Николай Кружков - Высотки сталинской Москвы. Наследие эпохи Страница 15

Читая воспоминания архитекторов, подспудно приходишь к мысли, что творческие усилия зодчих как бы направлялись в сторону получения заведомо известного ил и предугаданного результата – зданий, наделенных общими чертами, силуэтами и однотипным набором членений. Как будто с самого начала разработки проектов имелся некий заранее определенный эталон, по образцу которого следовало выполнить все высотные дома. Существовал ли таковой?

Одно время автор этой книги серьезно интересовался проблемой сходства высотных зданий в Москве и манхэттенских небоскребов. Ситуация казалась парадоксальной: сходство с некоторыми домами является вопиющим, а в отечественной литературе сплошь рассуждения о возвращении к традициям русской классики. В книге М.В. Посохина «Дороги жизни» обнаруживается высказывание об эпизоде проектирования дома на площади Восстания. Зодчий пишет: «Интересно, что тогда нам нельзя было в приказном порядке пользоваться иностранными журналами при проектировании; тем самым исключались заимствования и влияние Запада. Но желания такого не возникало; и мы увлеклись русскими высотными композициями»[65].

Посохин тут явно недоговаривает. По своей инициативе архитекторы никогда бы не рискнули повторить в Москве силуэты домов «города желтого дьявола». Это могло бы вызвать поистине непредсказуемые последствия. Больше того, те из архитекторов, кто успел побывать в Нью-Йорке до войны, например Б.М. Иофан, В.Г. Гельфрейх и другие, скорее всего, тоже не стали бы распространяться относительно очевидного сходства. Следовательно, запрет на пользование иностранными журналами имел и обратную цель – сокрыть от большего количества людей факт цитирования определенной архитектурной идеи.

Литература, обобщающая практику строительства небоскребов в США, у советских инженеров была, и это подтверждает А.Н. Комаровский, которому однажды пришлось обратиться к американскому опыту обетонировки элементов металлического каркаса[66].

Если к такой литературе доступ имели не все, то в архитектурной иерархии должен был существовать тот, кто, будучи посвящен в замыслы вождя, направлял бы работу архитекторов верным образом. Практически у каждого московского высотного дома так или иначе обнаруживается свой американский прототип.

Подобных совпадений случайно не бывает. Хотя ведь и процесс проектирования высотных домов у разных архитекторов шел совершенно по-разному. Из опубликованных вариантов высотных зданий большое количество рисунков принадлежит Б.М. Иофану. Он прекрасно понимал, что принималось за основу и какую «родственную» связь ему следовало ослабить. В проекте МГУ Б.М. Иофан так и не смог заставить себя воспроизвести маленький купол нью-йоркского Municipal Building, хотя его образ почти зримо присутствовал на некоторых эскизах. После смены авторской группы разработчиков высотного здания на Ленинских горах коллектив под руководством Льва Руднева в конце концов устранил эту недоработку, добавив вместо купола остроконечный шпиль. Значительное количество проектных предложений было подготовлено А.Н. Душкиным. Они были опубликованы в книге-каталоге выставки, приуроченной к его 100-летию. Уважения заслуживает упорство, с которым зодчий пытается отстоять самобытность своего сооружения, его непохожесть ни на ярусный Дворец Советов, ни на заокеанские небоскребы. Тем не менее появление в числе соавторов проекта Бориса Мезенцева, автора вокзалов в Смоленске и Харькове, по мысли Д.Н. Чечулина, помогает ему найти нужный образ. В 1951 году публикуется окончательный вариант его проекта с высотным завершением. Над созданием своего проекта немало потрудились и В.Г. Гельфрейх с М.А. Минкусом. К работе над проектом высотного здания они приступили еще в 1946 году, начальный цикл эскизов относился к системе планировки и застройки площади. Есть основания полагать, что на начальном этапе зодчие делали эскизы независимо друг от друга, рассчитывая, вероятно, затем найти общие моменты и объединить творческие усилия. Однако работа над проектом административного здания в тот период не привела к достаточным результатам, так как отсутствовало твердое задание, не были ясны требования, предъявляемые к сооружению. Одной из основных целей проектирования в тот период было определение этажности здания, которая в выполненных вариантах колебалась от 9 до 40 этажей. Если варианты с небольшим числом этажей предполагали застройку главным образом по периметру участка, то в вариантах с большим числом этажей основной объем располагался в центре участка. В 1947 году зодчим было предложено составить три форпроекта, которые должны были отличаться друг от друга по композиционным приемам и архитектурному решению. На следующей стадии эскизного проекта авторы разработали еще два варианта, которые были представлены в правительство. Для дальнейшего проектирования был одобрен второй вариант[67].

