Кирилл Войнов - Со мною в ад Страница 12

— Значит, вы приходили только для этого?

— Да, для этого, а для чего же еще? Тони сидит дома, все время плачет, смотрит в окно, появится ли он… А у нее больное сердце…

— Так. Значит, вы пришли, оставили ему лекарство. А о чем говорили? Не было ли речи опять об отношениях с дочерью?

— У кого что болит, тот о том и говорит… Конечно, была речь. Я сказала, что ему надо наконец-то сделать выбор, решить: или — или. Это я сказала при ней. А та как запищит, заскулит — и вон выбежала. А он за ней. Ее пошел утешать, ему плевать на то, каково мне… Тони лежит, может, даже умирает… А потом он вернулся и выгнал меня… И я ушла…

— А бутылка с лекарством? Оставили ее или взяли с собой?

— Как же я возьму ее? Конечно, оставила на столе — вот, говорю, достала тебе норковый жир, это все равно что луну с неба достать… А он как швырнет ее в окно… убирайся, говорит, пока жива…

Я, признаться, встал в тупик и не знал, о чем еще спрашивать ее. Вся эта история с норковым жиром — может, Панова и выдумала ее, но, с другой стороны, звучит вполне убедительно. Конечно же, неплохо бы проверить, поискать возле дома. Но я чувствовал, что даже если здесь нет вранья, то все это лишь полуправда.

Отношения между всеми персонажами драмы более сложные, запутанные, пока малопонятные и не укладывающиеся в правила элементарной логики. Тут надо еще копать и копать, чтобы проникнуть вовнутрь и вскрыть нарыв. Но не сейчас — я недостаточно вооружен против этой хитрой и грубой женщины.

— Дайте мне ваш пропуск.

Она не поняла и с удивлением поглядела на меня.

— Дайте мне ваш пропуск, я подпишу его.

Она снова полезла в сумку и стала лихорадочно рыться в ней, потом вспомнила — и вытащила пропуск из кармана жакета.

Я подписал и отдал ей пропуск.

— До свиданья. Как видите — никто и не думал арестовывать вас.

Морщины у ярко накрашенных губ жалко поползли вниз — мне показалось, что она пытается изобразить улыбку. Тяжело опустив плечи, она вышла, и в походке ее уже не было ничего от той заносчивости и нахальства, с которыми она появилась здесь час назад. А ведь она и вправду несчастная мать несчастливой дочери, подумал я, но тут же внутренне оборвал себя, призвав к трезвой объективности, без которой не удастся распутать этот клубок. Однако ведь и следователи люди, и они имеют сердце, душу, нервы, а не только здравый холодный рассудок…

Я позвонил секретарше Кислого Гичке и попросил ее прислать ко мне нашего практиканта. Через несколько секунд он постучал в дверь и вошел — худенький высокий парнишка с длинными пепельно-русыми волосами, едва пробившимися усиками, ясно-синими глазами и лицом Христа. Он подошел к моему столу, вынул из папки, которую держал в руках, листок бумаги и положил его передо мной. Это был отчет о задании, которое я давал ему. Я проглядел текст — написано кратко, умно, точно.

— Мы уже имеем сведения из восемнадцати округов, — тихо и внятно начал он свой доклад. — Почти везде в них употребляют паратион, в большей или меньшей степени. Однако у меня такое впечатление, что еще не откликнулись на нашу просьбу округа, где в основном разводят плодоягодные культуры…

Я слушал его вполуха: все это мне было известно и меня больше интересовал мой «паркер», в который я насасывал чернила — терпеть не могу шариковые ручки.

— Не звонили еще нам из Врацы, Пловдива, Благоевграда, Кюстендила… — он на секунду запнулся, — нет, из Кюстендила мы получили справку — там не пользуются паратионом, опрыскивают чем-то другим.

— Что там в Кюстендиле? — спросил я только для того, чтобы не обижать парня и показать, что я слушаю его.

— В Кюстендиле опрыскивают сады не паратионом, а каким-то другим составом. Паратион есть только в монастыре, в резиденции владыки.

— Хорошо, — похвалил я юношу. — Отдайте, пожалуйста, этот листок Гичке, пусть перепечатает, и мы подпишем у начальства, — с улыбкой кивнул я ему, уверенный, что он сейчас уйдет. Но парень вложил листок в папку и продолжал стоять у стола.

— Если у вас есть еще задания, я буду рад… У меня сейчас нет работы и…

— Найдем, найдем тебе работу! — Мне явно нравился этот сдержанный интеллигентный студент. — А пока привыкай к обстановке!

Он слегка поклонился и вышел. Ишь ты, ему бы дипломатом быть, а не пахать наше поле с сорняками.

