Евгений Крушельницкий - Польша. Тысячелетнее соседство Страница 6

В Речи Посполитой не было правительства, хотя всевозможных чиновников при должностях имелось немало. Но они служили стране, а не королю и нередко вели самостоятельную политику. Король – всего лишь первый среди равных, он был обязан советоваться с сенатом в вопросах объявления войны и мира, четвертая часть королевских доходов шла на содержание армии… Сенаторы следили, чтобы действия короля соответствовали духу и букве закона. И принципы государственного устройства исходили не от него, а жили в сознании шляхты. В монархе же видели высшего судью, верховного вождя, олицетворение величия страны. Шляхтич в своей «загроде» (усадьбе) равен воеводе – есть у поляков и такая пословица. Такая система убеждала каждого шляхтича, что он участвует в управлении и от него зависит, в конечном счете, судьба государства.

Не все, конечно, было так благостно, как может показаться: ведь это благородное сословие хотело свободы только для себя, а не для своих крестьян. Тем не менее в конце XVIII в. шляхта, включая мелкую, составляла в Польше 45 %, остальные – безземельная «голота». Но этих процентов оказалось достаточно, чтобы повлиять на народное сознание.

Что еще часто отмечают в польском характере? Иностранцы считают, что поляки непосредственны, открыты. Они охотно вступают в знакомство и предупредительны по отношению к новым знакомым. Кроме того, они романтики, считают себя людьми чести, близко к сердцу принимают обиды и несправедливость.

К формированию национального характера поляков приложила свою тяжелую руку и Россия, и в результате в Польше столкнулись два противоположных начала: подчиненность личности государству и монарху – и традиция подданных выбирать своего монарха. А в русском языке отразилось неприятие польской психологии: гонор (честь) у нас превратился в спесь, стиль общения между равными и принятое обращение – пане браче – стало панибратством, синонимом фамильярной бесцеремонности.

Но имперская политика лишь обостряла национальные чувства поляков. Отсюда и восстания. И на Бородинском поле мы были по разные стороны окопов, да и в XX в. не раз доходило до вооруженных конфликтов…

Эти два разных взгляда на мир в свое время разделили первых поэтов России и Польши – Пушкина и Мицкевича. Польское восстание, которое для Пушкина было «домашним спором» «кичливого ляха» и «верного росса», для поляков – борьбой «за вашу и нашу свободу». Пушкин потом написал «Клеветникам России», Мицкевич – «Русским друзьям», с таким пожеланием:

Слезами родины пускай язвит мой стих,Пусть, разъедая, жжет – не вас, но цепи ваши.

Снова вспомним Бердяева: «Народы родственные и близкие менее способны друг друга понять, чем далекие и чужие. Чужим многое прощают, но своим, близким, ничего не хотят простить».

Что же делать? Рецепт все тот же, очень старый – лучше узнавать друг друга и стараться понять.

Причуды топонимики

Если вглядеться в карту Польши, то можно заметить своеобразие народного творчества, давшего когда-то названия городам и селам. Похоже, судьба не позволила чиновничьим рукам пройтись по местной топонимии и привести ее в соответствие с модой текущего дня. Давно забыты поводы, по которым появились такие – явно к случаю – названия, как Незнанки, Дырки, Лапы, или неизвестно к кому обращенный призыв: Погоди. Остались и следы давнего, не очень обустроенного быта: во множестве представлены Халупки, есть Косодомки, Кривое Колесо, Кислое, Навозное. Вызывает вопросы название деревушки Конец, затерявшейся между Варшавой и Познанью. Чего – дороги, света? Нет, дорога идет себе дальше, оттуда даже до границы страны неблизко, не говоря уж о целом свете.

В Америку можно попасть, не пересекая границ

Некоторые саморазоблачительные названия наводят на размышления: скажем, Взятка, Кривда, Неслухи. Или Хреново, Хреновице, а то и откровенный Хрен. Есть две деревни Мокрая – Правая и Левая. Однако не все так уж и плохо, впечатление сглаживают села Умное, Хвалибогово и деревушка Наполеон. Есть еще Добрая Надежда и Добрые Новости, Добрый Гость и, без претензий, – Добрый День.

К женщинам, как и принято в Польше, – особое отношение, и деревушка Евы появилась на карте, скорее всего, не случайно. Кому-то даже показалось, что сказано недостаточно тепло – и вот возникли села Евунин и Евусин (есть, впрочем, Натальин и Марысин, Зосин и Малгожатка, Маринка и… всех не перечесть). Не забыто и старшее поколение – Бабий Дол, Бабий Двор, а еще Лес, Гора тоже, естественно, бабьи.

