Дмитрий Евдокимов - За давностью лет Страница 17

У него нашли переписку, изобличающую в принадлежности к партии социал-демократии, и пришили к делу Борисова, Бакаева.

Защищали: пр. пов. Яблонский и Уминский.

Судебная палата приговорила всех обвиняемых к 3 годам крепости каждого».

— К трем годам крепости! — повторил Андрей.

— Вот именно! — подтвердил Игорь. — И несмотря на такие репрессии, все больше и больше рабочих примыкали к революционному движению. Даже те, кого сначала полиции и хозяевам удавалось запугать, начинал и понимать смысл классовой солидарности и, сломив свою покорность, испуг, уходили в лагерь революционеров. Хочу еще одну, очень характерную заметку из «Правды» процитировать. Не заметка, а прямо-таки исповедь: «Товарищи! Меня зачислили в штрейкбрехеры за улемановскую забастовку и не дают теперь возможности встать на работу. Товарищи, не отталкивайте же меня от себя, я признаю, что я виновен, но сделал это бессознательно, к тому же было много причин, которые толкнули меня на такой поступок. Товарищи! Дайте возможность мне как товарищу защитить свое право быть членом рабочей семьи; я надеюсь, что товарищи не откажут в моей просьбе. Назначьте товарищеский суд, и я подчинюсь его решению. Адольф Герасимов».

— Да, так сказать, наглядный урок рабочей солидарности, — заметил Борис. — Другой прочитает и крепко подумает, с кем ему идти.

— Как же все это получалось? — спросил Андрей. — С одной стороны, чистые и светлые люди, жертвующие своей жизнью ради счастья людей, а с другой — черносотенцы, штрейкбрехеры?..

Максим Иванович покачал головой:

— Еще грязнее и страшнее была деятельность корпуса жандармов и его провокаторов. Взять, к примеру, того же Азефа...

— Расскажите, Максим Иванович! — воскликнула Лариса.

Максим Иванович сосредоточенно кивнул, вспоминая, и начал рассказ:

— Азеф родился в тысяча восемьсот семьдесят шестом году в Ростове-на-Дону. Его родители, хотя и содержали лавку с красным товаром, были бедны, но тем не менее добились, чтобы их сын кончил курс наук в ростовской гимназии. Получив среднее образование, Азеф занялся мелкими комиссионными делами, одновременно вошел вместе с товарищами в революционный кружок, имевший связи с рабочими.

Весной девяносто второго года ростовские жандармские власти начали дознание о распространении в городе прокламаций, члены кружка всполошились, и Евно Азеф исчез из Ростова. Перед исчезновением Азеф совершил удачную комиссионную сделку: он продал по поручению за восемьсот рублей партию масла и деньги обратил в свою пользу. В том же году Евно Азеф объявился в Карлсруэ. Он поступил в политехническую школу и учился здесь шесть лет. С дипломом инженера-электрика Азеф возвратился в Россию в девяносто девятом году и получил место во «Всеобщей компании электрического освещения» в Москве.

Молодой инженер играл видную роль в революционном подполье. Прибыв из-за границы с хорошими рекомендациями и связями, он принял самое близкое участие в организации партии социалистов-революционеров, явился одним из учредителей, а затем и руководителем обособленной, строго законспирированной группы по совершению политических убийств — «Боевой организации партии эсеров». По поручению ЦК эсеров Азеф блестяще организовал сначала убийство министра внутренних дел Плеве, а затем — генерал-губернатора Москвы, великого князя Сергея Александровича. Позднее Азеф организует еще ряд покушений — на великих князей Николая Николаевича и Владимира Александровича, генерала Трепова и адмирала Дубасова, готовит взрыв петербургского охранного отделения, и, хотя все эти акции кончаются полным провалом и массовыми арестами, авторитет Азефа в партии эсеров все возрастает. Практически начиная с девятьсот второго года он занимал главенствующее место в ЦК эсеров.

Но за всем этим бурлила еще одна, совсем иная жизнь. Уже в Карлсруэ Азеф по собственному почину стал оказывать услуги департаменту полиции, сообщая сведения о революционной деятельности своих товарищей по институту за пятьдесят рублей в месяц. Позднее его оклад постоянно повышался и дошел до двенадцати тысяч в год, кроме того, почти такую же сумму он получал в виде премиального вознаграждения за то, что сотнями отправлял революционеров в ссылки, тюрьмы, на каторгу и на виселицу.

