Людмила Уварова - Переменная облачность Страница 11

Он стал иногда поздно приходить домой, сперва оправдывался со смехом: ребята на заводе уговорили пойти с ними в клуб, и Лера обижалась на него, а потом прощала. Но он все чаще являлся позже обычного, иной раз даже навеселе, и в ответ на ее сердитые расспросы отвечал почти резко:

— Отстань, Лера, надоело, я не маленький…

Лера плакала, приходила на работу с опухшими от слез глазами, но не жаловалась, если кто-то спрашивал, почему такая скучная, коротко отвечала:

— Ничего. Голова болит…

А потом произошла крупная ссора. И ссора эта имела последствия, которые ни Лера, ни, пожалуй, Виталик, никак не могли предвидеть.

Все началась с того, что Маша Половецкая сказала Лере:

— А я вчера твоего видела.

— Да? — рассеянно отозвалась Лера. — Ну, и что с того?

— Шел по улице, — продолжала Маша с видимым наслаждением, — под ручку с одной блондиночкой…

— Врешь!

— Нет, не вру. На шее у него красный в синих разводах шарф. А кепку с широким козырьком аж на нос натянул…

Это звучало уже убедительно. Лера поняла: Маша не врет. Красный в синих разводах шарф появился у Виталика недавно — подарила на день рождения старшая сестра, а модную кепку с широким козырьком он сам купил у командировочного из Москвы.

Однако Лера не хотела сдаваться.

— Ну и что, что под ручку? Наверно, с сестрой шел.

Маша засмеялась:

— С сестрой? Будто я не понимаю, как с сестрой, а как с кем-то другим ходят!.. И эта девчонка вроде тебя, ей лет двадцать. Или двадцать один. Что скажешь?

— Ничего не скажу.

Лера отвернулась от Маши. Высоко подняв голову, прошла мимо. Старалась не показывать вида, что больно, в самое сердце ударили слова Маши.

«С блондинкой? Кто же это такая?»

Вчера он опять пришел поздно, сказал, что в их цехе было собрание, а она не стала допытываться. Но, очевидно, никакого собрания не было.

Она едва дождалась конца смены и поехала домой. Всю дорогу, сперва в трамвае, потом в автобусе, думала, как начать разговор с ним. Выбирала самые что ни на есть ядовитые слова. Наконец решила: «Ничего не скажу. Просто спрошу спокойно: «У тебя когда еще будет собрание?» Что он ответит? Как поглядит на меня?»

Она вбежала по лестнице, открыла своим ключом дверь. Виталик был дома, сидел с матерью на кухне.

Свекровь сказала:

— Вовремя пришла. Садись ужинать…

Лера чувствовала, свекровь не любит ее, но ради Виталика старается быть с ней ласковой. Однако ей эта ласковость не всегда удавалась. В улыбке свекрови, в каждом взгляде, устремленном на нее, Лере чудилась с трудом скрываемая неприязнь.

Внезапно Лера спросила совсем не то, что собиралась:

— А у тебя, оказывается, никакого собрания вчера не было?

Виталик поднял на нее синие глаза.

— Как не было?

— Так. Нечего врать. Тебя видели на улице с ка-кой-то белобрысой девкой под ручку.

Свекровь поморщилась:

— Лера, что за выражения?

— А вы его не защищайте, — воскликнула Лера, — вы, я знаю, во всем его покрываете!

— Не ори на маму! — сказал Виталик.

Он любил мать по-своему, привыкнув все брать, ничего не давая, и, не умея заботиться о матери, он в то же время никогда не решался обидеть ее хотя бы одним словом.

А Леру уже невозможно было остановить. Не помня себя, она кидала в лицо обоим злые слова, припоминая все обиды, о которых не забыла.

Свекровь встала из-за стола, закрыла дверь.

— Тише, соседи за стеной услышат…

— Пусть слышат, — ответила Лера. — Это вы хотите, чтобы все шито-крыто, а мне скрывать нечего я вся на виду…

Свекровь посмотрела на Виталика.

— Сколько лет живу, никогда не слыхала, чтобы на меня так кричали…

Виталик пристукнул кулаком по столу.

— Замолчи, Лера!

— Не замолчу! С кем шлялся, говори!

Она стояла перед ним — маленькая, неуступчивая, разозленная до последней степени. И свекрови стало жаль ее. Все-таки совсем еще молодая, никогда не знавшая, что такое настоящая семья, что такое ласка и доброе слово…

— Успокойся, Лера, — сказала свекровь, — зачем ты так? Погляди на себя в зеркало, на тебя же глядеть страшно!

— А на вас и подавно! — огрызнулась Лера. — Полсотни скоро, а химическую завивку под май сделала и губы мажет…

Виталик снова ударил кулаком по столу.

— Немедленно извинись перед мамой!

— А вот и не извинюсь, пока ты мне не скажешь, с кем гулял!

