Николай Верещагин - Любовь к велосипеду Страница 17

8

После той памятной ссоры на озере, а теперь еще и после этого разговора с Ией Львовной, Володя решил, что все кончено, Галя потеряна для него навсегда. Он не стремился ее увидеть, наоборот, почти избегал. Это было нетрудно, ведь занятия в школе кончились, а на стадионе он редко бывал — тренировался по большей части один.

Вспоминая ту поездку на озеро и ночь при луне, он чувствовал, что не совсем правильно себя вел. Он хотел от Гали, чтобы она стала иной, чтобы чувствовала как он и понимала его с полуслова, но откуда взяться всем этому, если они еще так мало знали друг друга. И насчет Заи​кина он, пожалуй, преувеличивал. Пусть приехала она с футболистами, но целовалась–то на озере с ним. Ну, предложили ей знакомые ребята прокатиться на «москвиче» на озеро, так что же ей отказываться и дома скучать? Думая так, он уже оправдывал Галю и во всем обвинял себя. Но тут вспоминалось, что ведь она с этими типами в ресторан ходила, а матери соврала, будто была с Володей в театре, что тогда на озере она все–таки ушла с ними, хотя он просил ее остаться. И опять все рушилось, не получалось, что Галя такая уж невинная, и снова горькую обиду, разочарование испытывал он. Так он и мучился в сомнениях, тоскуя без Гали, но не решаясь и встретиться с ней.

А все–таки они встретились, и довольно скоро. В тот день «Авангард» играл на своем поле с какой–то другой командой. Сотни три болельщиков нестройными криками и свистом всячески подбадривали игроков, но на фанерном табло над трибунами красовались две баранки — 0:0.

Проезжая мимо на велосипеде, Володя лишь покосился на поле, но тут его сверху окликнули. Притормозив, он увидел Галю на верхней скамейке трибуны. «Иди сюда!» — махнула она рукой. Но, видя, что он не двигается с места, сама стала спускаться к нему по ступенькам. Они встретились внизу, у барьера, отделяющего трибуны от футбольного поля. Володя чувствовал себя неловко, держался замкнуто, но Галя заговорила с ним как ни в чем не бывало.

— Привет! — сказала она. — Ты разве не болеешь за «Авангард»?

-​ Нет, я пока еще здоров.

-​ Наши на первенство города играют!

— Если бы на первенство мира, — усмехнулся он.

Галя с недоумением взглянула на него, но тут подняли гвалт болельщики на трибунах, и она живо устремила взгляд на поле. «Авангард» всей командой дружно атаковал, прижав к воротам соперников.

— Бей! — кричали болельщики. — Игореша, давай!..

Заикин сильно ударил с лета, но мяч пронесся выше перекладины.

— А- а, раздолбай!.. — оборачиваясь к соседу, выругался какой–то мужик с пивной бутылкой. — Последняя возможность была.

Ив самом деле тут же раздался свисток и судья вскинул руки над головой. Счет так и остался 0:0. Игроки обеих команд, перемешавшись, утирая пот с лица, устало двинулись в раздевалку. Зрители тоже поднялись.

— Прогуляемся немножко? Проводи меня, — сказала Галя и, не дожидаясь его согласия, взяла Володю под руку.

В парке, что начинался сразу за стадионом, запущенные аллеи были пусты. Заброшенная карусель и качели ржавели в кустах без движения. Денек был серенький, пасмурный, небольшие тучи затянули небо, где–то отдаленно погромыхивал гром, но собиралась не гроза, а, скорее, просто мелкий дождичек.

Они медленно шли по аллее, и Володя справа вел за руль свой побитый, собранный по кусочкам велосипед.

— Куда ты пропал? — спросила Галя. — Нигде не появляешься.

-​ Да так… — Володя неопределенно пожал плечами.

-​ Ты документы в институт отправил?

-​ Нет, — сказал Володя.

-​ Что, не будешь поступать? — поразилась она.

-​ Да нет, просто не решил еще… окончательно…

— А я английским с репетитором занимаюсь. Скучища!.. — вздохнула она. — Мама хочет, чтобы я поступала в пединститут на иняз.

— А ты сама хочешь?

— Я? — на секунду задумалась она. — Мне все равно. Лишь бы куда–нибудь поступить. А там у мамы знакомые…

С неба, которое все хмурилось, посыпался мелкий, но частый холодный дождь. Он зашумел по листьям, зашлепал по дорожкам, сразу испятнав и скоро зачернив их. Галя достала из сумочки и раскрыла яркий, словно бабочка, зонтик и взяла его так, чтобы прикрывать и Володю. Но он упрямо отстранился, оставаясь вместе со своим велосипедом под холодными струями дождя.

— Ты уже знаешь, — спросил Володя, — что я проговорился твоей матери насчет ресторана?.. Случайно встретились. Я не знал, что она в библиотеке работает…

Он хотел объяснить, как все получилось, но Галя и не дала ему.

