Проспер Мериме - Ноготок судьбы Страница 29

— Разумеется, сударь! Но что же дальше? Мне кажется, я высказался в достаточно точных выражениях.

— Что касается точности, может быть, — ответил Баскара, — что касается правдоподобия, то увольте! Выслушайте меня, однако. Не вы ли меня встретили сегодня утром в коляске Эстевана? Не вы ли заняли места рядом со мною? Мог ли я вас ожидать? Покидал ли я вас с того времени хоть на минуту?

— Все это так, — сказал Сержи.

— Все это так, — подтвердил Бутрэ.

— Продолжим, — сказал Баскара. — Неожиданная буря застигла нас при выезде из Хероны, мог ли я ее предвидеть? Мог ли я знать, что мы не доберемся сегодня до Барселоны? Мог ли я предполагать, что гостиница в Маттаро окажется переполненной? Мог ли я предугадать, наконец, что вы составите дерзкий проект переночевать в замке Гисмондо, от одного вида которого у проезжающих дыбом становятся волосы? Не я ли восставал против этого плана и не попал ли я сюда почти что насильно?

— Все это так, — сказал Бутрэ.

— Все это так, — подтвердил Сержи.

— Погодите, это еще не все, — продолжал Баскара. — К чему мне было устраивать эту дорогостоящую интригу? Чтобы испытать на трех офицерах гарнизона Херона впечатление от дебюта такой певицы и такой танцовщицы, какую вы только что видели? (Вам угодно ее так называть, и я против этого не возражаю.) Поистине, сеньоры, вы слишком высокого мнения о щедрости бедного провинциального режиссера, если предполагаете, что такие представления он дает gratis.[69] О, если бы у меня была актриса, подобная Инес (да снизойдет на нее милосердие божие!), я бы остерегся подвергать ее опасностям гибельной простуды под сырыми сводами этого проклятого замка или увечья под его развалинами. Я даже не повез бы ее в Барселону, где со времени войны дела стали плохи; нет, она создала бы мне состояние за один сезон в миланской la Scala[70] или на сцене парижской оперы. Да что я говорю — за один сезон! За один-единственный вечер, одной своей арией, одним своим шагом! Мадридская Педрина, о которой так много говорили, несмотря на то, что она выступала один только раз, проснулась наутро своего дебюта, как передают, обладательницей королевских сокровищ. А еще вопрос, можно ли сравнивать с нею Педрину? Певица, да что говорить, вы ее сами слышали! Танцовщица, даже на мгновение не коснувшаяся пола ногами!

— Все это так, — сказали разом Сержи и Бутрэ.

— Еще одно слово, — добавил Баскара. — Мое внезапное успокоение удивило вас, оно поразило и меня самого. Но теперь я нашел ему объяснение. Торопливость, с какою удалилась Инес, возвестила, что час привидений уже миновал, и эта мысль облегчила мне душу. Что же касается причины, по которой три осужденных на вечные муки не явились на обычное пиршество, то это вопрос более сложный и интересует меня лишь постольку, поскольку касается моего христианского милосердия. Собственно говоря, он, судя по всему, гораздо ближе затрагивает тех, кто изображал их этой ночью.

— В таком случае, — воскликнул Бутрэ, — да сжалится над нами господь!

— Загадочная история, — вскричал я, ударив по столу кулаком и сдавшись на доводы Баскара. — Кого же, скажите мне, мы только что видели?

— Того, кого люди в этой жизни видят исключительно редко, — ответил Баскара, перебирая четки, — и кого большинство из них увидит только в иной. Мы видели душу чистилища.

— Господа, — прервал я решительно, — здесь скрывается тайна, недоступная для человеческого понимания. Она, без сомнения, заключается в каком-нибудь явлении природы, столь простом, что его объяснение заставило бы нас от души рассмеяться, но сейчас объяснение это от нашего ума ускользает. В чем бы оно ни заключалось, мы не должны подтверждать своим авторитетом суеверий, недостойных в такой же мере христианства, как и философии. Мы должны также сохранить честь трех французских офицеров и потому воздержаться от рассказа об этом совершенно необыкновенном происшествии, рано или поздно разгаданная тайна которого грозит выставить нас на посмешище публики. Клянусь своей честью, — и от вас ожидаю того же, — никогда на протяжении всей своей жизни не рассказывать о событиях этой ночи до тех пор, пока их причины не будут окончательно выяснены!

— Клянемся, — сказали Сержи и Бутрэ.

