И. Кравченко - Галерея Боргезе Страница 9

Родившись в семье художника, Лавиния Фонтана получила уроки живописи от своего отца Просперо. В своих работах она развивала унаследованные от него традиции болонской академической школы и нередко обращалась к персонажам античной мифологии.

На данной картине изображена Минерва, отождествлявшаяся римлянами с Афиной Палладой. Богиня мудрости и покровительница воинов представлена одевающейся в свой наряд. На полу лежат ее доспехи — шлем, щит, кираса, у выхода на балкон стоит копье. Белизну изящного тела героини оттеняют насыщенные краски интерьера, в котором преобладают красные и золотистые тона. Торжественность, царящая в полотне благодаря присутствию амуниции, пышной драпировки и решительности, с какой Минерва облачается в одежды, сочетается с нежностью ее облика. Амур, поднимающий шлем богини, вносит в полотно легкую, игривую струю, свойственную живописи академистов.

Художник Спада учился живописи в Болонской академии, но, посетив Рим, Неаполь и Мальту, те города, в которых жил и работал его старший коллега по ремеслу Микеланджело Меризи да Караваджо, попал под влияние его творчества, мало схожего с академичным искусством болонских мастеров.

На этой картине живописец изобразил подготовку к концерту. Руководитель небольшого ансамбля раздает партитуры, мальчик-вокалист вдохновенно смотрит на одного из музыкантов, остальные участники предстоящего выступления настраивают инструменты. Действие происходит в темноватом помещении, куда льется свет, оживляющий разноцветные одеяния, — прием, восходящий к живописи Караваджо. Но если у него точно направленный магический свет выявляет в изображенном драматизм, то у Спады освещение более рассеянное и делает сценку уютной.

Основное, что воспринял от Караваджо его последователь, — это стремление выразить правду жизни, хотя к этому по-своему тяготели и представители болонской живописной школы. Но ни драматического и предельно честного взгляда на реальность, который был свойственен Караваджо, ни возвышенности и академичности болонцев Спада не унаследовал. Впрочем, в картине царит то легкое, непринужденное настроение, которое было присуще ранним работам первого.

В окружающем мире Спада умел уловить и перенести на холст веселый и легкий шум, звучащий для него как музыка. Момент настройки инструментов был ему, вероятно, интереснее, чем сам концерт, поскольку давал возможность представить живую сценку и изобразить персонажей в разных состояниях.

Воспитанник болонской живописной школы, Доменикино в своем творчестве обращался к наследию художников Возрождения. И если те воспринимали античность как нечто живое, то академисты — как прошедшее «обработку» ренессансными мастерами. Отсюда наличие в работах Доменикино на мифологические сюжеты игрового начала, которое в данном случае соответствует сюжету картины «Охота Дианы». Полотно было заказано живописцу кардиналом Пьетро Альдобрандини для виллы во Фраскати.

Художник изобразил состязание нимф в меткости стрельбы, подобное тому, что было описано в «Энеиде» древнеримского поэта Вергилия. Одна стрела должна была попасть в дерево, вторая — в ленту, а третья — в летящую птицу. Диана, продемонстрировав свои умения, не скрывает радости, потрясая в воздухе луком и колчаном, а нимфа слева всматривается в цель, натянув тетиву. Другая нимфа, в центре, сдерживает борзую, готовую кинуться на кого-то, прячущегося за пышными кустами. Так в картине возникает мотив мифа об Актеоне, который увидел купающуюся нагую Диану, чем разгневал ее: она превратила охотника в оленя, и его разорвали собственные собаки. Но у Доменикино присутствует лишь намек на миф и его драматическую коллизию, поэтому атмосфера полотна остается легкой.

Игривый дух, царящий в работе, лучше всего выражают две юные нимфы на переднем плане, сидящие в ручье. Одна из них, уже вступивших в пору телесного цветения, еще по-детски невинно смотрит на зрителя, вторая с ребячьим удивлением указывает вдаль. Эти две девичьи фигурки связывают зрителя с происходящим на полотне.