Не меньшей симпатией, чем женщины, пользуются домашние любимцы. Есть Кошачий Лесок, Кошачий Замок, гора их имени, есть Котово и, наконец, просто Коты. Не обойдены и их соседи – Собачки. У тех тоже – свое Поле, Дол, Остров. Есть даже Собачьи Головы. Но куда большего внимания удостоены хозяева: Псарьков и Псарей немалое количество, причем псари эти и Малые, и Большие, и Польские, и каких только нет. Да и вообще поляки к животным неравнодушны – Чижики и Наседки, Кобылы и Кобыльники, Телята и Утка… А чтобы охватить всю скотину разом, одну из деревень так и назвали: Худоба.

Еда тоже дело не последнее, но зачем именовать деревню Клецки – непонятно. Правда, есть и Фляки (это такой суп из рубцов), и Жир, а уж Колбасин, Колбаски и Колбасы в этом списке, конечно, не на последнем месте.

Впрочем, порой поляки отвлекаются от местных реалий, предпочитая далекую экзотику. Вот и появляются Абиссиния и Вавилон, Египет и Голландия, Чехия и Мексика. Но, посылая в такую деревню письмо, надо точно указывать индекс, потому что одних только Америк в Польше наберется около десятка.

Не менее любопытны названия городских улиц. Вот наугад несколько краковских: улица Босяков, Окулистов, Бабьего лета. Райская, Скромная и Пыльная, Улыбки и Радуги. Есть Судебная и улица Сберкассы. Есть улицы Барбары, Исаака, Леха. Некоего Мачка с Богданьца и Сиротки Марыси (это уже литературный персонаж). Увековечены битвы – от Грюнвальда до Бзуры, святые – от Агнешки до Фомы. И, конечно, популярны владыки минувших веков, их именами не только улицы, но и многие города названы: в честь Владислава и Болеслава, Казимира и Августа, Пшемысла и Сигизмунда. При этом народ не поскупился на меткие прозвища: Кривоустый, Кудрявый, Тонконогий, Старый, Локоток (за невысокий рост), Изгнанник (был вынужден бежать за границу от своих опасных младших братьев). Оценивались и личные качества вождей: Храбрый, Смелый, Восстановитель, Великий (Казимир Великий изображен на купюре в 50 злотых). В России тоже на прозвища не скупились – был и Долгорукий, и Грозный, и Тишайший. Великие тоже были, но вот Справедливого, как Казимир, что правил в тех краях в XII в. – ни одного. Так что полякам в этом смысле повезло (впрочем, его отравили во время одного из пиров).

Своя колея

Поезд Москва – Варшава прибывает в Брест на Московскую сторону вокзала. На этой станции он будет стоять два часа, пока во всем составе не сменят колесные тележки. После чего поезд продолжит движение с Варшавской стороны вокзала, но уже по другой, европейской колее, ширина которой меньше отечественной на 89 мм. Откуда взялся такой разнобой?

Движение по российской «чугунке» между Санкт-Петербургом и Царским Селом открылось в 1837 г., спустя 12 лет после пуска первой в мире железной дороги с паровой тягой, которую построил в Англии Джордж Стефенсон. Стефенсон выбрал колею 1435 мм, взяв за основу ширину угольной вагонетки, которая, в свою очередь, восходит к ширине колеи римских колесниц. Его конкурент Исамбард Кингдом Брюнель в 1833 г. предложил почти в полтора раза большую ширину. Он полагал, что широкая колея в перспективе позволит увеличить скорость движения и поднять пропускную способность дорог. Он даже построил дорогу такой ширины, и в результате возникла неизбежность стандартизации. Специальная комиссия установила, что расходы на строительство широкой колеи выше, но не смогла убедительно показать, как это окупается в дальнейшем. Поэтому в 1846 г. британский парламент принял «Билль о ширине колеи» и утвердил стефенсоновский стандарт.

Первая российская железная дорога, построенная чешским инженером Францем Герстнером, была шириной 6 футов (1829 мм), однако никакого хозяйственного значения не имела. В 1843 г. началось строительство дороги Санкт-Петербург – Москва. Для нее ширину колеи выбрали 5 футов (1524 мм), что и стало российским стандартом. Соображения были практические и сиюминутные: решили, что прямое железнодорожное сообщение с Европой приведет к наплыву дешевых европейских товаров в ущерб нашим. То есть защитили отечественного производителя…

В Европе нестандартная колея сохранилась только в Испании (5 футов 6 дюймов). 75 % железных дорог мира проложены по стандарту Стефенсона, 11 % имеют более широкую колею, остальные – более узкую.