Владимир Зоберн - Тихие обители. Рассказы о святынях Страница 13

Симон Ушаков. «Спас нерукотворный». 1677

А что у покойного Л .И. Толстого эти импульсы были, это не подлежит ни малейшему сомнению, за это свидетельствуют беспристрастные рассказы, искренно правдивого гостиника, о. Пахомия, и постоянно пребывающего у ворот скита с внешней их стороны, в течение почти 40 лет, убогого Зиновия.

И вот что повествуют эти два беспристрастных свидетеля:

О. Пахомий. «Л.Н. Толстой остановился в гостинице № 1, у о. Михаила. В то время старец Иосиф был так болен и настолько бессилен, что никого не принимал и почти все время лежал в постели. Толстой, как только приехал в гостиницу, тотчас же отправился к Иосифу. Хотя путь ему через святые ворота и монастырь был более близким, но – боялся ли он после своего отлучения входить в святые ворота, или просто по чему-либо другому, но только он пошел в обход, кругом монастырской стены, по той дороге, которая отделяет мою гостиницу от монастыря. Я совершенно случайно вышел за ворота и стою себе. Вдруг вижу: из-за угла выходит знакомая фигура графа. Идет средним шагом, довольно бодро. Как только он поравнялся со мной, он снял шапку и проговорил: «Здравствуй, брат». Я ему низко поклонился и ответил: «Здравия желаю, ваше сиятельство». Толстой немного было прошел мимо меня, потом вернулся и говорит: «Ты на меня не обиделся, что я тебя назвал братом ?» – Я ему говорю: «Никак нет, ваше сиятельство». – «То-то, а то ведь мы все братья, потому что у нас у всех только лишь один Отец. Поэтому я тебя и назвал братом».

С этими словами граф вошел в лес, по направлению к скиту.

О. Пахомий и Зиновий: «Не знаю, знал Л.Н. Толстой о том, что Иосиф не принимает, болен или нет. Но думаю, что узнал или от о. Михаила, или от кого-нибудь из других монахов, или, может быть, от богомольцев. Быстрыми шагами направлялся он к святым вратам скита, через которые должен был пройти в келью старца Иосифа. Подошел и почти у самых врат мгновенно остановился, как будто разрешая ка-кой-то тревожный, мучительный вопрос. Долго стоял; затем, понурив голову, медленно повернул направо и еще медленнее зашагал обратно. Пройдя пять-шесть шагов, остановился снова, задумался и снова, но уже с меньшей решимостью, вернулся к святым воротам. Но лишь только близко подошел к ним, опять как будто какая-то сила остановила его. Опять долгое размышление. Снова – неохотная поступь по направлению назад. На этот раз ушел еще дальше от скита и опять остановился. Опять тяжелое, более чем первый раз, продолжительное раздумье на этом месте. Опять поворот направо, опять, но с еще меньшей решимостью, направляется Л.Н. Толстой к скитской обители. Еще раз роковая остановка, нерешительная задумчивость, и на этот раз быстрый, энергичный поворот назад и быстрое, чуть не бегом, удаление от скита. И на этот раз навсегда».

– Не попустила Божья Сила великого грешника войти в нашу обитель!.. Серьезно, строго, с благоговейною вдумчивостью и, видимо, с верой, тяжело вздохнувши, закончил это, до боли сердца хватающее задушу, немудрое сказание, безногий, когда-то бывший николаевским солдатом, старый Зиновий; и, благоговейно взглянув на святые ворота скита, по обеим сторонам которых нарисованы во весь рост со строгими лицами первые основатели монашества, первые подвигоположники, пещерники с лопатами в руках, с кирками, как с орудиями своего служения Господу и с крестами, – снял с себя старый засаленный картуз, благоговейно осенился крестным знамением и добавил: «Не попустили, видно, святые угодники».

М. Нестеров. «Л. Н. Толстой на берегу пруда в Ясной Поляне». 1907

– Да! не попал бедняга на истинный путь православия, – вдумчиво и со слезами на глазах закончил это же повествование о. Пахомий, склонив свою седую голову на грудь: видно, так Господу угодно, а я долго скорбел, долго упрекал себя потом, что не догадался в то время пойти с ним. Я бы его довел, я бы добился до старца Иосифа, – но… видно Господь не попустил.

После отца Иосифа, скончавшегося 9 мая 1911 года видное место в старческой деятельности занял скитоначальник отец Варсонофий.

О. Варсонофий был в мире светским, широко образованным человеком. До поступления в монашество состоял на военной службе в чине полковника и нес обязанности старшего адъютанта при штабе Казанского военного округа. Еще не уходя из мира, в очень молодых годах, он пользовался советами и назиданиями о. Амвросия, а по поступлении в Оптино-Введенский монастырь в 1892 году сделался учеником скитоначальника Анатолия и помогал ему в качестве письмоводителя в переписке с его духовными чадами.