— С кем хотел, с тем и гулял! — ответил он и, чувствуя, что уже не в силах сдержать себя, добавил — Во всяком случае, она лучше тебя!

— Ах, так, — сказала Лера, — значит, уже лучше меня нашел? Может, и мамаша твоя помогла отыскать?

— Немедленно замолчи! — закричал он. — Если не извинишься перед мамой, ты мне не нужна больше!

— А мне ни ты, ни твоя мама не нужны! — отпарировала Лера

И не говоря больше ни слова, ринулась в комнату. Быстро кинула свои вещи в чемодан: вязаную кофточку, два платья, белье, зимние сапоги, которые купила осенью. Завязала в узел две простыни и подушку, принесенные из общежития. Вышла в коридор. Прислушалась. Виталик и мать по-прежнему оставались на кухне. Дверь была закрыта, они о чем-то тихо переговаривались. Должно быть, ругали ее, Леру, на чем свет стоит.

«Неужели не выйдет?» — подумала Лера. Он не вышел, не окликнул ее, не захотел вернуть. «Ну и не надо!» — решила Лера. Спустилась по лестнице. И уже на улице вспомнила: «А сервиз-то забыла взять, у них в серванте остался…» Ну и пускай! Не нужен ей этот сервиз. И без него обойдется! «Я не вернусь, — говорила она себе, шагая к трамвайной остановке. — Как бы ни просил, никогда не вернусь!»

Чем дальше она удалялась от дома, тем сильнее крепла уверенность: нет, не будет он просить ее вернуться, не побежит за ней!..

Вот и кончилось все, что было. Должно быть, права была Ксения Герасимовна. он ей никак не подходит, да и она ему тоже. Но перед самой собой нечего лгать: она любит его, несмотря ни на что, любит…

ДИМА

Издали садовые участки были все одинаковы: небольшой квадратик земли, посередине домик, маленький, в два окошка. И на всех участках по нескольку яблонь, а вдоль ограды растут акация, смородина, малина.

Димин домик был окрашен в веселый зеленый цвет. Крыша красная, на крыше петух, вырезанный из жести. Спереди к дому пристроена крохотная веранда, вернее, большое крыльцо под навесом.

— Кукольный дом, — сказала Валя.

— Почему кукольный? — удивился Дима. — Для нас троих достаточно. Тем более, папа часто в командировках, он — геолог, так что живем здесь только мама и я.

— А вообще мне у вас нравится, — сказала Валя.

— Это все папа сделал своими руками, — с гордостью произнес Дима. — И дом этот выстроил, и в саду деревья посадил, и грядки с клубникой, и огурцы, все, все…

— Стало быть, у него руки правильно вставлены.

— Как это?

— Рукастый мужик, — сказала Валя. — Есть такие люди: все умеют, за что бы ни взялись.

С веранды послышался голос Диминой матери:

— Дима, Валя, чай пить!

Его мама сидела за столом, мягкая, улыбающаяся, светлые волосы стянуты на затылке узлом.

«Симпатичная, — подумала Валя. — И, видно, добрая. Наверно, ни в чем не может своему сыночку отказать».

Но вслух ничего такого не сказала. Сидела за столом, чинно пила чай из синей в цветочек чашки, внимательно слушала Димину маму, которая рассказывала о том, что Валя уже знала: каких трудов стоил этот домик и деревья, кусты, клубника-

Дима усмехался псо себя: «Ишь, какая пай-девочка!»

— Ешьте пирог, — говорила мама. — Свеженький, Димин любимый… — Глаза мамы приветливо вглядывались в Валю.

Дима знал, сейчас начнется, как он называл, разведка боем.

Обычно у его знакомых девочек мама осторожно выпытывала: кто родители, что любит делать, куда думает пойти учиться дальше. Таким образом мама определяла характер и наклонности Диминых знакомых. Ей казалось, она отличный дипломат и тонкий политик, но на самом деле все ее ходы были достаточно прозрачны, и Дима видел, что Валя тоже поняла всё. А потому и отвечает четко, с видом первой ученицы:

— Да, я окончила школу… Нет, это не обычная школа, это школа рабочей молодежи… Где собираюсь еще учиться? Хочу поступить в техникум, на вечернее отделение. Я работаю на швейной фабрике. Работа мне нравится, я привыкла к ней… Конечно, вы правы, если любишь свое дело, оно всегда интересно. А здесь я в гостях у подруги, они живут в Калошине, по одной с вами дороге… Сколько я пробуду у них? Может быть, недели две, еще не решила…

Так говорила Валя, и Дима чувствовал, каждое ее слово по душе маме. Мама любила солидных, самостоятельных девушек. Впрочем, он считал, что Валя не может не понравиться маме, потому что она нравилась ему. Ни одна девочка еще не нравилась ему так, как Валя. Просто-напросто — Дима это уже понял — он влюбился в нее. Самым настоящим образом.