Д. Ховард - Йоханнес Кабал. Некромант Страница 30

должен быть выход. Его первоначальный создатель наверняка какой-никакой выход да устроил".

Пока Кабал шёл к центру сада, о его недовольстве говорил лишь изгиб губ.

Там ждал человек с чашкой чая. Ждал он вовсе не Кабала, просто стоял, держа в руках чашку и

блюдце.

— Вы меня ударили, — беззлобно сказал он.

— Я нос тебе сломал, — без уверенности в голосе сказал Кабал.

Нос человека сломанным никак не выглядел. Кабал потрогал его в качестве эксперимента. Либо

нос зажил с невероятной скоростью, либо человек этот обладал поистине безмерным стоицизмом.

— Думаю, так и есть. Угол какой-то неестественный.

— За какой отрезок времени он зажил?

— За какой отрезок времени? — переспросил мужчина, недоумённо вытаращив глаза.

— Да. Какова его величина?

— Моего носа?

— Нет, — ответил Кабал, становясь воплощением непостижимого терпения. — Я вижу, какова

величина твоего носа. Какой величины отрезок времени, за который он зажил?

— Какой величины?

— Да.

— Мой нос?

— Да.

Мужчина упёр большой палец под нос в том месте, где он сливался с верхней губой, а

указательный приставил к кончику. Осторожно сохраняя расстояние между пальцами, он показал их

Кабалу.

— Примерно дюйм.

Кабал во второй раз за столь короткое время почувствовал, что повторный эксперимент

неизбежен. Мужчина, чашечка и блюдце полетели в разные стороны. Некоторое время он лежал

ничком и моргал глазами.

— Вы опять меня ударили, — сказал он, озадаченный столь странным поведением.

— Именно, — подтвердил Кабал. Он с интересом наблюдал за свежесломанным носом,

вытаскивая из кармана часы и засекая время.

Кровь прекратила течь почти сразу, уродливый синяк перестал расти, едва начав проявляться, а

затем, как ни удивительно, нос начал выпрямляться без посторонней помощи, пока с лёгким щелчком

не встал на место. Весь процесс — Кабал посмотрел на часы — не занял ни секунды. Он встряхнул

часы и проверил ещё раз. Их стрелки упорно стояли на месте. Сначала он решил, что забыл завести

часы, но затем вспомнил, что завёл их ещё в поезде, пока Хорст размышлял над следующим ходом.

Может, вода попала? Да нет, они были совершенно сухие, когда он вытаскивал часы из кармана, к

тому же он прикрывал их ладонью, пока наблюдал, как нос человека восстанавливается сам по себе.

— Время не подскажете? — спросил он человека, помогая тому подняться на ноги.

— Время? — переспросил человек. — Не подскажу.

Он вытянул руку и показал Кабалу свои наручные часы. Стрелки не двигались.

— Никто вам его здесь не подскажет. Его здесь нет.

Относительность ещё никогда не была столь необходимой. Кабал мог сосчитать до

шестидесяти, но это ничего бы не доказало. Казалось бы — минута, да что с того? С тем, что

"кажется" в этом саду каши не сваришь, что он и заявил одному из игроков в крокет.

— Не сваришь, — согласилась женщина, — из чего же её варить в саду?

Никто также не мог сказать ему, как давно здесь оказался. Немного погодя, Кабал понял, что

всё здесь происходит "немного погодя". Он обошёл около двадцати других узников, задавая им

вопросы, ответить на которые они не могли. С объективной точки зрения, он не смог бы провести

такое количество содержательных бесед меньше, чем за пару часов. Однако, по его субъективным

ощущениям, не прошло и пары минут, и это начинало неблагоприятно сказываться на его психике.

Был соблазн всё бросить, может даже предаться рутинному времяпрепровождению. Какая разница

когда именно ты сделал что-то, ты и так делал это тысячу раз до этого. Смазывая границы между

вчера и сегодня, превращая каждую секунду в дерево посреди леса точно таких же деревьев.

— Не желаете ли чая? — спросил человек. Кабал с ужасом на него посмотрел. Внезапно он

почувствовал себя как приговорённый к смерти при виде болтающегося в петле тела.

— Нет, не желаю.

Он схватил человека за плечи.

— Послушай. Это искусственная карманная вселенная. Понимаешь, что это значит? — Кабал

продолжил, несмотря на то, что человек молчал. — Её кто-то создал. Это значит, что этот кто-то

наверняка устроил здесь выход, чёрный ход, чтобы выбраться отсюда. Ты это понимаешь? Где-то

здесь должен быть способ выбраться.