О. Варсонофий был человек высокой богословской начитанности.

По внешнему виду он очень напоминал одного из евангелистов.

Все его лицо носило на себе отражение великой думы, высокой воли, недюжинного ума, глубокого чувства и безгранично сильной веры.

Портрет преподобного Варсонофия (Плиханкова),старца Оптиной пустыни. 1913

Но что особенно поражало и приближало к нему – это его глаза. В них таился какой-то глубокий проникновенный свет. Стоило только раз попасть под взгляд о. Варсонофия, чтобы почувствовать на себе всю чистоту и боговдохновенность этого человека.

До вступления на путь старчества о. Вар-сонофий во время японской войны был командирован в Маньчжурию в качестве одного из госпитальных иеромонахов. Здесь о. Варсонофий снискал к себе общую любовь, и по возвращении в обитель он уже выступил на путь старчества, где, в особенности в последние семь-восемь лет, он нес на себе бремя старчества и иночества, отдавая всего себя на служение Господу Богу.

Старчествуя почти одновременно с о. Иосифом, о. Варсонофий отличался даром прозорливости, как и его великие сподвижники.

Последние годы о. Варсонофию пришлось пережить очень много тяжелых минут, как и всякому Божию избраннику, от клеветы, всевозможных хулений, оскорблений. Но, строго следуя законам духовной жизни, о. Варсонофий относился к этому чрезвычайно смиренно и переносил это как один из путей вящего очищения себя перед лицом Бога Живого.

В 1912 году по желанию Св. Синода он был переведен в качестве архимандрита в Старо-Го-лутвенскую обитель, Московской губернии, где также продолжал, помимо несения бремя настоятельства, обязанности старца для мирян, и обязанности руководителя, принятой на себя обители.

С переходом старца в эту последнюю обитель к нему перешло очень много из его почитателей.

Но недолго пришлось поработать на Божьей ниве, на новом месте этому великому подвижнику духа. 1-го апреля 1913 года он после тяжкой болезни отошел в иной мир.

Не знаю, насколько это верно, но мне пришлось услышать после его смерти рассказ о том, что будто бы старец Иосиф в одной из своих бесед сказал о. Варсонофию, что если он по какой-нибудь причине оставит Оптину пустынь и перейдет в другую обитель, то он больше года там не проживет.

И предсказание это исполнилось в точности.

Теперь перейдем к описанию старцев, ныне работающих на Божьей ниве в Оптиной пустыни.

Когда я первый раз прибыл в Оптину пустынь, то, само собою разумеется, центром моего исключительного внимания были старцы.

Если уж старец Герасим произвел на меня такое глубокое впечатление, то, вне всякого сомнения, сила этого впечатления в Оптиной должна была повлиять на меня неотразимо сильнее, и глубже проникнуть в сердце.

И я не ошибся.

Тотчас же по прибытию, как только я узнал о том, что в Оптиной старчествуют три старца: Феодосий (скитоначальник), о. Нектарий и о. Анатолий, я решил прежде всего отправиться к о. Феодосию.

Как я сказал уже выше, прием старцами мужского элемента производится изнутри скита. Я вошел в святые ворота, отворил их, и предо мной открылась чудная картина роскошного, обильного цветами сада, которые доходили своим ростом до полного роста человека, и насыщали воздух таким ароматом, что можно забыть в буквальном смысле слова все окружающее.

Прямо против меня стояла небольшая деревянная, но чрезвычайно своеобразной архитектуры церковь – это храм Предтечева скита, отличительная особенность которого заключается в том, что внутри его все решительно сделано из дерева, и, как говорят, самими монахами. Кроме того, все иконы в церкви не имеют на себе так называемых риз а открыты всей своей живописью.

По обеим сторонам дорожки, от святых ворот, к скитской церкви, в начале ее, на одной стороне, направо – келья о. Нектария, а налево – келья скитоначальника, старца Феодосия. Направившись к последнему, я позвонил. Выходит келейник и просит меня войти. Когда я вошел, передо мною был длинный, очень чистый коридор, увешанный всевозможными текстами из Священного Писания, поучения монахам и приходящим мирянам. Направо была большая комната. Я вошел в нее. Передний угол наполнен образами, налево у стены большой кожаный диван, над ним портреты: большой старца Амвросия, лежащего на кровати, затем Варсонофия, а дальше различных епископов и вообще лиц известных как в Оптиной пустыни, так и в других обителях. Через короткий промежуток времени ко мне вошел старец Феодосий, человек высокого роста, с очень густыми, с большой проседью, волосами, с небольшой бородкой и очень красивыми глубокими вдумчивыми глазами.