Лев Колодный - Тверской бульвар Страница 2

Попович – сын протоирея Алексей Федорович Малиновский, драматург, переводчик, историк, ведавший Московским архивом Коллегии иностранных дел, где под его началом начинали блистательные карьеры «архивны юноши», помянутые в хрестоматийных строчках:

Архивны юноши толпоюНа Таню чопорно глядят.И про нее между собоюНеблагосклонно говорят…

Точно так же молодые аристократы высказывались о своем директоре, называли его «иезуитской харей», что не мешало Пушкину бывать у сановника и на службе, и дома, поскольку Малиновские дружили с Гончаровыми, родителями его жены. Помянутый Ватковский был сыном командира Семеновского полка, который возвел на престол Екатерину II. Тучность не помешала ему прослыть в обществе «занимательным рассказчиком».

И Волконский с каруселиВ шпорах звонко прикатил,Весь растрепан, как с постели,Парень этот, право, мил.

Этим «парнем» был князь Петр Михайлович Волконский, страстный любитель искусства, содержавший в Москве два крепостных театра. Один давал представления в барском доме, где играли дворовые люди и любители из дворян. После премьеры одной из пьес вышла в Москве книжка под названием: «Комедия в одном действии Н.Н. Представлена в первый раз благородным обществом в доме князя Петра Михайловича Волконского в 1776 г. Печатана в университетской типографии коштом книгопродавца Христиана Радигера».

В районе Самотеки существовал другой крупный театр Волконского на 300 мест, где ставились оперы и пьесы. Дворовые актеры князя перешли в казенную труппу, ставшую Малым театром. Их видели на бульваре во главе с управителем Аполлоном Майковым.

Не все эпиграммы отличались благодушием, были и оскорбительные, за которые могли вызвать на дуэль, чем, очевидно, объясняется желание автора скрыть свое имя. Так, гусар, муж красавицы, поражавшей прохожих «блеском каменьев дорогих», будущий герой Отечественной войны Шепелев удостоился такого портрета:

Усы мерой в пол-аршинаОтрастил всем на показ,Пресмешная образинаШепелев в глазах у нас.

Другой офицер, которого видели не только на бульваре, но и в лучших домах Москвы, упрекался за купеческое происхождение:

А Гусятников, купчишка,В униформе золотой,Крадется он исподтишкаВ круг блестящий и большой.

На Тверском бульваре после полудня в любую погоду видели ехавшего верхом на лошади Николая Карамзина. Судя по «Прогулке» Батюшкова, он сам часто гулял в толпе среди помянутых персонажей.

Тверской бульвар на сотни лет моложе Тверской улицы, но быстро сравнялся с ней своими особняками. За какихто десять лет его застроили городскими усадьбами с главными домами и флигелями, показавшимся офицерам Наполеона и самому императору дворцами, не уступающими по роскоши парижским, с французской мебелью и книгами на французском языке.

В том из них, что сохранился под номером 25, родился у богатого помещика капитана Ивана Яковлева и его возлюбленной, привезенной им из Германии семнадцатилетней Луизы Гааг, незаконнорожденный сын Александр. Отец придумал ему фамилию – Герцен, образовав ее от немецкого слова «герц», что значит сердце. Это случилось за три месяца до нашествия в доме родного Ивана Яковлева брата-сенатора. На Тверском бульваре у сенатора был еще один большой дом, в советские годы перестроенный в многоэтажный банк под номером 17.

С грудным ребенком на руках семья капитана и сенатор не успели выехать из Москвы, захваченной неприятелем. В «Былом и думах» Герцен записал рассказ о том, как и почему это произошло. Братья долго собирались в дорогу, то тот был не готов, то другой. «Наконец мы уложились, и коляска была готова; господа сели завтракать, вдруг наш кухмист вошел в столовую такой бледный, да и докладывает: “Неприятель в Дорогомиловскую заставу вступил”. Так у нас всех сердце и опустилось, – сила, мол, крестная с нами! Все переполошилось; пока мы суетились да ахали, смотрим – а по улице скачут драгуны в таких касках с лошадиным хвостом сзади».

Тверской бульвар загорелся не сразу. А когда огонь подобрался к домам братьев, начались грабежи. Французский солдат вырвал новорожденного у кормилицы и развернул пеленки, выискивая бриллианты и ассигнации. Ничего не найдя, разорвал пеленки. К Тверским воротам Герцена понесли завернутого в кусок материи, содранной с бильярда. Ночевали на улице, молоко у кормилицы пропало, накормили кричавшего от голода младенца куском моченого хлеба, выпрошенного у солдат. Отца Герцена привели к маршалу Мортье, тот доложил о нем Наполеону. С его письмом Александру I, где предлагалось начать переговоры о мире, семью вывели из горящей Москвы.

