В Швеции - Ганс Христиан Андерсен Страница 24

Из бокового прохода здесь ведет лесенка в сводчатую каморку, где хранятся королевские короны и скипетры, снятые с гробов умерших; в углу висит окровавленная одежда Нильса Стуре и его рыцарская шляпа; к ней прикреплена маленькая шелковая перчатка, эта изящная перчатка принадлежала его нареченной, он всегда носил ее на шляпе, как и подобало рыцарю. Темное, громко воспетое время, отыди, как грозовая туча, и пребудь поэтически прекрасным для каждого, кто не видит тебя вблизи таким, какое ты есть.

Мы покидаем маленькую каморку, злато и серебро умерших, и, спустившись, бродим по церковным проходам; холодные мраморные саркофаги с гербами и именами пробуждают в нас иные, более смиренные, мысли.

В большой часовне позади главного алтаря светлеют пестрые стены; фрески изображают самые яркие моменты жизни Густава Васы; здесь истлевают его останки, меж останками троих его супруг. Нас манит к себе мраморное произведение Сергеля; оно украшает часовню над склепом Де Хееров[141]; а здесь, в главном проходе, под каменной плитою, покоится Линней; в боковой часовне «amici»{17} и «discipuli»{18} воздвигли ему памятник. На него, скинувшись, спешно собрали изрядную сумму; король Густав Третий лично вручил свое щедрое пожертвование; устроители обратили его внимание на то, что надпись будет гласить, что он воздвигнут единственно друзьями и последователями, и король Густав ответил им; «Ну а я разве не принадлежу к последователям Линнея!»

Там установлен памятник, а в ботаническом саду, под пышными лиственными деревьями, была выстроена зала, там поставили его бюст, но память о нем самом, его доме, его собственном садике, где она живет? Веди-ка нас, эльф, туда.

На противоположном берегу Фирис, там, где улица спускается под уклон, где окрашенные в красное деревянные дома щеголяют травяною крышею, такой зеленой и свежей, как будто это терраса, засаженная растениями, находится сад Линнея. Мы заходим внутрь; как пусто, как все одичало; среди старых, долговязых живых изгородей вымахала крапива. В маленьком высохшем бассейне уже более нет водяных растений; подрезаемые прежде изгороди пускают новые побеги, и ножницы садовника тому не препятствуют. Между этими изгородями Линней, бывало, не раз видел своего двойника, фантома, вызванного болезнью глаз, при которой двоится и весь гардероб, от шапки и до сапог.

Там, где жил и трудился великий человек, само место становится как бы его частицей; целое, равно как и единичное, отразилось в его глазах, вошло в душу и стало звеном, соединяющим его с миром.

Мы заходим в оранжереи, превращенные ныне в залы собраний; цветущий зимний сад исчез, но стены его являют своего рода гербарий, они увешаны портретами шведских ученых, это гербарий, собранный в саду знания. Нас встречают незнакомые лица и, для иностранца, по большей части незнакомые имена. Среди прочих портретов один привлекает наше внимание, он очень своеобразен, это поясной портрет старика в рубашке, лежащего на своей постели. Это ученый теолог Эдман, который, занемогши горячкою и будучи уложен в постель, настолько тут обвыкся, что провел в ней всю свою оставшуюся долгую жизнь, и заставить его встать не было никакой возможности; даже когда загорелся соседний дом, пришлось вывести его на улицу в перинах. Смерть и холод были для него пугалами; он полагал, что холод его убьет; поэтому, когда студенты приходили к нему со своими проповедями, рукопись сперва согревали на изразцовой печке. Окна никогда не отворялись, воздух в комнате был удушливый и нечистый. Пюпитр помещался у него на постели, а сам он лежал, обложенный рукописями и книгами; где только можно стояли миски, горшки и блюда. Все общество его составляла глухонемая дочь. Тихо сидела она в углу у окна, погрузившись в себя, уставясь перед собою, словно бы сойдя с висевшего на стене почернелого от плесени полотна.

В этой комнате, в этом зловонии, старик жил счастливо и достиг весьма преклонного возраста, занимаясь переводом «Путешествий по Африке». Его неопрятное лежбище представлялось ему высокой спиной дромедара, которая возносила его под палящим солнцем; длинные висячие паутины становились развевающимися стягами пальм, караван шел, пересекая реки, к диким аборигенам. Старый Эдман участвовал в охоте на слона в густых тростниковых зарослях; мимо проскочил гибкий тигр; поблескивая, как гирлянда, обвила древесную ветвь змея; это было захватывающе, это было опасно — притом что он преспокойно себе лежал на своей доброй постели в Упсале. Случилось так, что в один зимний день некий крестьянин из Далекарлии ошибся домом и, в запорошенной снегом шубе, с заиндевелыми волосами и бородой, ввалился к Эдману. Эдман громко крикнул, чтоб тот уходил; крестьянин был туг на ухо и подошел вплотную к постели, он был само олицетворение зимы — и Эдман от этого посещения занемог. То была у него единственная болезнь за все годы, что он пролежал здесь, приросши, точно полип, к постели, в каковой он и изображен на картине, которую мы видим в зале собраний.

Из берлоги учености мы проследуем к ее могиле, вернее сказать, к открытой могиле: огромной библиотеке; мы ходим из зала в зал, вверх и вниз по лестницам, вдоль и в обход полок; и кругом книги, эти окаменелости духа, которые можно оживотворить силой того же духа. Добрейший и ласковый, живая человеческая душа средь окаменения, здесь обретается приветливый старый человек, библиотекарь профессор Шрёдер[142], он улыбается, он кивает, услышав, как эльф воспоминаний заступил его место и стал здесь провожатым, и рассказывает и показывает. Мы видим сделанные Тегнером список и перевод Эленшлегеровых «Ярла Хакона» и «Пальнатоке»[143], мы видим монастырскую библиотеку Вадстены, фолианты в переплете из свиной кожи, и представляем себе нежные руки монахинь, что держали их, кроткие, ласковые глаза, что высвобождали дух из заточения мертвых букв. Здесь находится знаменитый Codex argenteus{19}[144], перевод четырех Евангелий. Золотые и серебряные буквы мерцают с красных листов пергамента. Мы видим старинные исландские манускрипты из французски-изысканного салона де ла Гардье[145], японские рукописи Тунберга[146], — под конец уже при одном зрелище книжных корешков и заглавий тебе кажется, что душа твоя трачена молью, и тебя тянет на волю… и скоро уже мы там будем, возле древних курганов Упсалы! Веди ж нас туда, эльф воспоминаний! Из города, на просторную равнину, где стоит церковь Дании[147], церковь, построенная на средства, добытые шведами в войне