Можете жаловаться - Юрий Андреевич Арбат Страница 5

— Так вы считаете, что Замухрыгин нарочно не позвал Вершкова?

— Нарочно. Тот бы им и без председателя прописал, что надо.

— Ну, а про Демона ты все-таки присочинила?

— Честное комсомольское! Спросите хоть тетю Аню. Или вот что…

Лиля схватила Павла Павловича за руку и вывела в коридор. Учреждение уже опустело, и двери комнаты, где заседал местком, были открыты настежь. Не пришлось даже близко подходить к ним: так отчетливо доносилось каждое слово.

Ораторствовал счетовод Свистунов:

— Предлагается кандидатура Александра Дюма. Писал много и в смысле сатиры на одних правах с забаллотированным Пименом. В то же время в библиотеках на отличном счету, зачитываются им, можно сказать, до дыр, так что для Никодима Ивановича личность необидная. Я полагаю, принципиальных возражений не будет?

Павел Павлович замахал руками, а у себя в комнате решительно сказал Лиле:

— Права ты, редактор, на все сто. Полезно пропесочить их еще раз. Да посмешнее! Поядовитей! Пусть узнают, чем крапива пахнет.

БАСТИОН ПУЗЫРЬКОВЫХ

Этому правдивому рассказу можно предпослать одну hi народных пословиц, вроде «Крайности сходятся», «Привычка — вторая натура» или даже что-нибудь более ядовитое.

Алексей Иванович Пузырьков отличался робостью, а Михаил Михайлович Дубов — напористостью. Первый был рядовым библиотекарем, а второй — личностью номенклатурной на уровне начальника отдела; первый всю жизнь сеял разумное, доброе, вечное в одной и той же библиотеке и не льстился ни на какие заманчивые предложения «развернуться в аппарате»; второй слыл могучей организационной силой, ибо вечно проводил всякие перестройки, и маленькая Надя Пузырькова часто его спрашивала; «А ты теперь уже не на макаронах, дядя Миша?» И дядя Миша отвечал: «Нет, несмышленыш, я теперь не на макаронах». Первый мог увлеченно трудиться ночами и читать запоем, даже опаздывал на работу, а второй, беря книгу вечером, быстро засыпал, но зато любил и грядок и систему; к примеру, звоня в квартиру, нажимал кнопку обязательно три раза, объясняя это тем, что первый звонок могут не услышать, второй заставит насторожиться, а третий «сыграет свою информационную роль».

Однако оба они охотно обсуждали варианты дебютов и гамбитов, могли подолгу сидеть за шахматной доской, и это их сближало.

Когда Алексей Иванович Пузырьков, честнейший работяга, получил на всю свою немалую семью роскошную квартиру, Михаил Михайлович Дубов появился на новоселье одним из первых. Как обычно, он позвонил трижды, вошел, привычно поздоровался: «Как ваше ничего себе?» — и обстоятельно стал осматривать комнату за комнатой, потрогал пружину дивана-кровати, заглянул за трюмо и загадочно изрек:

— Стандарт.

— Что стандарт? — удивился хозяин.

— Квартира.

Пузырьков растерянно пожал плечами, не понимая, хорошо это или плохо.

Михаил Михайлович продолжал:

— Ты знаешь, у меня есть реорганизационный опыт. Применить его в условиях квартиры — дело несложное. Где стоит у тебя диван? Чудак: чуть ли не посередине комнаты. Он съедает площадь. Дра-а-а-гоценную площадь. Его надо сдвинуть в угол. А шифоньер сюда вот. Полезной площади будет больше. В комнате просторней. Согласен?

— Пожалуй! — ошеломленный напором, подтвердил хозяин.

— Тогда за дело! — провозгласил Михаил Михайлович, снял пиджак и повесил ею на спинку стула. В общем-то он был рубаха-парень. — А ну, друзья, взяли! Еще раз — взяли! К стенке, к стенке поближе. Ты, друг, заходи с той стороны. Ну!

Диван и шифоньер поменялись местами.

Михаил Михайлович вытер пот с лица и уселся за шахматный столик с видом человека, который шел мимо пруда или речки и, увидев тонущих неразумных детей, спас их.

На следующий вечер в квартире Пузырьковых снова прозвучали три звонка. Заложив руки за спину, Михаил Михайлович постоял на пороге каждой комнаты, потом так же загадочно, как и накануне, изрек:

— Дурак!

— Это ты про кого? — несмело поинтересовался папа Пузырьков.

— Про себя! — добродушно отозвался Михаил Михайлович. — Диван мы передвинули, это правильно. И шифоньер тоже. А книжный шкаф так и будет стоять на пути?

— Почему на пути? Он в стороне.

— В стороне! — саркастически повторил Михаил Михайлович. — Ничего себе в стороне! Весь вопрос, в какой стороне. Вернее, спросим, на какой стороне? Ответим: на южной.

Книги вытаскивали всей семьей и потому справились с этой работой еще засветло. Книжные шкафы оказались нетяжелыми. Но попутно выяснилось, что ковер повесили явно не на месте, с чем согласилась даже бабушка, а ведь о ее упрямстве передавались в семье легенды. И торшер приткнулся в угол «как неприкаянный». Следовало внести коррективы. К полуночи перестановку закончили, и Михаил Михайлович, так и не дав мата Алексею Ивановичу, ушел домой, сопровождаемый несколько даже чрезмерными благодарностями Пузырьковых. (Не спала даже Надя, за что и была на следующий день наказана двойкой по арифметике.)

До субботы Дубов приходил ежедневно. Он принес вычерченную дома «схему реорганизации». Дедушка стал звать его Мишей и помогал снимать и разбирать люстру. Под руководством его и бабушки женское население квартиры определяло, как лучше передвинуть газовую плиту на кухне. («Для двух газовщиков работы на полвоскресенья».)

— В воскресенье же мы собрались пойти в цирк… — захныкала Надя.

— Отложим, невелико дело, — неуверенно сказал папа Пузырьков.

В выходной утром раздались три звонка.

Дедушка, не спавший по стариковской привычке с пяти утра, как-то судорожно дернулся, одетый снова лег в постель, натянул на себя одеяло и сделал вид, что задремал.

Бабушка побледнела и тихонько прокралась в комнатку рядом с ванной.

Мама, накрывавшая на стол к завтраку, встала у косяка и безнадежно закрыла лицо руками.

Сам папа Пузырьков замер, держа зубную щетку на полпути ко рту, как будто беднягу поразил паралич.

Несмышленыш Надя проговорила, тараща глаза.

— Ничего себе, это он!

— Т-с-с! — легчайшим шепотом остановила ее мама.

Раздалась вторая серия из трех звонков. Потом третья.

Никто не шевелился, точно вся семья играла в живые картины.

На лице папы Пузырькова, отделенного от гостя непроницаемой дверью, блуждала блаженная улыбка.

Мама заулыбалась тоже и нежно посмотрела на папу.

Из дальней комнаты в столовую, одетый, но скинув туфли, в одних носках прокрадывался дедушка Пузырьков. Его душил смех, но старик крепился изо всех сил.

А звонок надрывался. И все сериями: три звонка, три звонка, три звонка…

С тех пор Дубов обиделся и больше не приходил. Папе Пузырькову