Наталья Шейко - Кавказские минеральные воды Страница 4

Управление «замиренными» районами поручалось либо приставу из русских офицеров, либо лояльно настроенным представителям местной элиты».

Ермолов добивался у императора увеличения казачьего землевладения на Кавказской линии и начал подчинение горских сообществ и их правителей непосредственно российской администрации. Кавказскую линию стали перемещать к подножию гор. Ответом горцев стало сопротивление, которое с 1818 года принято называть Кавказской войной.

О Кавказской войне XIX века известно многое. Однако ее повседневность, в которой бесчисленные микроэпизоды человеческого бытия сливались в большую и многоцветную историческую картину, пока так и не стала предметом глубокого научного исследования. Между тем, похоже, именно здесь могут быть найдены ответы на горькие вопросы нашего времени.

Когда термин «Кавказская война» иногда сопровождают эпитетом «так называемая», имеют в виду ряд признаков, отличавших ее от классических войн. В ней фактически не было генеральных сражений, способных предопределить окончательную победу одной стороны и поражение другой. Русские войска далеко не всегда имели дело с хорошо опознаваемым противником и порой не могли понять, где враги, где друзья, а где нейтралы, готовые – по ситуации – занять более четкую позицию. Горцы воевали не только против русских, но и между собой, сводя старые счеты и тем самым создавая поводы для новых междоусобиц с очень туманной перспективой когда-либо их разрешить.

Приблизительно с 1820-х годов на обычные и межклановые раздоры наслоились все более ожесточенные конфликты между приверженцами традиционного ислама и проповедниками шариата, насаждавшегося и словом, и принуждением. Духу исламского воинства противостояла решимость общинников отстаивать привычные, освященные веками нормы бытия. Народный обычай защищался от инородного идеологического вторжения. Иначе говоря, традиция сопротивлялась реформе.

После 1822 года Ермолов перешел к «понятной» горцам тактике «выжженной земли». Мятежную знать вешали на арбах и возили по селам для демонстрации. Жители непокорных аулов уничтожались полностью. Одновременно практиковалось освобождение от всех форм крепостной зависимости горских крестьян, перешедших на русскую сторону.

Ермолов активно боролся с уводами в рабство и работорговлей, торговцев рабами без промедления казнили.

Мятежные горские сообщества оттеснялись в горы. Следом происходило массовое переселение на освободившиеся земли казенных русских и украинских крестьян. Но наряду с карательными мерами правительство заботилось о культуре кавказских народов. В 1807 году в Ставрополе открылась первая школа для горцев. В 1817 году была основана крепость Нальчик, а уже в 1820 году там открылась светская школа для аманатов (так называли тогда юных заложников, массово бравшихся у горских сообществ в подтверждение примирения).

С 1840-х годов активизировалась агентура имама Шамиля, которая, взывая к религиозным чувствам населения, подстрекала к мятежу. Кроме того, олицетворявшего новую идеологию Шамиля многие чеченцы и дагестанцы, пребывавшие в состоянии междоусобиц, приветствовали как арбитра, примирителя и объединителя. Особое звучание приобрела отмена Шамилем в подконтрольных территориях крепостного права. По сути дела, не что иное, как борьба между царскими властями и Шамилем за влияние на горцев и составила содержание Кавказской войны.

И во многом именно поэтому в Кавказской войне никогда не было даже подобия линии фронта, если, конечно, не считать таковой условный стык между меняющими свои очертания зонами, которые контролировались соответствующими сторонами.

Эта «пульсирующая» граница не только разъединяла, но и соединяла два мира – русско-казачий и северокавказский, – находившихся в таких отношениях друг с другом, которые нельзя свести к лютой вражде или беззаветной приязни.

Во время Кавказской войны кабардинская знать оставалась верной России. Отмена крепостного права в 1861 году предварялась непрерывной чередой крестьянских бунтов. Правительство, опасаясь мятежа местных феодалов, затянуло освобождение на шесть лет. Это вместе с грабительскими условиями освобождения породило новые брожения среди крепостных.

К 1888 г. на Кавказе, как и везде в России, завершился период либеральных реформ. В регионе было установлено военное управление. В 1891 году горцев лишили права без особого разрешения переезжать с места на место, поступать на работу и арендовать землю вне места прописки. В 1893 году было введено обязательное рассмотрение всех совершенных горцами насильственных и антигосударственных преступлений военными судами по законам военного времени.

