Я-за улыбку! - Михаил Аркадьевич Светлов Страница 6

Человека из сказки в гостиницу…

Спит столица в предутренней мгле,

Спит старик телефон на столе,

Спят гостиницы все этажи…

Ну-ка, милый, давай расскажи,

Расскажи мне, что слышно на свете

И поют ли еще соловьи?

Что дарил ты и взрослым и детям?

Как продолжил ты сказки мои?

Как шагал ты по сказочным странам,

Что писал ты и что прочел?

Указал ты путь великанам?

Быть полезным учился у пчел?

Так коснуться бумаги ты смог,

Чтобы пахла она, как цветок?

Как я жил? Что я делал на свете?

Смог ли сказку я в быль превратить?

Не могу я на это ответить,

У читателя надо спросить!

1961.

БОЛЬШАЯ ДОРОГА

К застенчивым девушкам,

Жадным и юным,

Сегодня всю ночь

Приближались кошмаром

Гнедой жеребец

Под высоким драгуном,

Роскошная лошадь

Под пышным гусаром…

Совсем как живые,

Всю ночь неустанно

Являлись волшебные

Штабс-капитаны,

И самых красивых

В начале второго

Избрали, ласкали

И нежили вдовы.

Звенели всю ночь

Сладострастные шпоры,

Мелькали во сне

Молодые майоры,

И долго в плену

Обнимающих ручек

Барахтался

Неотразимый поручик…

Спокоен рассвет

Довоенного мира.

В тревоге заснул

Городок благочинный,

Мечтая бойцам

Предоставить квартиры

И женщин им дать

Соответственно чину.

Чтоб трясся казак

От любви и от спирта,

Чтоб старый полковник

Не выглядел хмуро…

Уезды дрожат

От солдатского флирта

Тяжелой походкой

Военных амуров.

Большая дорога

Военной удачи!

Здесь множество

Женщин красивых бежало,

Армейцам любовь

Отдавая без сдачи,

Без слез, без истерик,

 Без писем, без жалоб.

По этой дороге

От Волги до Буга

Мы тоже шагали,

Мы шли, задыхаясь, —

Горячие чувства

И верность подругам

На время походов

Мы сдали в цейхгауз.

К застенчивым девушкам,

В полночь счастливым,

Всю ночь приближались

Кошмаром косматым

Гнедой жеребец

Под высоким начдивом,

Роскошная лошадь

Под стройным комбатом.

Я тоже не ангел —

Я тоже частенько

У двери красавицы

Шпорами тенькал,

Усы запускал

И закручивал лихо,

Пускаясь в любовную

Неразбериху.

Нам жены простили

Измены в походах,

Уютом встречают нас

Отпуск и отдых.

Чего же, друзья,

Мы склонились устало,

С тяжелым раздумьем

Над легким бокалом?

Большая дорога манит

издалече,

Зовет к приключеньям

Сторонка чужая.

Веселые вдовы

Выходят навстречу,

Печальные женщины

Нас провожают…

Но смрадный осадок

На долгие сроки,

Но стыд, как пощечина,

Ляжет на щеки.

Простите нам, жены!

Прости нам, эпоха,

Гусарских традиций

Проклятую похоть!

1928.

ПИСЬМО

К моему смешному языку

Ты не будь жестокой и придирчивой, —

Я ведь не профессор МГУ,

А всего лишь

Скромный сын Бердичева.

Ты меня хотя бы для приличья

Выслушай, красивая и шустрая,

Душу сквозь мое косноязычье,

Как тепло сквозь полушубок,

Чувствуя.

Будь я не еврей, а падишах,

Мне б, наверно, делать было нечего,

Я бы упражнялся в падежах

Целый день —

С утра до вечера.

Грамматика кипела бы ключом!

— Кого-чего…

— Кому-чему…

— О ком, о чем.

Вот ты думаешь, что я чудак:

Был серьезен,

А кончаю шуткой.

Что поделать!

Все евреи так —

Не сидят на месте

Ни минутки.

Ночь над общежитием встает

И заглядывает в эти строки.

Тихо-тихо по небу плывет

Месяц, как Спиноза одинокий.

Эта ночь, я знаю, отдалила

Силача Самсона от Далилы.

Как же мне от этих чувств сберечь

Тихий голос мой

И слабость плеч?

Месяцы идут,

Проходит лето,

И о том, что молодость уйдет,

Комсомольский маленький билет мой

Каждым членским взносом вопиет.

Меланхолик, на твоем пути

Я стою задумчивый и хмурый,

Потому что бицепсы мои

Далеко не гордость физкультуры.

Мы с какой угодно стороны

Несоединяемые части:

Я — как биография страны,

Ты — ее сегодняшнее счастье.

Извини мне темперамент мой,

Я насчет любви глухонемой,

Просто ветер мчался по стране,

Продувая горлышко и мне.

Ночь над общежитием стоит,

Дышит теплым запахом акаций.

Спят рабфаковцы…

И лишь один не спит —

Это я, как можешь догадаться.

1929

ПРИЗРАК

Я был совершенно здоровым в тот день,

И где бы тут призраку взяться?

В двенадцать часов появляется тень

Без признаков галлюцинаций.

(Она непохожа на мертвецов,

Являвшихся прежде поэтам.

Ей фрэнч — голубой заменяет покров,

И кепка на череп надета.

Чернеющих впадин безжизненный взгляд

Под блеском пенснэ оживает.

И таза не видно — пуговиц ряд

Наглухо все закрывает.)

— Привет мой земному!

Здорово, мертвец!

Мне странно