Владимир Сапожников - Счастливчик Лазарев Страница 10

— Тебе тут, Аня, не скучно жить… всегда? — чтобы переменить разговор, спросила Женька.

— Девушка скучно — клуб бежит, а баба когда скучно? Родишь три-четыре бала — все время весело.

Теоретически Женька допускала, что и она будет замужем, но хозяйкой дома, царицей кухни представить себя не могла. Замужние однокурсницы, случалось, давали ей подержать упакованных в ватные конвертики своих чад, но Женька, кроме брезгливого недоумения, ничего не испытывала при этом, считая себя выродком в женском племени.

Родив, бывшие подружки сразу дурнели, тускнели, лица их уже ничего не выражали, кроме страха за своего Гогочку или собачьего умиления перед его совершенствами. Весь мир божий уходил на второй план, только Гогочка, Танечка и ошалелый бег с авоськами, заботы о кашках, витаминах, бессменная вахта возле колясочки. Дивилась Женька, что за чудовищная плата за жалкий грамм всем доступных радостей? Нет, нет, в молодости должно быть что-то другое, ведь лишь молодость зажигается безумным желанием догнать солнце, не пугаясь бездны…

В прихожей загакали гусыни, Аня вскочила, прервав себя на полуслове. Женька слышала, как гусыни редко и тяжело прошлепали в сенцы, закричали на дворе беспокойно и громко.

— Тега, тега, тега! — нежным голоском позвала Лиля.

Кто-то почесался об угол избы — Чингиз или теленок, басом проблеяла овца, дробно застучали о таз гуси… Удивительно прозрачны, чисты степные звуки.

Нет, ничего тут не понимала Женька, все было для нее в Анином доме загадкой. Никаких удобств, ни электричества, ни телевизора; под одной кровлей люди и животные — каменный век, но сколько тепла, света в Аниной семье! Женьку поразила странная мысль: у Ани пятеро детей, дом, хозяйство, а у нее лишь кукла Чио. А ведь они почти ровесницы…

Чего, в конце концов, хотела Женька? Наверное, тоже счастья. Но какого? И что такое счастье?

В окнах тлел сиреневый закат, степь загадочно мерцала глазами-озерами. Всю округу заполнила тишина, и возникали из этой тишины Женькины вопросы без ответов.

Есть целлофановое счастье ее матери, есть первобытное счастье Ани. Но ведь и то, и другое — золоченое счастье полурабыни. Неужели и ее, Женьки, удел все тот же — служить? А во имя чего?

За домом разговаривали мужчины, а Женька, сама не зная почему, ждала, когда войдет Артем. Как только они пришли на заимку, Артем забыл про нее, предоставив заботам Ани. Спросил только, будить ли ее на охоту, что означало: ему все равно, пойдет она или нет. Женьку это обидело, но она сердилась только на себя, виновата во всем ее глупая, разнузданная откровенность. И от сознания своей вины, от обиды на Артема хотелось плакать. Женька закрылась с головой тулупом, затихла. Большая коричневая птица, не махая крыльями, плыла под облаками, и было непонятно, зачем она залетела так высоко в пустое, холодное небо.

6

Генерал Гоцуляк сам выбрал пластинку с вальсом, приглашая, встал на одно колено перед Варварой Анатольевной. Она взяла пальчиками край тяжелого, из черного панбархата платья, грациозно, как учили на курсах, присела. Гоцуляк танцевал в старинном стиле, вел так, как будто Варвара Анатольевна была не человек, а хрустальная ваза. В конце танца взял за руку и заставил покружиться, как в польке. Хотя в классическом вальсе этого не полагалось, Варвара Анатольевна со звонким притопом покружилась, задев раздувшимся платьем партнера. Пригодился опыт деревенских танцулек, когда была она первой в Коряковке певуньей и плясуньей. Закончился танец под аплодисменты зрителей: мужа, Руммера, Снегирева. Гоцуляк отодвинул стул, церемонно усадил Варвару Анатольевну на место.

Гусь удался, и Варвара Анатольевна давно не слышала столько изысканных комплиментов. Она раскраснелась: четверо мужчин, все люди солидные, а она среди них одна: и кофе разлить, и ответить Руммеру, который был в Англии и в Америке, и Снегиреву улыбнуться. Словом, все было хорошо, втайне Варвара Анатольевна была довольна собой. Гости просидели часа два и, уходя, сожалели, что надо спешить к собственным праздничным столам. Понравился Варваре Анатольевне и Снегирев, вовсе еще молодой человек, простой и обходительный. Он надел фартук, сварил кофе по-турецки, с солью и перцем, и по-студенчески, просто помогал за столом. Про катер Снегирев сказал, что осталось только подмалевать корпус, и можно покупать шампанское.

