, поблескивающий на фоне селедки.

— На первое-с соляночку-с? Осетровую-с? — как змей-искуситель, нашептывал над ухом официант.

— М-да, м-да, — с тем же значением промямлил окончательно растерявшийся поэт, и официант исчез, как Мефистофель в оперном театре.

Графинчик магнетически притягивал внимание поэта. После второй рюмки первая строфа вновь замаячила в мозгу, но тут что-то постороннее обозначилось в поле зрения. К потолку поднимался дым. Вовсев испуганно опустил глаза и увидел, что это не дым, а пар. Ароматный пар из приоткрытого официантом судка. Официант ловко выпростал из-под вилки едва тронутую селедку, и поэт стал торопливо хлебать первое.

Он еще пытался что-то вспомнить из так блестяще начатой поэмы, но официант уже тащил на подносе две скрещенные шпаги.

— Фирменное блюдо! — шепнул официант. — Только для вас… — и вывалил на тарелку гору дымящегося шашлыка. Тут уж было не до поэзии.

Окончательно выбитый из графика, поэт безнадежно икнул.

— Сей минут! — догадался официант, и действительно через минуту перед поэтом возник новый графинчик.

Спустя полчаса официант бережно провожал к выходу пошатывающегося поэта.

— Заходите! — напутствовал он, обмахивая гостя салфеткой. — Теперь мы вас не задержим. Теперь мы включились в движение… — Он указал на красочный плакат у дверей.

Вовсев хотя и удивился, почему плакат написан расползающимися буквами, однако все же прочитал:

«Наш ресторан включился в общегородской конкурс на быстрое обслуживание потребителя».

— Общегородской! — ужаснулся Вовсев и, еще раз икнув, констатировал: — Все кончено! Некуда податься поэту…

С той поры в кругу коллег поэта Вовсева стали называть