Когда в город вошла армия Наполеона, деревья на Тверском бульваре выросли настолько, что на них и на фонарных столбах вешали поджигателей. Французские солдаты жили на бульваре, рубили липы на дрова, разводили огонь, чтобы сварить пищу и согреться осенней ночью. Подобным образом, спустя два года, поступали казаки, войдя в Париж, разбив лагерь на Елисейских Полях.

Понадобились годы, чтобы на бульваре затянулись раны войны, восстановились сгоревшие здания и появились новые особняки.

Н.М. Карамзин. Художник В.А. Тропинин

Первым о Тверском бульваре заговорил Николай Карамзин, когда это название к нему окончательно не пристало и само слово “бульвар” резало русское ухо. Карамзин и Батюшков установили традицию в русской литературе – писать о Тверском бульваре в прозе и стихах.

«Прогулка по Москве» сочинялась в том году, когда племянника Сашу дядя Василий Львович увозил из Москвы в Царское Село учиться в лицее. Наводнивший всю Россию «вольнолюбивыми стихами» Александр Пушкин вернулся в родной город после ссылки на юг России прославленным поэтом. К тому времени на Тверском бульваре кроме лип прижились вязы, клены, дубы, ель и туя, аллеи украшали цветы и фонтаны.

Шестнадцать лет не видел Москвы поэт, которую в «Евгении Онегине» описал глазами Татьяны Лариной, привезенной из деревни на выданье:

…Вот по ТверскойВозок несется чрез ухабы.Мелькают мимо будки, бабы,Мальчишки, лавки, фонари,Дворцы, сады, монастыри,Бухарцы, сани, огороды,Купцы, лачужки, мужики,Бульвары, башни, казаки,Аптеки, магазины моды,Балконы, львы на воротахИ стаи галок на крестах.

«Дворцы» – это Петровский дворец, возрожденный на наших глазах правительством мэра Москвы Юрия Лужкова города. «Монастыри» – Страстной монастырь, разрушенный до основания в 1937 году. «Бульвары» – Тверской бульвар. «Львы на воротах» – охраняют здание Музея современной истории. «Аптеку» снесли заодно с кварталом бульвара, приняв Генеральный план 1971 года, пообещав народу превратить Москву в образцовый коммунистический город.

Аптеку на углу Тверской многие помнят, ей было лет двести, ее разрушили, как и многие старинные дома ХVIII – ХIХ веков. Рука «отцов города» не дрогнула. В сводчатых подвалах дома под аптекой подавали пиво с раками, черными подсоленными сухарями. Сюда меня привел Вадим Кожинов, студент филфака Московского университета, опекавший по поручению комитета комсомола такелажника стройки МГУ на Ленинских горах, грезившего по простоте душевной учиться на отделении журналистики того же факультета. От этой затеи он меня не отговаривал, заражал энтузиазмом, стихами, которые читал за столиком в полутемном шумном зале, набитом исключительно мужчинами. Он знал, как мало кто тогда, старую Москву, в числе первых писал, что ее надо беречь и не разрушать. Смешно читать, что пишет дружная компания «Архнадзора»: мол, разрушают Москву по-прежнему, и даже с большим размахом. Видели бы ребята, как расправились с Тверским бульваром в 1972 году. Я видел и потому пишу, чтобы это никогда не повторилось

Иван Богослов улыбался. А студенты убили царя

На Тверском бульваре со дня его основания и до революции не построили ни одного храма. Тем не менее его украшали купола и колокольни двух старинных церквей. Одна из них – Дмитрия Солунского – триста лет манила прихожан на углу Тверской улицы.

Русские князья и цари от Ярослава Мудрого, включая Юрия Долгорукого, Александра Невского, Ивана Грозного, до Алексея Михайловича нарекали сыновей Дмитриями. Героем Куликовской битвы стал Дмитрий Донской. Этот князь в 1380 году, когда состоялось побоище, перенес в Успенский собор икону Дмитрия из Владимира. Туда она попала, как величайшая святыня, из Киева, а до этого обреталась в Салониках, написанная на гробовой доске великомученика, погибшего при гонителе христиан императоре Диоклетиане. На царевиче Дмитрии, сыне Ивана Грозного, убитом в Угличе, пресеклась мужская линия династии московских Рюриковичей.

Церковь Дмитрия Солунского стерли с лица земли в 1933 году, когда Тверскую решили расширить, придать ей вид столицы нового социалистического мира, застроить семиэтажными домами в стиле сталинского ампира. Историки архитектуры особо ценили колокольню-звонницу храма. В средневековой Москве колокола либо поднимались на круглые башни, столпы, либо помещались в приземленные четырехгранные звонницы.