Redrum 2016 - Александр Александрович Матюхин Страница 35

Словом, практически весь этот сборник мог бы стать началом хоррора как такового и, боюсь, его современники просто не поняли, с какой великой книгой столкнулись. Часто цитируется высказывание Пушкина: «Сейчас прочёл Вечера близ Диканьки. Они изумили меня. Вот настоящая весёлость, искренняя, непринуждённая, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия!.. Всё это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился…» Боюсь, даже Александр Сергеевич недооценил, насколько новаторской и сильной была эта книга.

К сожалению, в ней же заложены и семена падения — причем как Гоголя, так и вообще русской литературы. «Иван Фёдорович Шпонька и его тётушка» — небольшая, сюжетно незавершенная история, которая откровенно не вписывается в книгу, но зато дает образчик «реалистической» прозы, с которой чуть позже Белинский будет носиться, как курица с яйцом. Ну да, захватывающая история о дрязгах помещиков из-за клочка земли и о том, как они обедали, приезжая друг к другу в гости. Великая, небывалая в то время литература, чего уж там…

В дальнейшем Гоголь и сам, под чутким руководством худшего критика в истории литературы, развился в мастера бичевать взяточников и живописать аферистов. Но стоит понимать, что реализм, происходивший от французского натурализма, это частный случай, одно из направлений литературы — и не само важное. Чтобы расправиться с «натурализмом» школы Золя, помнится, его бывшему стороннику Гюисмансу хватило пары страниц — в предисловии к такой эпохальной книге как «Наоборот».

Просто откройте список писателей 19 века за рубежом и в России, чтобы понять, насколько обеднела русская литература в те годы, ограничивая себя суконным реализмом. Если взять только основные имена, которые до сих пор на слуху, то в Англии творили Вальтер Скотт, Конан Дойль, Шеридан ле Фаню, Райдер Хаггард, Оскар Уайльд, Уилки Коллинз. Вы вправду считаете, что Добролюбов и Чернышевский могут составить конкуренцию им всем, оптом? Даже если вспомнить Тургенева, Толстого и прочих наших классиков — по жанровому разнообразию они сравнимы с несколькими перечисленными именами? Исторический роман, мистическая повесть, приключенческая литература, начала фантастической литературы и да, литературы ужасов — все это приходится на 19 век, когда наши писатели — действительно потрясающего уровня, кто бы спорил — увлеченно разбирали, можно ли считать нигилистов полудурками или за ними будущее? Или — не менее животрепещущий вопрос — позволительно ли лежать всю жизнь на диване или надо непременно доставать всех ближних и дальних с активностью, неважно, насколько осмысленной?

В чем-то поведение наших критиков тех лет похоже на новомодную американскую политкорректность. Помните: настоящая литература должна бичевать пороки общества и, желательно, рассказывать, как плохо живется крестьянам. А теперь сравните: не важно, о чем произведение, но там должно говориться, что мужчины — свиньи, угнетающие женщин, а среди героев обязательно должны быть гомосексуалисты и негры. Иначе это — плохое произведение. Хотя, казалось бы, мысль о том, что литература вообще ничего и никому не должна — довольно очевидна.

Причем, что обидно: Белинский давно уже умер, а дело его живет — до сих пор принято стыдливо поджимать губки при упоминании хоррора и недооценивать те его ростки, которые таки пробились сквозь бетон критики. Блок написал «Двенадцать», которыми до сих пор, наверное, мучают школьников. Хоть один учитель рассказывал детям о его же цикле «Черная кровь» — мощной и завораживающей поэзии, которая прямо вдохновлялась «сами знаете какой» книгой Стокера? Булгаков, в лучшем романе которого летают ведьмы, преследуют героев вампиры, а над всем этим царит фигура самого Сатаны — нет, что вы! Это никакой не роман ужасов! Ага, реализм школы Белинского, не меньше…

Сдается мне, что пока мы не научимся спокойному отношению к этому вопросу, не поймем, что если к хоррору можно отнести Шекспира и Марло, то и Блок, Гоголь и Булгаков тоже творили в этом жанре — серьезного понимания литературы от нас дождаться невозможно.

Русский хоррор мог бы развиваться с начала XIX века, едва ли не первым во всей мировой литературе — но, по сути, пробивается к читателю только сейчас, в начале XXI века. И это и есть та великая хоррор-Россия, которую мы потеряли.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

КОММЕНТАРИИ

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Редакция RR обратилась к нашим постоянным авторам и экспертам с просьбой прокомментировать статью.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

ПОЭТ И ПИСАТЕЛЬ МАКСИМ КАБИР:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Является ли «Макбет» хоррором в чистом виде? Задавая такой вопрос, уместно иногда лукаво подмигивать публике: мол, спокойно, Стив, я дурачусь. Никого не сталкиваю с парохода современности, а просто перетасовываю пассажиров из разных классов. В чистом виде — интеллектуальный панк-рок, ведь к панку тоже относят порой что угодно: Гевару, Элвиса, Хармса, Христа… Какой-нибудь режиссёр-новатор, сфокусировавшись исключительно на ведьмах и отринув всё прочее, может сделать из «Макбет» ужасы. Сплаттер. Или порно-фанфик. Да что угодно! Но Марло с Шекспиром не писали хоррор, как бы нам того не хотелось. Не писали и всё. Почему? Ну, Бог его знает, предпочитали другие жанры.

Кстати, о Боге. В одной толстой книге фигурируют призраки, восставшие мертвецы, одержимые свиньи а-ля Клайв Баркер, сексуальные красотки на зверюгах, Люцифер и скачущие мохнатые твари. Так может быть?… Нет, нет, увы. Можно даже не богохульствовать лишний раз. Но вот корни, следуя логике «хоррор, если мистическую составляющую воспринимали всерьёз туповатые современники», следует искать как раз там. И у греков. И у арабов.

У Шекспира была немного иная цель. Как и у Булгакова или Леонида Леонова, автора прекрасной «Пирамиды», которые помнили вспыхнувшую на рубеже веков моду на бульварную мистику и использовали всю эту бутафорию в своих, мирных целях. Вот некоторые критики считают, что дьявольщина в «Мастере» призвана привлечь внимание главного читателя той поры — Иосифа Виссарионовича с его довольно вульгарным литературным вкусом. Пушкин, чуткий к западным веяньям, вслед за Байроном, Кольриджем, поэтами озёрной школы, написал мистическую повесть, но пугались ли её читатели девятнадцатого века?

Я проглотил «Пиковую даму» в одиннадцать лет, не испугался и поставил на одну полку с любимым Лермонтовым, а не любимым Эдгаром По. Хотя Лермонтов — тоже про демонов. Да, могучая традиция реализма лишила русских и советских читателей своих Стокеров и Шелли, но отчего мне не тоскливо? Гоголь, спору нет, он не Крым, он и наш, и ваш. А вот Толстого сравнивать с Ле Фаню и Уилки Коллинзом, упрекая в том, что