— А-а… — небрежно махнула она рукой. — Да она и не сильно ругалась. Она у меня добрая, все понимает. — И засмеялась: — Знаешь, как она говорит? «Сама недавно молодая была».

— Вот как?.. — с невольным облегчением сказал он.

-​ Да ты не переживай, — успокоила его Галя. — У нас с ней и не то бывало. Мы как–то с ребятами в Златоуст махнули на машине. Ну, так, прокатиться решили. Так я забыла ее предупредить, только через два дня вернулась. И то она ничего. Она у меня добрая…

-​ Вы добрые, — пробормотал Володя. — Вы все очень добрые…

-​ Постой, — сказала Галя. Она задержала рукой руль велосипеда и тем остановила его. — Ну чего ты такой мрачный?.. Ты из- за того, что не осталась тогда с тобой на озере, да? Так я не могла. Неужели ты не понимаешь?.. — И, заглядывая ему в глаза, проговорила мягко: — Ты же знаешь, что я к тебе хорошо отношусь. Только ты какой–то не такой, какой–то невоспитанный…

-​ Моральный урод, — усмехнулся Володя. — И безнадежен, практически неисправим…

-​ Ну зачем ты так… — укоризненно сказала Галя. — И собой недоволен, и другими. А надо к людям ко всем хорошо относиться. Тогда и тебя все будут любить. Вот я, например, ни с кем не ссорюсь — и ко мне все хорошо относятся.

Дождь зарядил нудный, почти осенний. По тому, как стало пасмурно в прохладно, видно было, что он надолго. У Володи волосы уже намокли, рубашка холодно липла к телу, по лицу стекали струйки дождя. Галя все старалась прикрыть его зонтиком, а он отстранялся, лишь рукой в кожаной велоперчатке смахивал с подбородка капли дождя.

-​ Все- таки ты в чем–то неправ, — продолжала внушать ему Галя. — Ты слишком резок, ты нетерпим… Знаешь, я разговаривала о тебе с Аркашей, — заявила она вдруг с важностью, с едва уловимой покровительственной ноткой. — Он говорит, что тебя в секции за это не любят.

-​ Благодарю за участие, мамзель, — взбешенный, сказал Володя. — Я весьма тронут, весьма… Только впредь я попрошу… — И, сорвавшись, сменив иронический тон на откровенно грубый, оборвал: — Не суйся не в свое дело!..

-​ Как ты со мной разговариваешь! — возмутилась Галя. — Что это за тон?..

-​ А нам и вовсе не о чем разговаривать, — резко оборвал он. — Мы очень разные, очень. Я злой и плохой для всех, а ты для всех хорошая. Я тебе не пара. Мезальянс!.. — скривив губы, бросил он и, вскочив на свой мокрый велосипед, уехал.

— Володя, подожди! — крикнула ему Галя. Он даже не обернулся.

9

Летом тренировки в секции не только не сделались интенсивнее, но даже как–то разладились. Посещаемость упала: кто уехал в отпуск в деревню, у кого–то зачеты в институте, кто–то занялся ремонтом квартиры. Полосухин и сам не всегда приходил на тренировки. Часто оп оставлял Соломину ключ от подсобки, а то и просто не являлся, так что, подождав его с полчаса, ребята разъезжались кто куда до следующего раза.

Весной все ходили дружнее просто потому, что соскучились по велосипедам, по свежему воздуху и простору — тренировки были удовольствием, развлечением. А теперь это наскучило. У каждого появилось много своих дел, других интересов. Все меньше было охотников в палящий зной крутить педали до изнеможения, одолевать подъемы, до предела выкладываться на скоростных участках. Гораздо приятнее лежать где–нибудь под тентом на пляже. Это весной, пока вода еще холодная, там делать нечего. А теперь городской пляж заполнился отдыхающей публикой; там играет музыка, ходят девочки в красивых купальничках, в буфете продают пиво и лимонад. Полосухин ругал иногда за пропуски тренировок, но как–то лениво, беззлобно, скорее посмеиваясь, чем него​дуя. «Работать надо, оглоеды!» — ворчал он, а ему отвечали шутками: «Не хоца… Пусть трактор работает — он железный».

Весной куда оживленней бывало в подсобке. Народу набивалось много; шумели, базарили, что–то мудрили с машинами, чинили, смазывали, регулировали их. А теперь, развалясь на скамейках, зевали, а то от скуки под надоедливое жужжание мух перекидывались в картишки — засаленная колода всегда лежала на полке среди разных ключей и велосипедных деталей. Иногда играли на пиво, а после тренировки подъезжали к дощатому шалману под названием «Голубой Дунай», и проигравшие угощали. Всей командой разбирали кружки и, не слезая с велосипедов, смачно пили, сдувая пену под колеса. Юноши тоже не отставали от старших — один Володя брал себе лимонад.