Во всех трех сферах своей жизни — семейной, революционной и предательской — Азеф пользовался безграничным доверием, и никто — ни жена, ни ЦК эсеров, ни департамент полиции — и помыслить не мог, что Евно Филиппович (для быта), Иван Николаевич (для революции), Раскин и Виноградов (для жандармов) мог быть не тем, кем он казался. И это несмотря на отталкивающую внешность. — Максим Иванович взял с полки потрепанную книжку, раскрыл ее и прочитал: — «Толстый, сутуловатый, выше среднего роста, ноги и руки маленькие, шея толстая, короткая. Лицо круглое, одутловатое, желто-смуглое; череп кверху суженный, волосы прямые, жесткие, обыкновенно коротко подстриженные; темный шатен. Лоб низкий, брови темные, внутренние концы слегка приподняты; глаза карие, слегка навыкате. Нос большой, приплюснутый, скулы выдаются, одно ухо оттопыренное; губы очень толстые и выпяченные, чувственные; нижняя часть лица слегка выдающаяся. Бороду обычно брил, усы носил подстриженными».

В течение шестнадцати лет служил Азеф департаменту полиции; десять лет работал в партии эсеров и большую часть этого срока являлся членом Центрального комитета партии. Но вот разразилась катастрофа — редактор журнала «Былое» эсер Бурцев (после революции ставший махровым монархистом) обвинил Азефа в предательстве. И хотя эти обвинения были очень серьезно обоснованы, подкреплены авторитетными свидетельствами, никто им не поверил. Более того, ЦК партии эсеров решил предать Бурцева суду за подрыв авторитета партии.

Неизвестно, чем бы завершился этот суд, если бы в этот момент не дал свое интервью журналистам бывший директор департамента полиции Лопухин, подтвердивший, что Азеф в течение многих лет был секретным агентом полиции, — закончил свой рассказ Максим Иванович.

АРХИВ В ПОДОЛЬСКЕ

До Подольска электричка идет пятьдесят минут. На просторной площади десятки автобусов. Игорь быстро нашел тот, что был ему нужен, и вскочил в него. Это был просторный новенький «Икарус». Пассажиров набралось всего несколько человек.

— Город наш рабочий, — словоохотливо объяснил ему старичок, сидевший с внучкой на переднем сиденье. — Все сейчас на заводах, а вот к вечеру в автобус не втиснешься.

— Вон, видишь, слева большие ворота и забор кирпичный? Это завод швейных машин. Самый большой в стране. Почти двадцать тысяч народу работает. До революции американской компании «Зингер» принадлежал. Слыхал небось? А это памятник Владимиру Ильичу. Он был здесь в тысяча девятисотом году. Вон там внизу, у реки, — его музей. Справа новое здание — горком партии. Дальше больница. Самая большая в области. А вот погляди, видишь, пушка, а рядом памятник подольским курсантам. Из нержавеющей стали сами рабочие варили. В сорок первом году немцы почти к Подольску подошли. Регулярных частей уже не было. Вот и пошли курсанты двух наших училищ. Пацаны, по восемнадцать-девятнадцать лет, а как бились! Насмерть стояли, пока подкрепление не подошло. А вот и архив. Видишь будочку? Тут пропускная! Давай, молодой человек. Удачи!

Солдат, сидевший в будочке, внимательно изучил студенческий билет Шапошникова и взялся за трубку телефонного аппарата:

— Здесь студент историко-архивного института, по фамилии Шапошников. С отношением, просит ознакомить с материалами. Есть!

Он подвел Игоря к противоположной двери, открыв ее, показал:

— Видишь вон то серое здание? Тебе туда. На второй этаж. К заместителю начальника архива по науке.

Девушка в приемной не сразу впустила Игоря в кабинет.

— Сначала заполните вот этот бланк.

Он вытащил шариковую ручку, начал писать — фамилия, имя, отчество разыскиваемого лица, род войск, звание. Далеко не на все вопросы он смог ответить, в чем честно признался девушке.

— Ну ладно, пройдите, — милостиво разрешила она.

Заместитель начальника был в штатском, очки в массивной оправе делали его совсем непохожим на военного. Он быстро прочитал написанное Игорем и поднял глаза:

— Трудновато будет искать, молодой человек. Много неясного. Ну, во-первых, две шпалы — это сейчас майор, так и надо было написать. — Он сразу поправил в бланке. — Затем кончил летную школу, видимо летчик. Что ж. как говорится, становится теплее. Годы службы в армии — пишите «неизвестно».

— С начала войны он был в действующей армии, — ответил Игорь.

— А в какой?

Игорь пожал плечами:

— Знаю только, что от него с первых дней войны не было вестей.

— Посмотрим в Западном округе, — решил заместитель начальника. — Заезжайте к нам недельки через две.