Хитрая механика - Владимир Сергеевич Гречанинов Страница 7

— Надо писать: «…зарекомендовал себя грамотным, всесторонне образованным специалистом, способным решать самые сложные задачи». Ясно? — сказали за столом и исправили текст.

— А это что?

— Где? — Канареев самовольно привстал со стула.

— А вот где: «…ведет исследовательскую работу». Какую еще работу?

— Ну, мы там в отделе, знаете…

— Знаю. А писать надо: «…ведет большую исследовательскую работу, имеющую важное народнохозяйственное значение». Ясно? — И продолжили чтение. — Ну знаете, да за такие вещи гнать надо. «Принимает участие в жизни коллектива». «Активное участие…»! Понятно? «Является членом ДНД, культсектором… редактором… профоргом… спорторгом…» — За столом вдохновенно исправили бумагу и вытерли лоб. — Учишь вас, учишь. Идите и перепечатайте.

Канареев принял бумагу и вышел за дверь.

— Разрешите? — Канареев вошел в кабинет и положил на полированную поверхность бумагу в трех экземплярах.

— М-м… — сказали за столом. — Вы кто?

— Канареев, — ответил Канареев.

— Это что?

— Характеристика. Для турпоездки.

— Ошибок нет? Ах да, я уже спрашивал. — И за столом углубились в чтение. — Послушайте, это безобразие. «Зарекомендовал себя грамотным специалистом… ведет большую работу… принимает активное участие». Где же вы были раньше? Третий месяц не могу найти человека на место зав. сектором, а тут такие кадры пропадают. Значит, так: сразу после турпоездки оформляйтесь!

И на бумаге появилась размашистая резолюция.

ОТ ЛУКАВОГО

Вообще-то С. П. Яковлев был в атеизме тверд. В бога не верил сызмальства да и черта поминал лишь по застарелой шоферской привычке. А уж о магии, ворожбе и всякой другой дьявольщине знал и вовсе понаслышке. И, верно, не голосни ему как-то на трассе две черноокие девушки — Света и Лида, так и не появился бы в настроениях Сергея Павловича крен к оккультным наукам.

— Что загрустил, соколик? — уютно устраиваясь в просторной камазовской кабине, затараторили красавицы. — Неласково глядит зазноба? Иль обидел придира-автоинспектор? А может, гложет молодца тайная хворь? Только скажи — слово знаем, всякая болезнь бежит от него, как черт от ладана.

Сам Сергей Павлович никакой хворобой не мучился. Но вот у Лены, жены, голова, случалось, побаливала. К докторам же относилась Лена с опаской.

— И правильно! — выслушав сетования водителя, одобрили жену попутчицы. — Дело тут духовное, докторишкам не под силу. Зато как раз по нашей части.

— Веруешь? — появляясь назавтра в квартире передового водителя, спрашивала Света у робеющей водительской супруги. — Нет? Ну, ничего, мы это поправим. Швейная игла найдется? Гляди: беру ее в руки, произношу заветное слово и… — пробормотав что-то невнятное, ворожея разжала грязноватый кулачок, — видишь? Стала иголка из блестящей темной. Теперь веруешь?

Тем временем Лида обрабатывала на кухне водительскую тещу:

— Ноги, говоришь, побаливают? Дело ясное: порча на тебя напущена. Веруешь? Тогда давай иголку.

— Теперь так, — объявили девушки. — Перво-наперво надо достать большие свечи. Штука — десять рублей. И непременно черные. Нынче ночью будем ворожить вам по книге «Черной магии».

— Где ж их взять-то? — ахнули женщины. — Да и дороговато!

— Хорошая ворожба денег стоит! — отрезали девушки. — А достать— достанем. Дальше. Вот вам две подушечки заветные — заверните каждую в тысячу рублей, сегодня поносите на груди, а завтра отдадите нам.

— Да разве ж такие тысячные бумажки имеются? — изумились супруга с тещей.

— Можно и разными купюрами, — терпеливо разъяснили подруги. — Главное в лечении — сумма. Ну, до завтра. Пойдем ворожить.

— Ну как, полегчало? — спрашивали они. появляясь в квартире на следующий день.

— Да пока не очень, — огорченно признались женщины.

— Сразу видно: не достали вы по тысяче, оттого ворожба и не впрок. Ладно уж, поворожим на личных вещах. Только вещи нужны ненадеванные и по два комплекта с каждой. Хотя у тебя, старая, что-нибудь путное имеется вряд ли, так что поищи-ка у зятька.

— Да я вроде не хворый, — усомнился Сергей Павлович.

— Тещу не жалко? — строго осадили его ворожеи, доставая полиэтиленовые сумки. — Вот сюда вещички и кладите. Да драгоценности, какие есть, не забудьте. Кольца, сережки, перстенек тоже сгодится. Больше ничего нет? Ладно, сойдет. Сегодня поворожим, а завтра все в целости принесем назад. Наденете — всю хворобу и снимет. Ну, храни вас бог!

Однако назавтра долгожданное исцеление почему-то не наступило. Не объявились и милые девушки, и Сергей Павлович, нацепив что осталось из одежды, помчал в милицию. На его счастье, подруги были уже там. Их задержали, когда, подозрительно нагруженные, они выходили из его дома. Убедить здравомыслящего участкового, будто мужские костюмы принадлежат им лично, подругам так и не удалось даже с помощью заветного слова.

Зато Сергей Павлович, получив всю собственность назад, не верит отныне ни в бога, ни в черта, а уж в разную магию, о которой знает теперь отнюдь не понаслышке, — и подавно. И тут он — ей-богу! — совершенно прав.

ПУГОВИЦА

Неприятности начались у Ерохина с пуговицы. Пуговицу эту в давке оторвали — в метро или в автобусе — Ерохин не заметил, да и не так это важно. Важно, что пуговица была не простая, а золотая, фирменная. Ходить в импортном пиджаке, у которого и так-то всего две пуговицы, а одной из них при этом нет, как-то неаккуратно. А оторвать вторую и пришить простые — весь пиджак насмарку. Вот и начал Ерохин повсюду искать эти пуговицы — или одну такую или не такую, но две. А их, как назло, нет — ни одной такой, ни двух не таких, словом, никаких. Совсем человек опустился — пуговица оторвана, вид озабоченный. Да еще каждый норовит сочувствие выразить — что ж, мол, жена уж и пришить не может или не до того ей? Женщины начали участливо поглядывать. на чай звать, а разве откажешься! Тут уж Ерохин совсем утратил моральный облик.

И вдруг в соседний магазин привозят точно такие пиджаки. И пуговицы на них точно такие же. Но отдельно их, конечно, не продают. Только с пиджаками. Вот тогда Ерохин взял и совершил преступление. Подкрался он к этим пиджакам, ухватил первую попавшуюся пуговицу и давай ее отдирать. Дергает, дергает, раскраснелся весь, а она не рвется. Намертво приделана. Он за другую — и та тоже не рвется. Тогда его просто азарт разобрал — стал он