Описанный ранее эпизод с оставлением В.Г. Гельфрейха в кабинете Д.Н. Чечулина мог скорректировать направленность поисков, не говоря о том, что здание на Смоленской-Сенной площади было впоследствии дооборудовано металлическим шпилем против воли авторов. Высотный дом М.В. Посохина и А.А. Мндоянца тоже обрел остроконечное завершение, впрочем, в остальном он почти не изменился относительно проекта, опубликованного в 1949 году. Проекты Д.Н. Чечулина домов в Зарядье и на Котельнической набережной не претерпели с момента опубликования в 1949 году практически никаких изменений. Так же, как здания гостиниц «Ленинградская» на Комсомольской площади и «Украина» на Дорогомиловской набережной. Впрочем, проект последней тоже выглядел несколько иначе: на портале центрального входа мы не найдем четырех скульптур, в основании шпиля нет герба Советского Союза, а башни боковых корпусов вместо гигантских каменных знамен венчают вазы-снопы.

Что мы можем сказать, принимая во внимание эти детали? Только то, что в архитектурной среде существовала определенная иерархия, о тонкостях организации которой нам остается лишь строить предположения. Одно не вызывает никаких сомнений: проекты высотных домов в Москве корректировались и утверждались лично И.В. Сталиным.

МГУ на Ленинских горах. От идей до реального воплощения

И минуло два века.Россией Ломоносов не забыт.…Над всей Москвою, у крутой излукиТы видишь ли? —он вырос,он стоит,Дворец советской сталинской наук и.Он так стоит, что видит вся земляраспахнутые каменные крылья.В нем есть разбег большого корабля,путь в океаны для него открыли.Весь устремленный к ярким небесам,нацелен он высоко, в коммунизм.Войди в него, и ты увидишь сам:вся жизнь твоя ему была эскизом.Вот он пред тобою поднялсяиз мрамора, гранита и металла.Твоих мозаик яркая красаглядит со стен, и, словно паруса,плывут знамена актового зала.Он – в плаванье,он – в море,он растет…

Объемы этой книги не позволяют остановиться подробно на истории подготовки проектов каждого из высотных зданий в Москве. Приходится делать обобщения, упоминая одновременно о нескольких зданиях. Однако о проекте университета на Ленинских горах необходимо рассказать немного подробнее.

Схема автономного, удаленного от городов, размещения наиболее известных университетов исторически сложилась в Европе еще в Средние века. Развитию этой традиции способствовали распространенные в те времена представления об избранности труда ученого и ценности процесса образования. В результате была найдена соответствующая пространственная форма, способная удовлетворить функциональные потребности в уединении, необходимости сосредоточения на предмете исследований, а также избавляющая от светских соблазнов, могущих отвлечь студентов и преподавателей от ученых занятий.

Классическими примерами такого размещения являлись английские университеты Оксфорд и Кембридж. Они располагались среди сельского пейзажа, олицетворяя собой переосмысленную в новом архитектурно-эстетическом контексте идею о возможности совершенствования и воспитания человека посредством создания соответствующей архитектурной и ландшафтной среды. Издавна мировыми учеными обсуждался и тот факт, что архитектура столь самоценна, что уже сама по себе является формой образования, которая воспитывает и учит через образы и ансамбли, через создание узнаваемых пространственных моделей.

Если говорить о непосредственной истории вопроса, то идея перенести Московский университет на Воробьевы горы была не нова и уже рассматривалась руководством Московского университета в конце XVIII века. Тогда в здании бывшего Аптекарского приказа на Красной площади стало тесно и университет обратился к императрице Екатерине II с просьбой выделить средства и место для нового (ныне старого) здания МГУ. Земля в районе Воробьевых гор была дешевле, да и не надо было выкупать участки и дома в центре Москвы, которые и тогда стоили немалых денег. В своем письме на Высочайшее имя Московский университет напоминал, что именно на Воробьевых горах в Спасо-Преображенском монастыре царский дьяк Ртищев впервые в России открыл училище, где и «обучали языкам славянскому и греческому, наукам словесным до риторики и философии» вызванные им киевские монахи. Это училище в 1685 году было переведено в Заиконоспасский монастырь и послужило зерном Славяно-греко-латинской академии – предтечи Московского университета.