Целуя на прощание руку Варваре Анатольевне, Гоцуляк сказал, что уезжает на днях в Англию и не уверен, что не похитит у Димова жену. Из-за такой женщины не жаль рискнуть карьерой, и даже генеральской. Варвара Анатольевна смеялась и правда чувствовала себя двадцатилетней.

Димов ушел проводить гостей, а Варвара Анатольевна, все еще улыбаясь, поглядела в зеркало. Портниха, которая шила это платье, сказала, что талия у нее, как у девушки, и посоветовала сделать поглубже вырез — зачем скрывать то, что есть?! И правда, на улице на Варвару Анатольевну оглядывались даже молодые мужчины… Но далеко ушли-ушагали ее золотые двадцать лет!

Впрочем, Варвара Анатольевна лучше помнила себя восемнадцатилетней, когда безо всяких документов рискнула уехать во Владивосток, в страшную даль от родной Коряковки, искать судьбу. В ту осень всего и достояния у нее было — толстая, цвета спелой пшеницы коса да черепаховый бабушкин гребень. Потом появилось место в общежитии — деревянный топчан с казенным матрацем, суконное, жесткое, как наждак, одеяло. Засыпая под ним, она мечтала выйти замуж за шофера в кожаных крагах, мечтала о домике с огородом и хорошей козой.

Олег и Женька все еще потешаются над этой несчастной козой, а Варвара Анатольевна не без душевного содрогания думает, что могла же, могла осуществиться ее мечта о шофере и крагах! Повыходили же подружки ее за своих, коряковских, и сейчас торгуют на базаре гусями, луком с собственного огорода.

Нет, не на что жаловаться Варваре Анатольевне. Генеральша Гоцуляк, бывая в гостях, говорит, что в таком доме женщина долго не состарится. Верно: они живут с Павлом дружно, и вот только дети…

Ах, детки-детушки! Вот кто твои настоящие метрики… Малые дети — малые заботы, выросли — пришли заботы большие. Олег — добрый мальчик, но такой несобранный, увлекся этой ужасной Светланой, грозит жениться, уехать в деревню, и что будет с ним после армии — ума не приложить. Женька — умница, талантлива, но стала раздражительна, замкнулась, дерзит. Варвара Анатольевна даже не посмела попенять дочери, что та вернулась под утро. Конечно, надо девушке развлечься, потанцевать, но болит сердце: молода еще, ветер в голове. Вспорхнула — и нет ее, укатила с незнакомым человеком неизвестно куда. На охоту! Даже домой не зашла.

Вдруг Варвара Анатольевна вспомнила утренний разговор с мужем: ведь придут еще Никитины. Она не забывала об этом ни на минуту, но только сейчас до нее дошло, что Иван будет в ее доме, будет сидеть в гостиной. Как бывало всегда в день ее рождения. Вспомнила, после того случая она ждала, позвонит ли Иван, пришлет ли цветы — единственное, чем он напоминал о себе Первого мая. А сегодня Иван придет вместе с сыном. Как раньше. Хотела ли этого Варвара Анатольевна? Она и сама не знала. Кажется, хотела, но жил в ней какой-то страх и перед Иваном, и перед самой собой…

Последние шесть лет они виделись мимоходом несколько раз, но всегда на улице, случайно. Потом Варвара Анатольевна перебирала в памяти мельчайшие подробности встречи. Она потихоньку от своих плакала даже, замечая, как гаснет Иван здоровьем и все труднее в худом высоком человеке с серым лицом узнавать полковника Никитина, гордеца и шутника. Не гасли, не старели только светлые глаза Ивана, под взглядом которых Варвара Анатольевна всегда чуточку терялась.

Варвара Анатольевна переменила скатерть, поставила вазу для цветов. Вспомнила, как ехала девчонкой во Владивосток. Не было у нее ни паспорта, ни денег, и поэтому она страшно боялась милиционеров. Вспомнила, как первый раз ее провожал незнакомый, не деревенский парень, как они сидели на той скамейке, откуда видна бухта. Этот парень был Иван Никитин, с ним первым Варвара Анатольевна познакомилась во Владивостоке. Они ходили на танцы и в кино, а потом она плакала, когда подарила свою фотографию Павлу, что означало выбор.

Заворожил, заговорил ее Павел своими сказками о морях и яхтах с алыми парусами, заслушалась его Варвара Анатольевна. Но так и осталось чувство вины перед Иваном, хотя ничего между ними не было.

Задумалась Варвара Анатольевна, вздрогнула, когда услышала на лестнице голос Никитина и смех Павла. Уже пришли! Она кинулась в спальню переодеться, почему-то решила снять вечернее платье, но передумала. Сняла лишь кольца, оставив одно маленькое, платиновое.

Никитин и Сурен были совсем по-летнему, без пальто.

— Будь здорова, именинница!

Иван протянул Варваре Анатольевне «саперави» в длинной бутылке и корзиночку алых роз. Как всегда. Бутылку этого легкого приятного вина и розы Иван присылал Первого мая все последние годы.