На этой картине художник, для которого античность представляла неиссякаемый источник вдохновения, изобразил Кумскую сивиллу, одну из древнеримских прорицательниц, которые назывались по месту своего обитания.

Античный миф рассказывает о том, что влюбившийся в девушку Аполлон подарил ей способность предсказания и возможность жить тысячу лет, но попросить вечной молодости возлюбленная забыла. Доменикино изобразил ее юной, цветущей, с румянцем на щеках и пухлыми губами, одетой в богатый тюрбан и пышное платье, со стоящей рядом виолой. Девушка держит в руке свиток, на нем записаны ее пророчества, и раскрыла книгу, где также рассказала о судьбе мира. Облик молодой сивиллы полон трепета, оттого что ей ведомы тайны, недоступные другим, и еще потому, что живописец явно любовался своей моделью, с которой писал древнюю героиню. В то же время в ее позе, спокойных жестах рук чувствуется внутреннее величие. Стремление к высокой гармонии изображения, выраженное здесь, было свойственно искусству классицизма, одним из непосредственных предшественников которого и стал мастер.

Воспитанник Болонской академии, в которой большое внимание уделяли возрождению античного наследия, Аль-бани нередко обращался к мифологическим сюжетам. Их он трактовал в игровом ключе.

В данном случае художник взял сюжет, который был популярен у европейских живописцев, достаточно вспомнить Тициана, Рубенса и Веласкеса. Речь идет о Венере перед зеркалом, которое держит Амур. Альбани изобразил богиню любви прихорашивающейся с помощью нимф, одна из которых надевает ей украшение. Автор поместил сцену на лоно природы с тенистыми деревьями, светлыми полянами, прозрачным источником и голубыми гористыми далями. Вокруг резвятся амуры, один из них срывает с дерева яблоки и бросает остальным, что напоминает о мифологическом суде Париса, отдавшего яблоко Венере, прекраснейшей из богинь.

Тондо, то есть круглая по форме картина, Альбани несет в себе черты декоративной живописи. Этому способствуют легкий сюжет, позволивший изобразить незатейливую приятную сценку, и единая цветовая гамма с тончайшими оттенками красок, отчего работа напоминает гобелен. Полотно является примером раннего классицизма, когда формы еще не застыли, а образы отличались живостью и вызывали искреннюю симпатию.

Влияние Микеланджело Меризи да Караваджо на европейскую живопись породило целое направление под названием «караваджизм», одним из представителей которого был Гверрьери.

На картине изображен эпизод из жизни Лота после того, как он оставил Содом, который был истреблен Богом вместе с жителями за беззакония тех. Действие происходит в пещере, где праведник поселился с двумя дочерьми. «И сказала старшая младшей: отец наш стар, и нет человека на земле, который вошел бы к нам по обычаю всей земли; итак напоим отца нашего вином и переспим с ним и восставим от отца нашего племя» (Бытие, 19:31–32). Одна из дочерей подносит отцу чашу с вином, другая затаенно смотрит на происходящее.

Сцену выхватывает из мрака огонь светильника. Караваджо сплошь и рядом прибегал к использованию магического освещения, часто происходящего из невидимого и непонятного источника. Последователи художника, перенявшие его прием контрастной светотени, нередко изображали на картинах свечу или, как в данном случае, светильник. Поэтому если у Караваджо на полотнах царит тревожное настроение, то многие караваджисты и Гверрьери в их числе достигали прямо противоположного эффекта: уюта, теплоты изображенного. Ощущение таинственности происходящего, которого требовал сюжет, наполняет эту работу.

В начале XVII века в итальянской живописи на первый план выходят ученики Болонской академии, то есть воспитанники братьев Карраччи, а также последователи Караваджо. В творчестве Рени соединились оба эти направления.