Широкое распространение получило абречество (абрек – изгнанник из рода, ведший скитальческую или разбойничью жизнь). В горах (особенно в Карачае) фактически вспыхнула партизанская война. Население, особенно беднейшее, оказывало абрекам массовую поддержку. Однако далеко не все представители местных социальных элит (там, где они уже успели сложиться) отвергали Россию. Напротив, многие, как свидетельствуют источники, связывали с ней перспективы вырваться в имперский правящий класс со всеми вытекающими отсюда привилегиями и возможностями.

Общение же между народами в условиях все более тесного соседства протекало по нормальным для подобной ситуации законам человеческого поведения: конфликты и компромиссы, ненависть и дружба, жестокость и милосердие, подозрительность и доверие. Идя трудными путями, процесс взаимопознания способствовал усилению взаимотерпимости и взаимному осознанию элементарной истины: фактор соседства – коль скоро от него нельзя избавиться – можно и нужно использовать с выгодой – хозяйственной, культурной, политической.

Накопленный социальный опыт понимания преимуществ добрососедских отношений над враждебными породил интереснейший феномен – дипломатию Кавказской войны. Это явление возникало «снизу», стихийно, чтобы потом превратиться в сознательные и целенаправленные усилия, поддерживавшиеся «сверху». Иногда было наоборот, начиналось все с продуманных и организованных миротворческих действий властей, которые создавали предпосылки для стихийного примирения русских и горцев.

Пожалуй самой распространенной формой народной дипломатии были куначеские связи, укоренившиеся в качестве социального института. Этот священный институт придавал еще большую условность понятию «русско-кавказская граница» – и в военном, и в хозяйственном, и в культурном смысле. Через куначество русские и горцы ближе узнавали и лучше понимали друг друга, обменивались жизненно полезными навыками, приходили к убеждению о нерациональности войны, осваивали непростую науку примирения. Формировался благоприятный климат для развития торгово-экономических отношений, а также миграционных процессов, приводивших к возникновению пестрой этнодемографической среды, в которой заметно ослабевала враждебность, благодаря в том числе и появлению «вненациональных» стимулов к использованию достижений цивилизации. Исподволь накапливались предпосылки для социально-культурной интеграции широких слоев горцев в российскую имперскую структуру, «иссушались» главные источники, питавшие Кавказскую войну.

Зачастую русско-казачьи станицы и горские аулы без всяких посредников договаривались между собой о мире и добрососедстве, невзирая на то, что вокруг шли сражения и лилась кровь. Поссорить их не могли ни Шамиль, ни царь, ни вера, ни «народность». Крупные северокавказские казачьи ярмарки не обходились без активного участия горцев, которым гарантировалась неприкосновенность личности и имущества.

Русским военным властям нередко удавалось находить общий язык с представителями местных элит и с религиозными деятелями. Это приводило к тому, что на территории имамата Шамиля (не говоря уже об остальной территории Северного Кавказа) образовывались обширные анклавы, неподвластные имаму и шариату.

Какие бы дипломатические ошибки ни допускали российские власти в течение Кавказской войны, на ее заключительном этапе и сразу после ее завершения они действовали умно и расчетливо. Это относится и к А.И. Барятинскому, оказавшему на свой страх и риск высокие почести капитулировавшему Шамилю, и к Александру II, который не только одобрил поведение наместника, но и сам пошел еще дальше в стремлении поднять поверженного врага в глазах российского общественного мнения.

Граф И.И. Воронцов-Дашков

Продолжением этого курса на примирение и интеграцию явилось учреждение на Северном Кавказе в 1860-е годы так называемого военно-народного управления, элементы которого начали вводиться еще в конце XVIII века. Оно задумывалось как специфический способ вовлечения сложного и пестрого региона в общеимперскую структуру с максимально возможным соблюдением особенностей местного жизненного уклада. В какой-то мере это было осуществлением «политического завещания» А.И. Барятинского, предупреждавшего, что преодоление последствий войны потребует едва ли не бо′льших материальных, моральных и интеллектуальных усилий, чем сама война: по-настоящему она закончится тогда, когда Северный Кавказ срастется с Российской империей в социально-политическом, экономическом и культурном плане.