— Призывая в свидетели господа нашего Иисуса, — сказал Баскара, — клянусь своей верой в его святое рождение, славная годовщина которого торжественно празднуется в этот момент, что я никому, кроме моего директора, не поведаю о совершившемся. Да славится имя господне во веки веков!

— Аминь, — подхватил Бутрэ, обнимая его с искренним чувством. — Прошу вас, мой дорогой брат, не забывать меня в ваших молитвах, потому что, к несчастью, я не знаю больше своих…

Ночь продолжалась. То одного, то другого из нас охватывал тревожный и чуткий сон. Нет нужды рассказывать, какие сновидения его беспокоили. Наконец взошло солнце. Небо было чище, чем мы могли ожидать накануне. В полном молчании мы добрались до Барселоны, куда прибыли ранним утром.

— Что же дальше? — спросил Анастас.

— Дальше? Что ты разумеешь под этим? Разве повесть не кончена?

— Не знаю почему, но мне кажется, что в ней чего-то недостает, — сказала Эдокси.

— Что же рассказать вам еще? Через два дня мы возвратились в Херону, где нас ожидал приказ о выступлении полка. Поражения великой армии заставили императора стянуть на севере отборные части. Я находился вместе с Бутрэ, ставшим набожным с тех пор, как ему довелось поговорить с душою чистилища, и Сержи, утратившим былое непостоянство в любви с того времени, как он полюбил призрак. В самом начале битвы при Люцене Сержи был подле меня. Вдруг он покачнулся в седле и опустил пораженную смертельною пулей голову на шею моего коня. «Инес, — прошептал он, — я иду к тебе», — и испустил последний вздох. Через несколько месяцев армия возвратилась во Францию, где бесплодные чудеса храбрости задержали, но не смогли отвратить неизбежную гибель империи. После заключения мира множество офицеров навсегда покинуло военную службу. Бутрэ заперся в монастыре, где, полагаю, он еще и теперь, а я удалился в родное гнездо моих предков, покинуть которое не испытываю желания. Вот и все.

— И все-таки, — сказал Анастас с видом неудовлетворенности, — история Инес не закончена. Ты должен знать ее продолжение.

— Моя повесть в своем жанре совершенно закончена, — ответил я. — Вы хотели историю с привидениями, и я рассказал вам историю с привидениями, которых, если хотите, никогда в моей повести не было. Всякая другая развязка, впрочем, не подходила бы к ней, потому что извратила бы свойственный ей характер.

— Дурная отговорка, — сказал заместитель генерального прокурора. — Вы пытаетесь избежать объяснений при помощи хитрости. Если угодно, давайте поразмыслим немножко, ибо логика необходима повсюду, даже в истории с привидениями. Вы, вместе со своими друзьями, дали торжественное обязательство сохранять молчание относительно происшествия в ночь под Рождество до тех пор, пока история с привидением не окажется в надлежащей степени разъясненною. Больше того, вы взяли на себя это обязательство под клятвой, о чем я очень хорошо помню, потому что дремал только в начале рассказа, которое тянулось, говоря в скобках, довольно долго. Теперь далее: вы были бы свободны от этого взаимно обязующего договора (так его называют на юридическом языке) лишь при наличии обусловленного им объяснения, на основе которого он был заключен, если только вам не угодно предположить, что вы освобождены от налагаемых им обязательств по причине смерти одного из участников и поступления в монастырь другого, каковое поступление, говоря по правде, можно также рассматривать как своего рода смерть. Однако предупреждаю, что последний довод не может найти применения в данном случае, что я и докажу вам на досуге, если вы будете стоять на своем. Итак, вы пойманы с поличным в нарушении взятых по договору на себя обязательств, если только условие, освобождающее вас от их соблюдения, в настоящее время не выполнено.

— Прошу вас, господин заместитель генерального прокурора, — ответил я, — избавить меня, в жизни не знавшего, что значит судебное дело, и от этого разбирательства. Я целиком выполнил условие своего договора, о котором мог бы и умолчать, если бы не предполагал рассказать полностью обо всем. Но история, которую вы требуете, это другая история. Часы показывают полночь и даже больше. Позвольте мне отложить слово логогрифа на целый месяц, подобно тому как это практиковалось когда-то в старом «Меркюр де Франс».[71]

— Я полагаю, — поддержал меня заместитель генерального прокурора, — что ему можно дать отдохнуть, если не возражают дамы.

— Начиная с этого момента, — продолжал я, — ваша фантазия может упражняться в поисках обещанного мной разъяснения. Впрочем, предупреждаю, все от начала до конца — подлинное происшествие и во всем том, о чем я вам рассказал, нет ни волшебства, ни обмана, ни грабителей…