Я пододвинул к себе телефон. Мне предстояла весьма трудная задача, но на этот раз она оказалась куда трудней, чем думалось.

Городская линия была долго занята, и наша центральная не давала выхода, потом нужный номер не откликался или на проводе возникали совсем другие люди. Мне было бы гораздо легче преодолеть это ничтожное расстояние от нашего управления до больницы пешком, но кто знает — может быть, еще не время, да и не хотелось появляться там без крайней необходимости. Наконец я все-таки прорвался в кабинет доктора. Долго никто не отвечал, и я уж было совсем потерял надежду, когда вдруг ясно услышал тихий голос:

— Ташев слушает.

— Здравствуйте, доктор! Это Дамов беспокоит вас. Как обстоят дела?

— Нормально. — (Похоже, он в кабинете не один, соблюдает «конспирацию» и не называет меня). — И все же по возможности давайте подождем еще дня два-три… Так будет лучше… — Он сделал секундную паузу. — Однако, если вы настаиваете…

— Мне позвонить вам или вы…

— Хорошо, я сам позвоню. Обязательно.

— Спасибо. Всего хорошего. Жду!

И я оттолкнул от себя телефон, как противного черного жука…

Я едва отыскал крошечную Кленовую улицу в районе Лозенец. Ее пересекал большой бульвар с лесенками, и, чтобы дойти до дома № 1, который мне был нужен, пришлось обойти кругом целый квартал.

Белое четырехэтажное здание было выстроено не так давно и, видимо, здорово перегружено — первые этажи, обычно используемые под гаражи или магазины, тоже оборудованы под жилье, квартиры располагаются наравне с тротуаром, и туда можно проникнуть прямо с улицы через окно — как на неореалистических окраинах Неаполя…

Пановы живут именно в такой квартире — вот их звонок и внизу фамилия на белой бумажке в рамочке.

Я позвонил. Тишина. Позвонил поэнергичнее второй раз — из глубины квартиры послышались медленные шаги, дверь открылась, на пороге стояла молодая женщина — высокая, с длинной русой косой, анемичным круглым лицом без малейших признаков румянца. Что-то было во всей ее ухоженной полноватой фигуре расслабленное, даже болезненное.

— Добрый день, — я показал свое удостоверение.

Очевидно, она ждала моего посещения и была не так уж удивлена. Молча пропустила меня в квартиру, закрыла дверь и пошла вперед, опустив плечи и сунув руки в глубокие карманы голубого кимоно.

Квартира оказалась маленькой — крошечная прихожая, такие же кухня и «совмещенный санузел» (в оба помещения двери были открыты). И только большая светлая комната производила своим нарядным убранством приятное впечатление: стенка из мореного дуба, глубокая ниша с двумя кроватями, на них пушистые покрывала, посредине на светло-сером паласе низкий круглый столик с широкой хрустальной вазой для фруктов, над ним большущий абажур в виде тарелки из зеленого шелка, а вокруг — тоже низкие — четыре кресла, обитые дорогой тканью.

Хозяйка отошла к большому окну, поглядела наружу на лоджию, чуть поднятую над тротуаром, — я был уверен, что она ничего не видит, поза ее выражала полную опустошенность и унылое бессилие. Постояв с минуту у окна, она прошла мимо меня в нишу и бросилась ничком на кровать. Я понял, что ей не до того, чтобы предложить мне сесть, и сам занял одно из кресел у столика.

— Меня все время бьют, все бьют… — услышал я вдруг ее сдавленный голос, — и мать бьет меня, и он бьет, и та бьет… теперь и милиция пришла пугать меня…

— А он-то за что бьет вас? Ведь он вас любит, верно? — быстро подключился я, будто мы с ней ведем беседу уже много часов. — Он же как будто собирается развестись и жениться на вас, разве не так?

— Да он такой… Хулиган… Ребенку руку вывихнул… А из меня за одну старую фотографию чуть душу не вытряс… Требовал, чтобы я призналась, что у меня был любовник…

— А жена его, конечно же, знала о ваших отношениях?

— Может, и знала… Мы три года вместе… Да, наверняка знала, раз подстерегла нас у кино… Замахнулась сумкой и как начала бить меня! А чем я виновата, если она не может удержать мужа? Какая-то грязнуха, неряха, не может как следует рубашку ему выгладить! Да и потом, она разве святая? И она тоже таскается с кем попало! Аборт делала от чужого мужчины…

Входная дверь тихо заскрипела, девушка быстро села на кровати, поправила волосы, одернула кимоно.

Вошла мамаша, в руках у нее — большая хозяйственная сумка.

— А, дал Бог гостя! — с холодным ехидством произнесла она и двинулась в кухню. — Незваного гостя… — достаточно ясно услышал я.