Впервые в глазах человека появился проблеск сознания.

— Да! — его голос дрожал, — Да! Чёрный ход! Выход! Да! Да! Вот было бы здорово!

— Хорошо. Я рад, что пробудил в тебе энтузиазм. Пойду поговорю с остальными, а тебе надо

кое-что для меня сделать. Тебе надо помнить, как важно найти выход и не забывать об этом. Ясно?

— Вот было бы здорово!

— Хорошо. Так держать.

Кабал и двух шагов не сделал, а человек добавил:

— Вот было бы здорово, если бы я не забыл устроить выход!

Кабал недолго (по субъективным ощущениям) стоял, не двигаясь. Он медленно обернулся к

человеку.

— Прошу прощения? — с невиданным спокойствием сказал он.

Человек отхлебнул дождевой воды.

— Вот было бы здорово...

Кабал сгрёб его за лацканы.

— Значит, было бы здорово устроить выход? Так ты сказал? Так ты сказал?

Он осознал, что кричит, кого-то трясёт, что он потерял самообладание. Он оттолкнул человека.

— Кто ты вообще такой? Зачем создал это место? — Человек только моргал в ответ. — Как

можно забыть устроить выход, кретин ты несчастный?

Кабал со злобой сплюнул.

— Я просто... забыл, — ответил человек надломленным от отчаяния голосом.

— Просто забыл, — зашипел Кабал, и быстро пошёл прочь, пока снова не вспылил.

Кабал не знал, сколько времени ушло на то, чтобы успокоиться: полчаса по ощущениям, но это

ничего не значит. Он сидел в какой-то беседке в псевдовосточном стиле и наблюдал за игрой в

крокет. Вскоре игроки прошли все воротца, но вместо того, чтобы идти к колышку в центре поля, они

снова направились к первым воротцам. Игра, которой нет конца — в этом заключалась суть этого

места.

"Не думал, что всё закончится таким образом, — размышлял Кабал. Поверить не могу, что

останусь в этом саду навечно. Здесь должен быть выход. Тупой ублюдок был слишком рассеян, чтобы

сделать выход. Он наверняка допустил и другие ошибки в этом месте — ошибки, которые можно

использовать. Если бы только я мог их заметить".

Он посмотрел на небо. Если бы только перестал идти дождь. Свет за низкими облаками никогда

не менялся, дождь никогда не изменял интенсивность.

Вместе с ним в беседке в плетёном стуле сидел молодой человек в очках, пуская медные диски

по деревянной доске в форме окна с аркой. Её пересекали выжженные в дереве прямые линии. Парень

протянул один из дисков Кабалу.

— Сыграем в "Толкни полпенни"? — спросил он.

Кабал ответил, чтобы тот затолкал себе кое-что другое, причём полностью, и ушёл.

Он оказался в центре бесконечной игры в крокет. Игроки остановились, столкнувшись с

неприятным явлением — принятием тактического решения. Один из них каким-то образом выиграл

крокировку и не знал, как действовать дальше. Он поставил ногу на мяч, снова убрал её, сделал вид,

будто собирается вернуть её на место, пошатнулся. Ситуация необычная, и изменения в привычной

процедуре заставляли игроков думать.

— Позволь мне, — сказал Кабал, взяв молоток у нерешительного игрока, когда звук

мучительного мыслительного процесса стал невыносим. Тот, похоже, был благодарен за то, что его

освободили от бремени делать крокировку, хотя тот факт, что незнакомец ни с того ни с сего завладел

его молотком, был также волнующе новым. Бестолково моргая, он смотрел на Кабала,.

— Сложный удар, — бодро заявил Кабал.

Он взглянул на мяч, осторожно поставил на него ногу, а затем одним мощным ударом по

черепу вышиб недотёпе мозги. Остальные игроки на миг оцепенели. Затем неуверенно

зааплодировали — вспомнить, по правилам ли это, они уже были не в состоянии.

— Хороший ход, сэр, — похвалил один.

Кабал не обращал на них внимания. Он уже опустился на одно колено возле тела и проверял

его пульс. Пульса не было, удар убил игрока наповал, как и должно быть.

Он подождал. Когда сердце трупа пришло в движение, снова забилось, и его ритм

стабилизировался, ёкнуло сердце у самого Кабала. Разумеется, далее последовала скорая регенерация

разбитого черепа жертвы и предположительное восстановление растёкшегося внутри мозга. К тому

времени, когда глаза бывшего мертвеца распахнулись и он сказал "Ой", Кабал уже потерял всякий

интерес. Итак, смерти здесь тоже не было.